ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
УТРЕННИЕ ТРАМВАИ
кое-какие воспоминания из детства
УТРЕННИЕ ТРАМВАИ
С самого раннего детства мне хотелось убежать из дома. Я все время мечтал
пожить без родителей, без их нравоучений и контроля, без постоянного ограничения
моей свободы. Едва научившись ходить, я начал прятаться: в шкафы, под кровати, в
сундуки, а года в три уже забирался в такие недоступные закутки, что в поиски
включались жильцы всего дома, а иногда и милиция. В пять лет, когда мое
воображение несколько расширилось, а свободолюбивый дух окреп, я начал
знакомство с соседними дворами и улицами. Что только со мной не делали! Запирали
в квартире, отдавали в детские сады — ничего не помогало. Домой меня возвращал
только голод, да и то поздно вечером, когда мать с отцом сбивались с ног от
беготни по дворам.
Став постарше, я пришел к замечательному открытию — путешествию в трамвае.
Как-то утром сквозь сон я услышал, что родители собираются на рынок. Когда они
ушли, я вскочил с постели и выбежал из дома. Было еще очень рано; по пустынным
улицам бесшумно скользил ветер, где-то в домах гулко били часы и звенели
будильники. Я прошел все знакомые переулки и очутился на улице, по которой
пролегали рельсы. На рельсах стоял трамвай. Первый утренний трамвай, умытый и
сверкающий. Пошарив в карманах, я нашел несколько монет и шагнул в вагон. В то
время кое-какую мелочь мне выдавали на мороженое и кино, правда, после долгих
вымогательств и угрозы — убежать из дома навсегда. С деньгами я почему-то
чувствовал себя намного свободнее, чем без них.
Войдя в то утро в трамвай, я взял у кондукторши билет и уселся на лучшем,
переднем месте у открытого окна.
— Далеко направился в такую рань? — спросила кондукторша.
Я буркнул что-то неопределенное и отвернулся к окну, а кондукторша рассмеялась.
Через некоторое время в трамвай вошел вожатый, кивнул мне в знак приветствия и
вагон тронулся. Замелькали улочки, вывески, лотки. Трамвай катил по городу, но я
не боялся заблудиться — знал: стоит только пересесть в трамвай, идущий в
обратную сторону, как он примчит меня назад.
А город за окном оживал, улицы заполнялись прохожими и машинами; из булочных
тянуло горячим хлебом, звякали бидонами молочницы, дворники из шлангов поливали
мостовые — чувствовалось приближение шумного и жаркого дня.
Проехав остановок пять, я решил, что для первого дня впечатлений получил
предостаточно, и вышел из вагона. Потом пересел в трамвай, идущий в обратную
сторону, и вскоре как ни в чем не бывало вернулся домой.
Постепенно я удлинял маршруты путешествий, а потом вообще стал выходить из
трамваев на разных остановках и более подробно знакомиться с окрестностями. К
моменту поступления в школу в городе не осталось ни одной незнакомой для меня
улицы, я успел на всех побывать. И это к счастью, конечно, — представляю, как
изнывал бы за партой, если б за окном оставалось хоть что-то загадочное.
Впрочем, это все равно не мешало мне впоследствии сбегать с уроков.
Однажды, в классе пятом, обидевшись на учителя, на мой взгляд, явно занизившего
мне оценку, я ушел с уроков и сел в первый попавшийся трамвай. Мне было все
равно, куда он идет, ведь я никуда не спешил. Через несколько остановок я
заметил, что дома за окнами стали ниже, а остановки реже. Потом дома пропали
совсем, и трамвай загромыхал среди огородов с трещотками и чучелами, и шалашами
сторожей.
Трамвай остановился на далекой окраине; город чуть белел вдалеке. На окраине
струилась речка в голубых шапках тальника и пролегала узкоколейка, по которой
бегал маленький, точно игрушечный, паровозик-кукушка. Паровозик отчаянно пыхтел,
свистел и таскал взад-вперед такие же игрушечные вагоны с глиной. Я уже однажды
был на этой остановке. Вернее, смотрел на нее из окна трамвая. Но тогда трамвай
быстро сделал круг и покатил назад. И вот теперь у меня появилась возможность
обстоятельно исследовать местность. К тому же у меня было неважное настроение, и
я решил как можно дольше не возвращаться домой. Наверно, именно тогда я пришел к
выводу, что лучший способ поднять свое настроение — немного испортить его
другим. Не знаю, так я думал или иначе, но, во всяком случае, когда прошел по
пружинящим доскам через речку и очутился на необитаемом островке, твердо решил
не возвращаться домой совсем.
Растянувшись на траве, я жевал чистую горьковатую зелень и наблюдал, как тянутся
цепочки муравьев меж травинок и горок из пыли; потом перевернулся на спину и
стал смотреть, как ветер шевелил верхушки деревьев и как среди ветвей,
наполненных солнцем, мелькали птицы. Погода была замечательная, и мне стало
легко. Я начал лазить по деревьям, запускать в воздух голыши. Забыв о
неприятностях в школе, я окончательно развеселился и решил обойти свои владения.
Через несколько шагов я понял, что на острове уже кто-то побывал: в одном месте
тянулись ряды окученной картошки, в другом — лежала свежеспиленная сосна,
тесаная и пахучая, с желто-розовыми разводами.
Я вдруг ужасно захотел есть, вспомнил про школьный завтрак, бросился к портфелю
и съел бутерброд, но он только раздразнил аппетит. Тогда я накопал молодой
лиловой картошки, собрал сухие ветви и запалил костер. Спички у меня были
всегда, и не потому, что тайком покуривал. Нет! Просто со спичек мы сдирали серу
и набивали ее в ключи. Потом приставляли к ключам гвозди и бахали об стену.
Побросав картошку в костер, я решил еще наловить рыбы и стал изготавливать
удочку. Распустил часть носка и к нитке привязал булавку, которой скреплял
отделение в портфеле; вместо поплавка пристроил огрызок карандаша, а под удилище
сломал обыкновенный прут тальника. После этих манипуляций выкопал червяка,
нацепил его на булавку, спустился к речке и закинул удочку в травы,
развевающиеся по течению. Приманку быстро отнесло в сторону, и только я хотел ее
перекинуть, как поплавок дернулся и запрыгал на воде. Я резко подсек. Какая-то
рыбешка наполовину вылетела из воды, но сорвалась с булавки и шлепнулась обратно
в воду. Так повторилось еще несколько раз. Я уже отчаялся что-нибудь поймать и
хотел с досады выкинуть удочку, но именно в этот момент поплавок замер, немного
покрутился на одном месте и вдруг нырнул. Я схватил удилище обеими руками и
дернул. И надо же! В траву плюхнулся окунь.
Потом я жарил рыбу на рогульке, переворачивал картошку в золе… Мне было
радостно: я мог делать все, что хотел, никто не стеснял моей свободы. Наконец-то
я избавился от опеки и стал самым счастливым мальчишкой в мире.
Когда я пообедал, солнце уже почти село и на острове появились длинные тени. Эти
ползущие и дрожащие тени несколько омрачили мое настроение, а тут еще, как
назло, я вспомнил мамины оладьи, которые она пекла по утрам. После пресной
картошки захотелось выпить сладкого чая с оладьями, но я взял себя в руки —
отогнал мысли о всяких лакомствах и принялся за сооружение шалаша: сделал остов
из прутьев и закидал его травой. Вскоре я уже лежал в роскошном собственном доме
и вдыхал запах разогретой за день листвы.
Проснулся от холода. Сквозь крышу шалаша виднелось зве-здное небо. Костер потух,
под пеплом еле светились красноватые угольки. Вылезать из шалаша и разжигать
костер было лень, да и собирать в темноте сушняк показалось страшновато. Чтобы
согреться, я сел на корточки, обхватил колени и начал дышать на грудь. Но это не
помогло: задрожали колени, по спине побежали мурашки, потом затрясло всего. А
тут еще стала донимать какая-то щемящая тоска. Я вдруг почувствовал себя ужасно
одиноким и никому не нужным. Ни одному человеку на всем белом свете! Разве
только родителям. Я представил, как на другом конце города светится
одно-единственное окно и там, за столом, сидят мать с отцом; представил, как
мать вздыхает, убирая мой обед: прозрачный бульон с кружками моркови и
кисточками укропа, пшенную кашу с тающим куском масла и яркий пахучий кисель.
Представил, как мать смахивает слезы и садится штопать мои брюки... Вспомнил,
как отец приходит с работы и боксирует со мной на диване. Вспомнил его смеющееся
лицо, когда он дарил мне марки, и вспомнил отца серьезным, когда он чинил мой
самокат. Почему-то такими родителей я увидел впервые, и меня непреодолимо
потянуло домой.
Мне повезло — в это время послышался лязг трамвая. Я выглянул из шалаша и,
увидев цепочку огней, схватил портфель и со всех ног бросился к остановке.
Удивительная штука — родительский дом! Странно только, что я это понял, когда
провел потрясающий день на свободе.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
