ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Благодарение
Поэт о поэтах: Портреты писателей, очерки, литературная критика
Благодарение. Поэт о поэтах: Портреты писателей, очерки, литературная
критика. – 304 стр. / Вст. ст. Евг. Осетрова. М., 1986.
Красный камень
Владилен Машковцев
вырос на реке Урал, среди серебристых степей и тяжелых горных кряжей. Он
покоренному влюблен в свою Магнитку, яростно и сурово, с отважным восприятием
жизни, стремительной тягой к мужеству, к силе и красоте. Он подвижен в
творчестве, энергичен и зорок...
Слова не должны дремать в строке, их надо разбудить и заставить строго выполнять
свою работу. Хороший поэт— всегда, как внезапный подарок, волнует и радует.
Именно такое настроение испытываешь от стихов Владилена Машковцева.
Нельзя не заметить вот эту изумительную строфу, наполненную тугим звоном жизни:
Солнце слать легло в стогах,
Льется в речку просинь
Птичью стаю на рогах
Серый лось уносит.
Слова и строки стихотворения до краев наполнены светлым ощущением природы,
чувством жизни, молодостью и веселым озорством. Поэт романтично воспринимает
среду, умело рисует воображаемую картину, доносит ее до человека.
Не бывает художника, не родится поэта без радости жить, без таланта воображать и
романтизировать. Как бы ни рисовал художник, как бы тонко ни чувствовал поэт —
природа выше, природа — недосягаемее, природа — божественнее:
Россия, ты мне жизнь дала,
чтобы во мне всегда звучали
твои заботы и печали,
твои великие дела.
И даль дорог меня влечет,
чтобы в ночах кострами греться.
И Волга русская течет
через мое большое сердце.
Все заговорило: земля, ветер, вагоны, душа лирического героя, твоя, читатель,
душа, поскольку ты сам не раз мчался по родной стране, отвечая взмахом руки
вездесущим мальчишкам, завистливо провожающим и тебя, и твой могучий поезд,
громко рассекающий просторы.
Острый непокой, а порой и тревожное желание узнать, осмыслить свое
предназначение, понять и утвердиться — центральный “нерв” творчества Владилена
Машковцева. О чем он пишет? О многом! Детство и юность, война и Отчизна, любовь
и правда — не дают поэту забыться, сойти в тихую прохладу с жаркой дороги
трудового высокого дня:
Вновь тучи черные нависли.
Вновь солнце кружится, звеня
Как пеленгатор, ловят мысли
Тревогу будущего дня.
Там стронций злой на лист женьшеня
библейским падает дождем.
И через страшные крушенья
мы к возрождению идем.
Ясна предельно сложность века,
необъяснима простота.
Столкнулись в сердце человека
неправота и правота.
Действительно! Особенно тревожно на душе весной, когда заводи шумят птичьими
криками, и трава на берегах наливается молодым соком, и небо обновленней и
голубее. Селезни и журавли, косачи и синицы, орлы и лебеди населяют колыбельную
обитель автора. Если рыбы — так крутобоки, волны — громадины, люди — великаны.
Народ — рабочий, гордый, куда ни кинь взор — потомок Емельяна Пугачева, защитник
и строитель Отечества...
Земля песен, свободы и братства,— для нее ли не откроется сердце, не потянется к
прекрасному и вечному:
Земля моя недругам снится,
но ведает враг и наймит:
сверкнет над Россией зарница,
над миром — гроза пролетит!
На юность не делая скидки,
мальчишками встав к огню,
мы в годы войны в Магнитке
ковали для танков броню.
Мне кажется, уральцы у себя в краю точнее всех других чувствуют центр
государства, еще бы: Урал — гранитный пояс России. Владилен Машковцев стремится
к более широкому охвату жизни, и тематическому, и географическому: Урал и
Средняя Азия, Кавказ и Украина, Север и Дальний Восток:
Звон кольчуги чудится,
комонь рвет узду...
Я к Днепру Славутичу
ратником иду.
Нас память не покинула,
мы все пошли, спроси,
от Новгорода, Киева,
от княжеской Руси!
В Бухаре молодые парни прокладывают нефтепровод, в Магнитогорске плавят сталь,
на Дону — распахивают поля... Молодому современнику посвятил свое мужественное
дарование Владилен Машковцев. Он ради бескорыстной дружбы и больших надежд
взбудоражил слово, отправился по следам его полета:
Поведайте, гусли, о Родине,
Проплачьте о светлых истоках
Прокличьте высоко о пройденных
Холмах и ковыльных дорогах.
На собраниях, совещаниях, семинарах мы, литераторы, призываем, агитируем писать
о рабочем классе — опоре державы, а сами же, случается, вовремя не замечаем
певцов рабочего класса. Творчество Владилена Машковцева давно достойно
принципиального, серьезного разговора. От парты к станку, от станка к штурвалу
машины — таков гражданский путь поэта.
Людям труда, ведущему классу, Владилен Машковцев отдает предпочтение, и сам он
исколесил и облетал тундры и степи, леса и пустыни Родины:
Взгляни — и мир откроешь,
увидишь радость дня.
Урал — земля сокровищ,
железа и огня.
Не раз он мерил силу
с напористым врагом,
защищал Россию
железным кулаком.
Не избежал автор здесь некоторой неточности в размерах, надуманности в эпитетах,
длиннот и несколько лобовых выводов, граничащих с ненужным пафосом:
Мы щедрость на весах не выверяем
и век по-человечески живем,
находим, может, больше, чем теряем,
но отдаем мы больше, чем берем.
Все тут плохо: и слова спят, и рифмы не задевают друг друга, и мысль мелка, хотя
тема благородная и ответственная.
Блок, размышляя над будущим техники, пораженно восклицал:
И неустанный рев машины,
Кующий гибель день и ночь!..
Жутка сила драматизма, переливающаяся в глобальную грядущую трагедию,
предчувствуемую гением, но все же, все же — есть запас прочности, есть преграда,
где сломится и разобьется стихия. У Владилена Машковцева же в этой строфе —
инертность и пустота. И воспоминание о Блоке не случайно — строчки Машковцева,
безусловно, навеяны блоковскими...
Владилен Машковцев уверен и раскован, если перед ним — равнины Сибири или
Казахстана, заводы Урала или вершины Кавказа, и стихи его интересны и
полнокровны:
Что здесь — беда или нелепость?
Кто бросил эту красоту?
Среди песков седая крепость,
как старый воин на посту.
Болят проломы, словно раны,
но рядом нет живой души.
Проходят мимо караваны,
немые тают миражи.
И я не слышу даже стона,
в барханах солнца желтый чад.
Молчат трагично бастионы,
и стены каменно молчат.
Выше я укорял критиков, что они мало пишут о поэтах— певцах рабочего класса. В
самом деле — нет сейчас хороших развернутых статей о Сергее Поделкове,
Александре Филатове или Борисе Ручьеве, где бы внимание критика акцентировалось
на теме труда, на том, как вознесен и оромантизирован человек, хозяин планеты.
Владилен Машковцев сам прошел путь рабочего на Магнитогорском металлургическом
комбинате от ученика до первоклассного специалиста:
Былинной силою степенны,
Стоят, доспехами горя,
Магнитогорские мартены,
Как тридцать три богатыря.
Некоторые поэты, не находя материала рядом, дома, надеются на заграничные
пестрые впечатления. Большая часть “гильз из надоевших обойм” расстреляна за
последние годы по загранпоездкам, расстреляна азартно и, в общем-то, вхолостую.
Глупо надеяться, что, не научившись искренности и мастерству дома, кто-то освоит
их в гостях...
Пусть иные газеты и журналы стелют целые полосы под сей туристский зарифмованный
детектив, — читатель просмотрел, поддакнул и мигом забыл их.
Тютчев и Некрасов, Маяковский и Есенин возвращались из-за моря с поклоном к
матери-Родине, ибо чужбина только обостряла и возвеличивала в них неувядающую
святость Отчизны, очерчивала ее пределы, а не стирала их грани.
О Родине, об интернациональной солидарности поэт умеет сказать ясно и трепетно,
и реактивная скорость воздушных лайнеров не “раздирает”, не “распинает” его, а
наоборот, обогащает заботами о родной земле:
Прорицатели часто мне гибель пророчили,
люди добрые мне помогали не раз,
не забыть мне, товарищи, ваши руки рабочие,
теплоту человеческих искренних глаз.
Владилен Машковцев истинный поэт, разбудивший слово для того, чтобы заявить:
У колодца возле елок,
на крылечках, у перил,
о любви моей поселок
две недели говорил.
Поэт энергичен наступательным мироощущением. Его книги посвящены мартеновцам,
открывателям вечной красоты жизни:
Ветер облако гонит
В зеленый зенит,
Я держу на ладони
Красный камень — магнит.
Этот камень дороже
Самоцветных камней…
Снова сердце тревожат
Всплески буйных огней.
Броневой огонь повергал в смятение врагов на полях сражений под Москвой и
Сталинградом, огонь этот ослепил кровавую жажду фашистского рейха, этот огонь
освещает в мирные дни дорогу к счастью, братству, любви. Владилен Машковцев с
восторгом говорит о светлом состоянии души, о городе, колыбели железной славы
металлургов, о крае, которому поют хвалу вчерашние солдаты:
На ковыльном волоке
костей не замести,
нас хотели вороги
под корень извести.
Но сила наша крепла,
как клинки — прямы,
огненно из пепла
поднимались мы.
Родина — сильная и гордая, а люди — сыны ее и дочери — цельные в своей верности
и отваге, в своей постоянной готовности служить Отчизне до самого смертного
вздоха. Они, эти люди, возносили красные знамена над баррикадами, развевали их
над Доном и Крымом, Уралом и Сибирью... Вот идет по Магнитогорску суровый
старик, бывший латышский стрелок:
Стужа в переулке,
Поздняя пора.
Бела в буранной бурке
Магнитная гора.
Они бессмертны, горы,
Мир каменно велик...
Задумчиво по городу
Идет седой старик.
И дальше — строго подчеркивая каждый жест необычного человека, его степенную
прямоту, поэт удивительно точно рисует нам гражданина новой истории, новой
эпохи:
Он не железом кроен,
Страдал с эпохой, рос:
Магнитку яро строил
И в Заполярье мерз.
Гудки электровспышки,
Огней веселый пляс...
Старик — стрелок латышский,
Ян Оттович Даргайс.
Тяжело и волнительно читать стихи о борьбе вьетнамского народа за свободу или
стихи, посвященные многострадальной Кампучии, особенно если автор стихов был сам
очевидцем событий. Планета все больше открывается перед нами, все искреннее и
доверчивее принадлежит нам, поэтому и разговор о соотечественнике — латышском
стрелке связан и с заботами мирового масштаба. Интернационализм идет через
Родину к человечеству, а не через человечество к Родине:
А в памяти пожарище
Снегу вопреки.
Где же вы, товарищи,
Латышские стрелки!
Годы реют птицами,
Кружится земля.
Поднимитесь, рыцари,
Встаньте у Кремля.
Гора Магнитная в творчестве Владилена Машковцева — вечный мавзолей всем, кто
бился за Революцию на Урале, кто выстроил завод-гигант, не имеющий себе равного
и доныне... Внуки и правнуки этих рыцарей Революции продолжают трудовые и ратные
подвиги сейчас. Они, как отцы и деды, непоколебимы в преданности идеалам великой
Родины:
Овеялся ветром столетий
Седой, каменеющий миг...
Стоит Мавзолей на планете
Герою из ленинских книг.
И кажется издали: грубо
Гранены гранитом углы.
А может быть, это уступы
Ковыльной Магнитной горы?
Торжественным символом обернулась гора Магнитная, разогретая молодыми душами
бесстрашных строителей, грани ее — уступы, выложенные из книг вождя.
Куранты хрустально пропели,
Растаял под елками лед.
Кладу я цветы на ступени
Тревожащих душу высот.
Взгляд поэта сосредоточен на одном — на высоте горы Магнитной, с которой ему как
бы открывается тот нелегкий боевой путь богатырского Урала к трудовой и воинской
славе.
+ + +
Когда поэту изменяет вкус в выборе темы, ориентации в теме, то рождаются
строчки, оставляющие в тебе ощущение досады и сожаления, что такой способный
автор, 6огатый житейским опытом человек, вдруг может написать:
Солнце льется с небес,
Жжет меня суховей,
Я степной жеребец,
Самых чистых кровей.
Выпью озеро синее,
Снова — ветер и путь.
Переполнена силой
Упругая грудь.
Казалось бы, хватит!.. Ан нет!.. Диковатому чувству дается “зеленый свет”. Ради
чего это буйство? Гимн силе? Но сила тут слепая, грубая и необузданная:
И веселый и злой —
Становлюсь на дыбы,
И лечу над землей,
И сшибаю столбы.
Буду мчаться я долго,
Будут петь соловьи.
Страх наводят на волка
Копыта мои...
Да, завидная доля — сшибать “бронированным” лбом столбы, иметь крепкие копыта,
наводящие на волков ужас и страх... Эти веселость и первобытная тоска по удалому
азарту, пожалуй, сошли бы за шутку в шумной домашней компании друзей, но никак
не заслуживают читательского внимания, как и вот такие стихи
ширпотребно-мещанского толка:
А парень остро мандолинит —
О, где же вас изобрели?
Ах, юбки-мини,
юбки-мини,
Они с ума меня свели!..
Нельзя поэту утверждать или отрицать то, что недостойно его уважения. У
Владилена Машковцева, безусловно, это не тенденция в творчестве, а скорее —
случайность, однако дающая пищу для “раздумий” о значении и влиянии “жеребячьего
восторга” и “юбок-мини” на незащищенное сердце “лирического героя”, доводящих
его до интимного тупика...
В столице “витии” романсово-любовной бытовщины давно охрипли и мрачно молчат,
но, как видим, кое-где микроб пошлости еще довольно бодр и даже позванивает
бахвальством. Говорю резко только потому, что сейчас действительно, наряду с
хорошими стихами о любви, очень много безликих стихов, нафаршированных
пошловатыми ужимками, неврастеническими признаниями и циничной болтовней.
Серьезному поэту из пролетарской легендарной Магнитки нет необходимости
умиляться вялой безликостью современной богемной мещанки:
А город тонет в белой роздыми,
поет на радиоволне...
Быть может, ты стоишь под звездами
и вспоминаешь обо мне.
А может, холод сердце стиснул,
живешь не плача, не любя...
Летят снежинки, славно письма,
но нету писем от тебя.
Критикуемые мной стихи, в общем-то, не заслоняют самобытного дарования
уральского поэта Владилена Машковцева, идущего от классических наших традиций,
утверждающего благородство и подвиг, верность и красоту:
И снова увижу — кто с нами,
Поэтов, рабочих-бойцов,
Ворсиночку каждую знамени,
Политую кровью отцов.
Увижу — коврижную землю,
Тропинку и алую звездь.
Я Родину гордо приемлю,
Такой, какова она есть.
Формированию Владилена Машковцева как поэта помогли добрым словом известные
мастера современной русской поэзии — Василий Федоров, Анатолий Софронов, Егор
Исаев, Алексей Марков...
Владилен Машковцев после многих лет работы на Магнитогорском металлургическом
комбинате учился на очном отделении Литературного института имени А. М,
Горького, что помогло ему неторопливо и глубинно освоить свою творческую
программу.
Семья поэта — трудовая. Владилен рано вышел на самостоятельную дорогу. Отслужил
положенный срок в армии и опять вернулся туда, откуда начал свой трудовой и
творческий путь,— в легендарную Магнитку.
+ + +
Уральские поэты очень искренни в слове о труде, о любви к родному краю, к
отеческой земле. Урал такая удивительная сторона, что невозможно ее не
воспевать. Юным приехал с тамбовских полей на Урал Вячеслав Богданов и на всю
жизнь прирос к нему. Все его недолгое творчество благодарного сына посвящено
стальному Уралу, заводской настоящей дружбе и верности.
Вот как он высоко говорит о железной доле металлурга, о пламенном железе:
Я гнул его,
Рубил зубилом
Под сводом заводских небес.
И по плечам своим нехилым
Познал его удельный вес.
Да, познать работой удельный вес железа — познать человека, жизнь.
Родственность основных мотивов творчества другого уральского поэта, Геннадия
Суздалева, с произведениями Владилена Машковцева звучит не монотонно, не
банально, а самостоятельно, свежо в темах добра и зла, в разговоре о долге и
подвиге, любви и надежде.
Вячеслав Богданов, Геннадий Суздалев, Александр Куницын, Аттила Садыков,
Константин Скворцов — разные поэты. Нет между ними той зависимости, какая мешает
воспринимать их, нет похожести. Каждый из них разрабатывает свой “участок”, свои
копи:
Угасают огни уходящего дня
На горячих висках замирают ладони.
Я смотрю на снега, и уносят меня
в бесконечный простор белогривые кони.
Так чувствует время и свой действенный час Геннадий Суздалев... Земля и человек
— главная тема творчества Аттилы Садыкова, недавнего пахаря и рабочего...
Константин Скворцов в своих драматических поэмах обращается к давнему и
нынешнему Уралу.
Я не сторонник деления поэзии на сельскую и рабочую, я считаю, что есть одна
поэзия — честная и талантливая... Но все же, в какую рубрику вписать лучшие
стихи о землепроходцах, рудокопах, лесорубах, трассовиках-колымча-нинах Бориса
Ручьева, как мы забудем его пронизывающие душу строки, его пролетарскую боль о
земле, о народе, о нашем гордом Отечестве?..
Мир, который нес нам Борис Ручьев,— сплошь рабочий мир: домна, мартен, плотина,
тайга, сопки, река... Никто не заслонит нам жизнь того, кто своими руками, своим
дыханием греет на Камчатке дорожные камни, добывает уголь, плавит металл, растит
в Казахстане пшеницу.
И не зря утверждал Борис Ручьев:
Мы здесь горбом узнали ныне,
как тяжела святая честь
впервые в северной пустыне
костры походные развесть;
за всю нужду, за все печали,
за крепость стуж и вечный снег
пусть раз проклясть ее вначале,
чтоб полюбить на целый век...
И не зря Людмила Татьяничева через десятилетия после окончания войны уверенно и
спокойно подчеркивала правоту того поколения, которое вынесло на своих плечах
войну:
Вдали от синих гор Урала,
В руках сжимая автомат,
Спокойно смотрит с пьедестала
От солнца бронзовый солдат.
Владилен Машковцев как поэт появился на Урале совершенно закономерно, ведь на
Урале выросли такие поэты, как Василий Каменский, Степан Щипачев, Михаил Львов,
Сергей Васильев... Пусть разные у них дороги, но родной край, откуда они начали
свой вдохновенный полет, один. Имена этих поэтов, их творчество, как отмечалось
не раз на наших писательских съездах,— главная магистраль, горячий цех слова!
А легендарная Магнитка — их орлиное гнездо! Нельзя не вспомнить рано погибшего
Александра Ворошилова, удивительно одаренного поэта, приехавшего в Магнитку с
волжской степной стороны. И братья Василий и Яков Вохменцевы, Михаил Люгарин и
Василий Макаров, Николай Куштум и Леонид Шкавро, Анатолий Головин,— целая
освоенная земля, поэтическая держава!
Недаром для Ермака Урал послужил опорным бастионом, железным щитом и булатным
мечом в его грозном продвижении к Сибири, к ее древним и вольным берегам. На
Урале всегда, еще задолго до Тимофея Ермака, кипела казацкая удаль, гуляла по
ковыльным холмам бесшабашная русская отвага. Увлечение или длительный “экскурс”
Машковцева в историю — не случаен, он оправдан биографией края:
Где, казак, твой голос зычный,
вспомяни с народом, что в песне бережем...
Был на Яике обычай —
убивать перед походом
и детей, и жен.
Читать такие строки страшно, но ведь обычай такой действительно был! Казаки,
уходя в поход, оставляли дома малых, старых да беззащитных жен, которые потом
становились добычей диких кочевников. Зло — шло на зло.
До сих пор шумят по Уралу легенды о могучем и справедливом атамане Гугне, о его
верной Гугенихе-татарке, направившей в гуманные рамки буйную и всесокрушающую
силу атамана:
Над станицей стон и ругань,
в чашах бражный мед...
Атаман Василий Гугня
Уходил в поход.
Бабушка Гугениха обожаема была яицкими воинственными ухарями. С Гугенихи
началась новая эра — казаки перестали уничтожать своих близких, уходя в походы,
так как славная Гугениха организовала что-то вроде народного ополчения,
массовой, так сказать, обороны — на случай нападения диких орд — и тем самым
вселила в воинов надежду сохранить остающихся дома родных. А созревало это
гуманное движение так:
Но набег, казак, не кухня
с тюрей аржаной.
Что ж ты делать будешь, Гугня,
с молодой женой? —
однажды сурово спросили у атамана лихие рубаки, а атаман ответил:
Казните за вину,
я нарушу свет-обычай —
не убью жену!
Красивая была Гугениха! А какая добрая из нее получилась бабушка!
Сегодня, к сожалению, мало поэтов, заглядывающих в далекую историю Урала,
богатырского края, где над каждой скалой пролетел ветер бессмертия...
На Урал стекалась вольница отовсюду: с новгородских, рязанских, украинских,
донских, архангельских земель. В борьбе с природой, в борьбе за существование
эта вольница смешивалась с местными сильными народностями, шла, позднее, на
демидовские заводы, на помещичьи земли работать и воевать...
И нет ничего удивительного в том, что нрав и характер уральца отличается от
характера и нрава серединнорусского человека. Уралец — тверже, устремленнее.
Природа и быт сурового края за века отшлифовали и приспособили уральца к себе...
Если Василий Каменский с упоением вверял свое слово древней родословной Урала,
то Сергей Васильев — поре гражданской войны, Борис Ручьев — годам строительства
Магнитки, Людмила Татьяничева и Михаил Львов — подвигу, трудовому и ратному.
Помните у Каменского:
А я эту Русь
Люто берусь
Переделать в волков.
Я ведь таков,
Из таковских буян,
Из донских казаков —
Пугачев Емельян.
Рядом с Владиленом Машковцевым торит свою тропу в “прошлое” Александр Кунипын.
Многие его стихи посвящены древности Яика, хотя в основе его творчества — наши
сегодняшние помыслы и дела:
Где там, в Азии, в Европе,
Далеко ль отсюда, близ,
На каких звериных тропах
Наши предки разошлись?
Тот костер давно затушен…
Не сыскать и уголька,
Но сошлись родные души
Через многие века.
Владилен Машковцез не мог обойти словом и свое военное детство, и рано
возмужавшую юность. Этому посвящены его поэмы “Раздумье у Мавзолея” и “Лицом к
огню”.
Если поэма “Раздумье у Мавзолея” — итог определенного жизненного опыта,
художнических размышлений, то поэма “Лицом к огню” — биографический очерк о себе
и о судьбах своих сверстников. Начинается поэма тридцатыми годами — годами
бурного подъема стального Магнитогорска, а главная дорога поэмы — от тридцатых
годов к сороковым — через слезы войны, голод и холод сиротства, через гневное
пламя честного возмездья тем, кто нарушил наши мирные рубежи:
Мы начинали горше,
тяжелому память верна,
над сердцем кружило,
как коршун,
жестокое слово — война.
Взъерошенных нас и голодных
через четыре земли
по-царски
в телячьих вагонах
к Магнитной горе привезли.
И вот эти осиротевшие мальчишки и девчонки встали к станкам, встали к прокатным
клетям и к мартеновским печам!..
+ + +
Иногда мне кажется, что творчество Владилена Машковцева слишком остроугольно,
но когда я начинаю “копаться” в той поре, в той военной эпохе, я с уважением и
благодарностью думаю о поэте, о его незыблемой нравственной силе, о его высоком
моральном пороге.
Он свято верит в нашу великую Родину, в наше заревое знамя, верит так, что без
этой пронзительной веры — не мыслит ни жизни, ни вдохновения:
Год сорок первый, видно,
в памяти не погас,
мы у горы Магнитной
вливались в рабочий класс.
Поэма Владилена Машковцева “Лицом к огню” ритмической интонацией напоминает
поэму Сергея Есенина “Анна Онегина”, но по теме, по времени — совершенно
самостоятельна. Много в ней — от народного говора, народного юмора-подначки,
много смешного и наивного, как в самой жизни.
Интересен эпизод, рассказывающий о том, как герой поэмы ведет к своей любимой
девушке на поводу корову, которой его премировал директор завода за отличную
работу у мартена:
Рога, как в янтарном масле,
с дымкой спиральной в резьбу.
Гладкая,
красной масти,
со звездочкой белой во лбу.
Очень трогательна любовь лирического героя поэмы к Наташе, невесте, на которой
он решает жениться, получив богатое “приданое” из рук директора комбината:
Мы достигаем нечасто
в жизни подобных вершин…
И, одурев от счастья,
в тот день я жениться решил.
Но... Наташа погибает при испытании новой военной техники. Веселое настроение
поэмы стремительно сошло на трагическую ноту. Влюбленный паренек мгновенно
взрослеет, понимает — мир грозен и далеко еще этому грозному миру до
совершенства и справедливости.
Вообще — линия любви хорошо проявлена в творчестве Владилена Машковцева. Стихи,
посвященные женщине, сдержанно-светлые, подкрепленные точным чувством:
О, весна! Любовь моя тревожная,
ты всегда мне чудишься такой.
Я б тебя ласкал, но только можно ли,
можно ли притронуться рукой?
Если внимательно вглядеться в стихи и поэмы Владилена Машковцева, то можно
заметить один и тот же образ женщины, проходящий через все его книги. Это —
верный признак цельности и нерастраченности души поэта, его бережного и
тревожного отношения к своему идеалу:
Мои письма к тебе скрывали,
мои письма к тебе вскрывали,
а они, словно птицы, летели
через годы и через метели.
Сердце слышало, как ночами
под ножом мои письма кричали...
Очень нежно и тонко показано возникновение первого, еще неясного, но уже
трепетного чувства к девушке. Лирический герой и сам не рискует поверить, что
ему нравится девушка, что ему неловко от всего этого нежданного состояния и от
радостной тоски, волнующей его молодое сердце:
Беспощаден мир великий,
но душа моя чиста,
как прозрачные прожилки
у кленового листа.
Более двадцати лет мы прошли с Владиленом Машковцевым “бок о бок”, то поднимаясь
по скалистым тропам жизни, то срываясь и больно падая на камни, но я не могу
припомнить случая, когда бы поэт надломился, упал духом, отрекся от родной
тропы, спрятался за спиной у товарища.
Перед нами — убежденный человек, убежденный поэт. Стихи его можно любить и не
любить, но зачеркнуть творчество этого поэта нельзя. Его лучшие стихи и поэмы
непременно будут служить жизни, будут волновать людей, помогать им на пути к
цели.
— Имеем право! — думаем мы часто,
не говорим о том, что мы должны...
Но в дисциплине зреет государство,
и жив еще вчерашний день войны.
Такова его позиция гражданина и поэта!
Язык лучших произведений Владилена Машковцева — настоящий, горячий, идущий из
живых уст живой жизни — творца и охранителя речи...
Поэт мыслит и творит в век все нарастающего развития технического прогресса: он
полностью принимает этот мир. Ведь все, что создал человек,— заботит самого
человека...
Вместе с тем — крещенный мартеновским огнем, Владилен Машковцев крепко слит с
природой:
Черепахи ползут по песку
сквозь тоску.
Кто мне скажет ладом —
где их дом,
где живут черепахи?
Черепахи плывут по морям
не к моим якорям,
где живут черепахи?
Необычная тональность, необычный размер стиха. Но виден, до осязания, человек,
понимающий чутко природу и желающий ей благополучия.
Десятки стихотворений Владилена Машковцева посвящены космическим тайнам, земным
стихиям, разрушению и торжеству. Поэт любит и умеет “задавать и разрешать”
сложные вопросы, любит неясность и томительность предчувствий, исключительность
желания, умеет раздвинуть “занавес” мироздания, озариться — открытым,
распознанным и утвержденным или наоборот — превратить грубый и пошлый быт в
сказку:
У овечьих запруд,
на лесной высоте
я нашел изумруд
у сороки в гнезде.
Но если в сердце поэта вторгается справедливая обида, стих его становится
звеняще-тугим, непокорным и опасным. Он как бы мстит, вершит суд, правый и
абсолютно необходимый, за принесенное горе:
Мудра и бессмертна пословица:
все тайное — явным становится!
Но, веря в успех, с интриганами
он сеет слова поганые.
И вот я упал, затравленный,
вместе с поникшими травами.
Взлететь вроде нет возможности,
а он на высокой должности...
Владилен Машковцев — мастер сюжетного стихотворения, у него много стихов —
маленьких поэм. И это хорошо. Это обостряет память читателя, несет ему большую
информацию, потому что сюжетные стихи написаны поэтом в основном на совсем
обычные, но очень нужные человеку житейские темы.
В лучших своих гражданских стихах Владилен Машковцев публицистичен, темперамент
его слова высок, мысль четко сформулирована и наполнена настоящей энергией
сердца:
Герои полей и заводов,
герои смертельных атак…
А может быть, вместе с народом
идет затаившийся враг?
Сегодня он будто бы с нами,
а завтра сбежит за кордон,
кощунственно алое знамя
сменив на заморский нейлон.
За первой подачкою жадно
потянется наверняка!
Будут словечки, как жабы,
прыгать с его языка.
Поэт живет и работает в суровом крае, на Урале, в легендарной Магнитке, где
высоко в небе реет красное пламя мартеновских печей, и он имеет право не только
на доброе отношение к окружающему миру, но и на свой, порой не очень уступчивый
взгляд.
1981
Далее читайте:
Валентин Сорокин
(авторская страница).
Машковцев Владилен
Иванович (1929-1997), поэт, прозаик.
|
