ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Заколдованная
УТРЕННИЕ ТРАМВАИ
кое-какие воспоминания из детства
НАД ПРОТОКАМИ
Смутно помню — было ли это на самом деле или я все выдумал. Иногда так
отчетливо вижу многие детали этой истории, что готов клясться чем угодно — в ней
нет ни капли вранья. А иногда мне кажется — рассказываю ее только для того,
чтобы приукрасить свое детство.
Когда я был маленьким (до войны), на лето меня отправляли на дачу к тете Груне,
сестре моей матери. Бездетная тетя фанатично, до невозможности любила детей, а
на меня, «родственничка», естественно, обрушивала такую зверскую любовь, что
порой мне становилось страшно. Она пыталась сделать из меня «хорошего мальчика
во всех отношениях», и сильно переживала, что у нее ничего не получается. Тетя
не могла на меня надышаться, даже никогда не звала по имени — только «мое
сокровище» или «ангел». Со временем я уже воспринимал это как должное, то есть
уверился, что являюсь посланцем неба, и впоследствии сильно удивлялся, что слово
«сокровище» тетя употребляла все реже, а потом и перестала совсем.
Летом я рос парниковым цветком — тетя оберегала меня от простуды и солнечных
ударов, от комаров, мух и слепней; от всех, кто хоть как-то отваживался
посягнуть на мою особу; и на всякий случай до предела ограничила круг моего
общения. Мы с ней жили в маленьком побеленном доме, окруженном подстриженным
палисадником и ровными грядками со стрелками лука и пучками редиски. Весь этот
аккуратный мирок был огорожен высоченным забором, в котором, к счастью, зияло
несколько дыр.
Я всегда ощущал рядом дыхание тети, она постоянно стояла между мной и окружающим
миром, как защитное облако, как непроницаемый колпак. Тетя не отступала от меня
ни на шаг, и неудивительно, что через некоторое время я ее возненавидел, и
только и думал, как бы от нее улизнуть и делать то, что запрещено. Стоило тете
на минуту забыться, как я пускался со всех ног к забору, пролезал через дыру и
мчал, не оглядываясь, к реке. Но мой телохранитель неизменно меня настигал.
Скоро от такой жизни меня стало выводить из себя каждое тетино слово. Не говоря
уж о ее грядках. На них я просто не мог смотреть — их чрезмерная ровность
приводила меня в неистовство. Будь тогда моя воля, я бы их затоптал. Зато все,
что начиналось за забором, мне казалось чудом. В те дни я особенно
симпатизировал разбойникам — они мне казались самыми независимыми.
Справедливости ради стоит отметить: все-таки иногда с тетей было более-менее
интересно, — когда она принимала участие в моих играх. Например, охотилась с
луком на ворон. Но, естественно, на охоте я отводил тете незначительную роль
какого-нибудь оруженосца, чтобы не умалять свой приоритет. Правда, несколько раз
я давал и тете пустить стрелу и каждый раз смеялся над ее неловкостью, а позднее
красочно описывал родителям тетино неумение. Ясное дело, унижая тетю, я
возвеличивал себя.
С того времени прошло много лет, но жизнь у тети наложила на меня отпечаток: во
мне осталось что-то вроде боязни замкнутых пространств. Я задыхаюсь в маленьких
комнатах, не выношу подземных переходов и тоннелей и даже в горах чувствую
ущемление своей свободы.
Однажды я все-таки удрал от тети, и надолго. Тот день запомнился по двум
причинам: во-первых, потому что я освободился от опеки в момент, когда меньше
всего на это рассчитывал. Тетя уронила очки, и, пока их искала, я исчез. Именно
тогда я понял, что прекрасное еще прекраснее, если оно неожиданно, а когда
подготовлено — уже не совсем то. Во-вторых, в тот день я нашел ключ, которым
открывают дверь в мир природы.
Очутившись за забором, я побежал к реке, но не напрямую, как обычно, а через
низину, заросшую тальником. Этим хитрым маневром я сразу сбил тетю с толку. Она
не могла поверить, что малолетний племянник способен до такого додуматься. Как и
мои родители, она явно недооценивала меня. Я точно помню — в детстве понимал
гораздо больше, чем предполагали мои родственники.
Так вот, пробежав низину и очутившись у реки, я смекнул, что тетя уже выскочила
на поиски, и решил временно замаскироваться: лег под огромную корягу и прикрылся
ветвями. Через несколько минут мимо пронеслась запыхавшаяся тетя; она, как
танкетка, неслась сквозь кусты и вопила:
— Батюшки! Ангел мой пропал!
А я лежал себе под корягой и злорадно посмеивался — наконец-то отомстил тете за
все. Момента приятней этого и не вспомнить. У меня даже мелькнула мысль насолить
тете еще больше — утопиться, но, взвесив все «за» и «против», пришел к
заключению, что собственная жизнь все-таки дороже тетиных страданий, и
передумал.
Так и лежал под корягой, пока обессилевшая тетя не засеменила к дому глотать
таблетки от сердца и звать соседей на поиски; тогда вылез из укрытия и пошел
вдоль реки.
Настроение у меня было чудесное, лучше нельзя придумать. Я знал, что отделаюсь
всего-навсего воспитательной взбучкой, а о тетиных переживаниях не думал вообще.
Самым главным для меня была собственная судьба, а за нее особенно волноваться не
приходилось — тетя постаралась распланировать ее на много лет вперед,
предварительно застраховав от неприятностей. Наверно, поэтому у меня отвращение
ко всему слишком упорядоченному.
Я шел по берегу, пинал ракушки, бросал в воду гальку, ловил жуков. Тогда,
кстати, я был убежден, что все насекомые существуют только для того, чтобы их
ловили. Скоро я ушел довольно-таки далеко. Река разделилась на множество мелких
проток с маленькими островами; на них прямо в гальке росли высокие растения,
похожие на зонты и граммофоны, а у воды по плотному влажному песку бегали
изящные трясогузки — носились за мухами, быстро-быстро перебирали лапками и
застывали, раскачивая хвостики, как маятники крошечных часов. Протоки были
мелкие и прозрачные, каждый камешек просматривался на дне. Иногда в воде, точно
серебристые молнии, мелькали пескари. Над протоками трепетали стрекозы.
Я шлепал по теплому мелководью, как первооткрыватель, обследовал каждый островок
и ручей и всему давал названия. Чаще всего связанные с моим именем. Но в то же
время я был не настолько глуп, чтобы в памяти потомков остаться эгоистом.
Несколько мелких островов назвал в честь близких и знакомых, причем размеры
называемой площади не были в зависимости от родственных уз, а измерялись
количеством подарков, подаренных мне тем или иным человеком. Вспомнил о всех
знакомых, кроме тети, конечно — я считал, что тираны не стоят того, чтобы о них
оставалась хотя бы маленькая память.
Через час, порядочно поплутав, я вдруг увидел около одного из протоков
загорелого мужчину, в майке, галифе и сапогах. Он сидел на корточках и строил
через ручьи... игрушечные мосты. Подкравшись ближе, я раздвинул кусты и стал
наблюдать.
Мужчина был высокий, худой, светловолосый; он то сосредоточенно строгал прутья,
то, как фокусник, перебирал разные чурки и бруски, и тогда уголки его губ
подрагивали от улыбки. Мужчина непрестанно курил, но хлопья от папиросы не
падали вниз, а каким-то странным образом вились вокруг «строительной площадки»,
словно рой мошкары у фонаря.
Но особенно странно выглядели мосты. Одни из них были легкими и зыбкими,
державшимися на еле видимых бечевках; казалось, дунь на них — и они рассыпятся.
Но время от времени, чтобы проверить прочность своих конструкций, мужчина
наступал на них, и удивительная вещь — хрупкие сооружения его держали.
Другие мосты были очень длинные — тянулись с одного берега ручья на другой без
всяких опор, — и казалось просто невероятным, что они не рушились. Были мосты,
напоминающие арки и виадуки, со множеством разных лепнин, украшенные галькой и
ракушечником. И были мосты из разноцветных ветвей, как маленькие дождевые
радуги.
«Кто этот дядька? — мелькнуло в голове. — Волшебник или чудак? И почему строит
игрушечные, а не настоящие мосты?» Я готов был кричать на всю окрестность, чтобы
все бежали смотреть на это чудо, но онемел от восторга, и понесся сломя голову
домой, чтобы привести к реке хотя бы тетю. Но когда вбежал в дом, тетя сразу
начала меня отчитывать за «безобразный поступок», потом долго взывала к совести,
сетовала на мою неблагодарность… Потом еще некоторое время всхлипывала,
приходила в себя, а когда наконец у нее появились проблески интереса к
увиденному мною, неожиданно хлынул дождь.
После дождя тетя, кряхтя, надела боты и поплелась со мной на речку. Всю дорогу
она бормотала о протекшей крыше и размытых грядках, только когда мы подошли к
реке, замолчала. И я подумал: она потрясена не меньше меня. Ведь никаких мостов
не было. На их месте шумели мутные пенистые потоки.
Леонид Сергеев. Заколдованная. Повести и рассказы. М., 2005.
|
