ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Благодарение
Поэт о поэтах: Портреты писателей, очерки, литературная критика
Благодарение. Поэт о поэтах: Портреты писателей, очерки, литературная
критика. – 304 стр. / Вст. ст. Евг. Осетрова. М., 1986.
Поле жизни
В крылатые тридцатые годы крепла наша родная русская поэзия. Сохраняя то
драгоценное, что было создано классиками, она одновременно пополнялась всем тем
новым, романтичным, что несла с собой обновленная революцией жизнь.
Брюсов, Блок, Маяковский, Есенин заревым светом наполняли паруса молодых. Их
творчество, их оценка советской нови, безусловно, способствовали выбору и
утверждению позиций начинающего литератора.
Сергей Поделков
рано это понял и осознал, он взял опыт старших, как берут плуг для продолжения
борозды или — как приходят на смену товарища в цех или на смену караула:
Поле жизни — поле боя,
перепаханное поле,
звон колосьев, зыбкость зноя,
человеческая доля,
с неба выстрел ястребиный,
гуд пчелы над зверобоем,
одинокая рябина.
Поле жизни — поле боя.
Удалось ли Сергею Поделкову пронести такую священную ответственность перед
жизнью через весь свой нелегкий, на редкость перерезанный хребтами испытаний
путь? Да, удалось. За плечами Сергея Поделкова — длинная дорога, и на ней — нет
неверных следов поэта.
Та первородная искренность чувства, тот первородный неподдельный юношеский
восторг, тот государственный смысл слова “Поле жизни — поле боя, перепаханное
поле”, тот немножко грустный, но сильный голос человека звучит и сейчас. И —
этот “колеблющийся ямб”, и эта — неуловимо-нежная перекрестная рифма, и этот
сильный дух натуры слиты в единое музыкальное живое существо — стихи.
Ясность, точность слова, даже педантичная порой аккуратность рано и остро
пробудились у Сергея Поделкова еще потому, что перед ним, перед его поколением
поэтов двадцатые годы литературных бурь сделали свое дело — каждый серьезно
ищущий “личное кредо” стихотворец понимал: не в вычурной фразе — образ, не в
ошарашивающих ритмах — мелодия, а в истинном, в серьезном отношении к миру, к
его требованиям и заботам:
Солнцестояние! Метель бежит.
Песцы поземки — белое виденье.
Капель. Лучи сквозь кров. Изюбр трубит
От нарастающего возбужденья.
День — в воздухе мощнее излученье,
Ночь — песеннее в звездах небосвод.
Гудит земля. Стремительно вращенье.
То гул, то тишь... Идет круговорот.
Если в первом отрывке из стихотворения чувствуется некоторое юношеское “метание”
и юношеская тревожная звонкость голоса, то уже тут — “Гудит земля. Стремительно
вращенье. То гул, то тишь... Идет круговорот” — мужское, твердое начало слога.
Первые стихи помечены 1933 годом. Вторые созданы в 1935 году. Но вторые так
близки своим ладом, своим характерным поделковским принципом “перекидки”
интонации и мысли из еще продолжающейся строки в другую, в другой ритм и размер.
За Барнаулом
марево стоит,
свистят
мелькающие тени птичьи,
гул жатвы,
говор —
и снопы навскид.
Мне слышен труд,
как дедовская притча.
Вот он тот же, только “чуть удлиненный стопами” ямб, замедленный вниманием
поэта, чуть вроде заторможенный хорошей жаждой певца — поглядеть и вникнуть в
окружающее.
Пауза, искусно сделанная автором между двумя строчками, или между двумя
картинами, или между двумя разными состояниями,— удачный прием, рассчитанный на
эффект, на резкое ощущение человеком того, что в данный миг переживает сам поэт,
видит, организует образ и передает читателю.
Творчество Сергея Поделкова большое, сложное, его не одолеешь разом, его надо не
только понимать, но и принимать. Надо следить за словом и строкой, рисуя
воображением тот же путь, по которому движется сам автор, и тогда он встанет
перед тобой, как говорится, во всей красе, яркий, горячий, самобытный:
Река зашлась в кипящем белом танце
и вниз летит,
и волны как рубель.
Кружись, кружись, земная колыбель,
свети, галактика электростанций!
Какая картина! Почти — призыв или плакат, но какой индустриально-новаторский и
художнически полнокровный, пронзительный, рабочий, в самом искреннем и высоком
значении нашего времени.
Поэтическая манера Сергея Поделкова метафорична, многозначна. Рано познавший
настоящий труд, Сергей Поделков сберег, приумножил и развил в себе главное
качество — восторженность. Но восторженность не декларативную. Чуткий слухом,
суровый разумом, Сергей Поделков правильно “взвешивает” чаши бытия, добро и зло,
верность и предательство. Александр Блок часто повторял мысль: поэту за все
приходится платить кровью, за все, потому как поэт — эхо, вбирающее в себя все
вздохи и рокоты мира. Сергей Поделков помнит это блоковское отношение к
дарованию и никогда не обманывает, говорит только то, что чувствует:
Тишь... Пахнут свежим караваем
остолбенелые дымы.
И я стою, неузнаваем,
на грани лета и зимы.
Мир настоящего поэта — многоступенчатый, многострунный. Поначалу покажется иная
картина или иное стихотворение Сергея Поделкова несколько “разбросанным”,
несколько “вялым”, обычным, но вот ты всмотрелся, вдумался — и пошло, побежало,
переливаясь, озвучиваясь и сверкая. Сергей Поделков снабжает тебя значительными
подробностями быта, географии.
Достаточно обратиться памятью к его прекрасному циклу “Гербы”, в котором — целая
история многих наших старинных и новых городов. Через городские гербы видишь не
только историю России, историю Советского Союза, но и историю великого русского
народа-исполина, народов нашей многоликой Родины. В этих своеобразных маленьких
повестях-поэмах о гербах встают Разины и Донские, Чапаевы и Котовские.
Отдельные произведения этого большого и долголетнего по труду и времени цикла
похожи на железные щиты русских богатырей-защитников, на булатные кованые мечи
наших отважных предков:
Будто на холме, в мерцающей сини,
герб Смоленска в сознанье моем...
Он овеян грозами на ржаной равнине,
перед ним снопами уставленный окоем.
Или — о гербе древнего русского города Костромы:
Стрежень Волги в лазоревом свете.
Из рассветной глубокой дремы,
будто из сновиденья столетий,
выплывает к нам герб Костромы.
Зоркий, мудрый поэт знает, где “ввернуть” изумительное словечко “дремы”, подать
его так, что оно встанет само в свою ячейку без подталкивания и пояснительного
ударения на слоге. Сергей Поделков скупо раздает читателям драгоценные
алмазы-слова, но почти в каждом стихотворении ты их встретишь, удивишься,
обрадуешься им и мысленно поблагодаришь поэта за то, что он натруженной рукой
рудокопа нашел их, вытащил из-под пласта, очистил от многовековых нарослей-пород
и подкинул на широкой ладони: на, любуйся!
Иногда же одна узкая строфа насыщена множеством этих сверкающих чудо-слов:
Природа, полная безгласья,
в отрепьях виснущей листвы,
как в обмороке перед казнью,
поднять не может головы.
И “безгласья”, и “отрепьях”, и “обмороке”, и даже “казнью”— все тут обоюдно
увеличивает настрой строфы, ее музыку, сливающуюся с окрестностью, ждущей
перемены. Сводом ситуаций, деталей, кажущемся скоплением предметов, названий,
поэт достигает полного воплощения своего замысла, который обеспечивает ему ход к
взору и душе человека:
И Сириус,
и Бетельгейзе,
и Вега, голубее льда,
и неожиданна, как гейзер,
сорвавшаяся звезда,
и Крабовидная туманность —
до нас дошедших катаклизм...
А на строке “сорвавшаяся звезда” ты захватывающе запинаешься — действительно
что-то небесное красивое срывается. Поэт лишил эту строку одного слога и — как
“оборвал” звезду... Много тонов и мелодий Сергей Поделков берет в свои стихи из
устной народной речи, из бытового повседневного людского разговора, иногда
шлифуя этот материал, иногда вводя его почти таким, каким взял.
Его афоризмы, крылатые фразы, меткие выражения, метафоричные строфы нередко
напоминают собой пословицу, поговорку. Сергей Поделков — поэт корневого русского
языка, корневой нашей национальной среды и темы. Он врос, крепко соединился с
родной землею, поэтому так чувствителен к грозам:
Война!
Озноб невольный в жарких венах.
Война — гигантский огненный застенок,
где дух народа, солнечный, живой,
пытают и испытывают яро
виденьем смерти,
вихрями кошмара,
железом,
стужей,
пламенем
и тьмой.
Мы видим — поэт не дрогнул, не растерялся в слове, а наоборот — собрался духом,
выпрямился и сказал так, что его далеко услышали.
Однажды ко мне пришел молодой стихотворец и попросил помочь ему “протолкнуть” в
свет его небольшой первый сборничек. Я познакомился со стихами и увидел — нет
поэта, а есть стальная убежденность в правоте избранного пути.
Деликатно я дал понять молодому “литератору” о разочаровании, о том, что ему
надо иначе посмотреть на свою будущую жизнь. Но он не огорчился, а лишь спросил:
“Хотели бы вы побывать в ФРГ срочно?” Я съежился, как от неожиданного удара:
“Зачем?” “Лирик” улыбнулся: “Вас там переведут мои друзья. Они сейчас здесь, в
СССР, сегодня вечером прикатят ко мне в гости!” Я опешил: “А вы там переведены?”
Теперь опешил он: “Уже трижды издан!”
Я рассказал об этом случае Сергею Александровичу Поделкову.
— Жалуетесь, голубчик?— спросил он.
— Злюсь!
— Не злитесь, а работайте сами! Работайте и знайте — за все, как говорил Блок,
надо платить!..
В ЦДЛ мы сели за столик и проговорили весь вечер, Сергей Александрович подробно
интересовался моей биографией, моей работой, но больше — стихами, внимательно
слушая их, давая советы, укрепляя во мне то, что казалось ему главным,
необходимым для меня.
Мне нравилась речь Сергея Александровича, прямая, немножко с иронией и с той
открытостью, от которой теперь мы все больше отвыкаем.
На год постарше Бориса Ручьева, на два моложе Павла Васильева, Сергей Поделков
во многом близок к ним пережитым, осмысленным, запомнившимся.
Борис Корнилов, Павел Васильев, Борис Ручьев, Павел Шубин, Дмитрий Кедрин,
Алексей Недогонов — какие это витязи слова! И прекрасно было сидеть и говорить с
мудрым человеком, большим русским поэтом Сергеем Александровичем Поделковым, о
поэтах, об их пылающих страстях, спрессованных в мощные и гулкие строфы:
Восемнадцатый год
Хутора и станицы
Кутал гарью,
На порох и пламя богат.
Полыхали пожары,
Как крылья жар-птицы,
И над ними гудел
Отдаленный набат.
Только самовлюбленный может считать, что его крыша — самая крутая в мире, что
его дом — самый изящный дом на планете, но каждый честный гражданин вправе
славить и петь свой край, свою Отчизну.
Столько сил и умения, мастерства и света души вложил он в перевод на русский
язык мордовского эпоса-сказания “Сияжар”, в котором прослеживаются далекие узы
русского и мордовского народов. Киргизский эпос “Ертабылды”, произведения
основоположника якутской литературы Алексея Кулаковского, его поэмы “Сновидения
шамана” и “Наступление лета”, стихи поэтов Украины. Переводы, выполненные
Сергеем Поделковым,— русский благодарный поклон братским народам за их дружбу и
воинскую ратную доблесть.
Своим словом Сергей Поделков многократно подтвердил незыблемость основ нашего
взаимобратства:
И я окидываю внутренним взглядом
организм человеческих жизней,
бесконечно сцепленных единым дыханием века,
единым порывом,
единым духом,
единой блистательной мыслью
всего человечества —
Коммунизмом!
Тема Алтая, Киргизии, Сибири, Кавказа, Украины не гаснет от года к году в
творчестве замечательного русского поэта, она ширится, углубляется и живет.
Как-то Василий Федоров подметил: “Поделков такой грамотный и такой неоспоримый
дока во всех вопросах, что эта многообразная грамотность мешает ему иной раз
сосредоточиться”.
Выступления его на семинарах, на обсуждениях поэтических книг всегда интересны
своеобразием не только взгляда на предмет, но и мироощущением, пониманием жизни,
пониманием в ней роли художника.
Его статьи, посвященные Сергею Островому, Дмитрию Ковалеву, Николаю Тихонову,
Сергею Маркову, Павлу Васильеву,— серьезны по уровню исследования, прекрасны по
исполнению, нужны и долгосрочны по их воздействию на весь наш многонациональный
литературный процесс, особенно — на литературную молодежь. Он отлично знает
поэзию родного поколения, поэзию прошлых веков, отлично знает творчество поэта,
живущего, скажем, в Ленинграде или в Киеве, в Рязани или Тобольске. Видит
историю поэзии в развитии современного русского национального слова, в
неразрывной связи культур.
Его тяга к истории века велика и постоянна. Им написано много стихотворений на
исторические темы, написаны не одна и не две поэмы. Но история для Сергея
Поделкова — живая нить, бегущая от Владимира Мономаха к Александру Невскому, от
Михаила Кутузова к Георгию Жукову, от Ивана Сусанина к Юрию Смирнову...
Сергей Поделков прошел до Кенигсберга солдатом. Он — не журналист, не писатель
при военной газете, он — сапер, мостовик, просто — воин, которому надо вершить
главное дело — бить врага. Мальчишкой он видел, как в Киеве шли революционные
матросы громить контрреволюцию, видел, как реяли красные флаги в руках рабочих.
А на Волховском фронте поэт видел, как поганит и топчет родную землю фашистская
нечисть. Поэтому Сергей Поделков имеет полное право сказать:
Стучало сердце,
“Будешь драться,
как ни пришлось бы — днем, во мгле,—
но должен враг в земле остаться,
а ты — веселым на земле!”
Обращение к грозной ратной славе нашего прошлого, к великим русским полководцам
было неслучайным. Его поэма о Петре — гимн народному гневу, народному умению и
богатырству. Когда святая земля под огнем чужеземца — медлить некогда, надо
ковать оружие, надо работать на победу. Поэма называется “Пушкарь”, где главная
фигура — народ, его исполинский путь к победе.
Поэмы Сергея Поделкова “Пушкарь”, “Казнь на Троицкой площади”, “Поле жизни”,
“Героический триптих”, “Киргизская баллада”, “Воспоминание о Нине Гоффер”,
“Власть сердца” — разные тематически: одна — о любви, другая — о китайском
хитреце, третья — о палачах народа, казнящих, нередко, тех, кому надо было бы
ставить памятник при жизни, и все они, эти поэмы, взятые вместе,— огромный мир.
Поэма “Власть сердца” написана свободным, разговорным “метром”, она — то
спокойный рассказ о далеком детстве, то — захлебывающийся горем крик о погибших
близких, то — удивление перед тишиной. Эта поэма — раздумье о страданиях
человека, выражающая светлую надежду на доброту. Но доброту положено защищать:
И я вижу четыре стучащих копыта
и командарма Фрунзе,
вынимающего из стремени ногу.
Вот он в глинобитной украинской хате
отдает приказанье в телефонную трубку,
и красноармейцы, стоящие на морозе,
в ледяной и гнилой воде Сиваша,
держат на вытянутых руках
телефонный провод.
В поэме “Поле жизни” показана судьба вчерашнего парня, мечтающего о школе, о
далеких странах и городах:
— Сынка... маленький... —
Окаменела.
Ни жива она, ни мертва.
Стены сдвинулись. Потемнело.
Ничего не видать в тумане, —
лишь прижатый
в левом кармане
сгиб холодного рукава.
Много на страницах поэтических книг Сергея Поделкова действует молодых и сильных
людей. Герои его поэм порывисты — до самозабвения, верны идее до самоотречения.
Таким перед нами встает из горя сожженных русских деревень, из дыма размятых и
оглушенных пшеничных раздолий, из белых саванных снегов, обагренных воинской
кровью, комсомолец, Герой Советского Союза Юрий Смирнов. Поэма “Героический
триптих” — самая, на мой взгляд, трагическая поэма Сергея Поделкова. Но
трагедийный тон этой поэмы — тон, зовущий тебя к оружию, к бессмертию. Эта поэма
— гимн Родине за такого сокола, каким она вырастила Юрия Смирнова, гимн
молодости, поэма — подвиг юности, когда все для тебя: и зеленый край, и поющие
на ветру березы, и плывущие в сонном небе легкие облака, и нежные,
завораживающие глаза любимой...
Безусловно, поэма “Героический триптих” — одна из лучших наших советских поэм, и
место ее утвердило время.
Далеким степным маревом, нежностью воспоминаний, полуюношеской влюбленностью
веет от строк поэмы “Воспоминание о Нине Гоффер”.
Отец поэта, Александр Михайлович Поделков, с детства приучил сына к
ответственности. Маленький Сережа часто бывал с ним в трамвайных мастерских,
встречал настоящих рабочих людей. Присматривался к их быту. Рабочая атмосфера
того времени еще свежо дышала громом баррикад. Александр Михайлович — один из
непокорных калужан, кто “вкусил” тюремного запаху за участие в революции 1905
года, будучи уже московским пролетарием...
Мать поэта, Елена Семеновна Испольнова, тоже из калужских мест. Семья
перебиралась на зиму в Москву, поскольку жизнь в калужской деревне Песочня с
осени замирала, и не было надежды на заработок. На лето Сережа Поделков
возвращался в родные дедовские места. Косил сено. Заготавливал дрова. Помогал
ухаживать за скотиной. Два мира, сельский и городской, вошли в окрыленную душу
мальчика. И не случайно, его стихи, посвященные селу и городу, одинаково
искренни, глубоки и достоверны.
И снова — Москва. Сергей Поделков — член драмкружка Саховского народного дома.
Мечтает стать артистом. Трудясь на чугунолитейном заводе, юноша по вечерам
читает стихи русских поэтов со сцены, учится в вечерней школе. Потом — поездки
по стране, выступления, вместе с Михаилом Исаковским, настоящая борьба за
призвание. В 1932 году Сергей Поделков поступил в числе участников первого
набора в Вечерний рабочий литературный университет.
Поэт твердо начинает осмысливать свою судьбу, свое предназначение, оглядывается
вокруг, присматривается к тем, кто шел с ним рядом, к тем, кто не дошел до
намеченного рубежа или обманул его надежды, его привязанность. Настоящий поэт —
всегда доверчив, как непуганая птица, ведь доверчивость поэта — горькая его
профессия. Настоящему поэту самому трудно посеять среди людей зло, еще труднее
ему принимать это зло от других.
Трагично расставание Сергея Поделкова с душевным братом, выдающимся советским
поэтом Павлом Васильевым, храбрым, сильным, красивым человеком. Остались лишь
долгой благодарностью — стихи, посвященные Павлу, стихи, похвально отмеченные
им:
Было ясно, было мудро
В звездах вечера чело,
зачалась свирепо судра
черт те знает отчего.
Зачалась — и закрутила,
в снег колючий облачась…
Что-то есть в них от нашего родного, с детства знакомого и до седых лет
незабываемого: “Еду, еду, следу нету!..”
Придут к поэту жесткие раздумья, жесткие оценки даст он тому, что сумел сделать
и что наметил сделать, жестко отзовется он о тех “друзьях”, которые не помогают
поэту жить и расти, а лишь ехидно и мелкотравчато, по-мышиному, по-кроличьи
скрипят гнусным скрипом на ухо, семеня, забегают в распахнутую душу стихотворца,
соря там, как в собственном слепом жилище.
Чувство гнева, протеста вырвется из сердца, и резко прозвенит слово:
Иду по земле —
и мне жизнь видна,
и горы, и люди...
И так искони:
чем ближе к горе,
тем выше она,
чем ближе к друзьям,
тем мельче они.
Нет, не жалостливое песнопение зактючено в этих строках, а спокойно-гордый
приговор злой мелочности, темной зависти и вредному слабоволию.
Произведения Сергея Поделкова отделанны и завершенны, как законченно природой
сотворенное дерево, где каждый лист — на своем месте. Поэт любит пользоваться
словами забытыми и редкими. Но эти слова, постоянно действующие в обиходе,—
живые и здоровые души. Эти слова старый мастер “греет” на своем рабочем горне,
придает им современный оттенок.
Сказки, мифы, легенды — арсенал, откуда он щедро берет золотые россыпи. Еще
великий Аристотель в “Поэтике” говорил: “Хранимые преданием мифы нельзя
разрушать,— я разумею, например, смерть Клитемнестры от руки Ореста и Эрифилы от
руки Алекмеона,— но поэту должно и самому быть изобретателем и пользоваться
преданием как следует”...
Природа осязаема и близка во многих произведениях Сергея Поделкова:
Пробегли тропою
по тайге века,
словно к водопою
зверь издалека.
Так остро показать жизнь и движение природы не поможет поездка ни в ФРГ, ни в
США, ни в другие страны, а поможет лишь одна — нежная, выстраданная трудом,
осмысленная жизнью любовь к родному краю, к его ручейку, лужайке, речке, к
серебряному омуту ржи.
Любовь в творчестве Сергея Поделкова — полет. Она дарит ему минуты озарения,
наделяет его решимостью подвига. Она является к поэту в образе матери, налетает
вихревыми метелями, расстилается холмистыми просторами, звенит коваными мечами.
Любовь провела поэта по дорогам войны, наделила поэта умением помнить, правом
говорить:
И круглый вальс,
где плещется Дунай,
где волн узлы,
водовороты сини,
подобно сладкой
центробежной силе
вращал нас,
уносил в безумный край...
Полвека слово Сергея Поделкова идет рядом с человеком, помогает человеку.
Полвека работает старый мастер, навсегда присягнувший призванию.
1982
Далее читайте:
Валентин Сорокин
(авторская страница).
Поделков Сергей
Александрович (р. 1912), поэт.
|
