Н.С. Новиков - Молитва Мусоргского

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Н.С. Новиков

Молитва Мусоргского

Поиски и находки

Памятник Мусоргскому в Великих Луках.
Фото Владимира Павлова.

Этим обязан матери

Первый биограф Мусоргского В. В. Стасов уже спустя неделю после похорон композитора начал собирать материалы для очерка о нем. В письме к М. А. Балакиреву он спрашивал: «Что за субъект была мать Мусорянина, и играла ли она в его жизни какую-нибудь роль, или ровно никакой и про нее не надо ничего говорить?» С подобными вопросами критик обращался к родственникам, друзьям, знакомым, но конкретных сведений о матери, видимо, не получил, так как их нет в очерке.

Интерес к родителям композитора проявил и второй его биограф, профессор В. Г. Каратыгин, который специально поехал на Псковщину, чтобы в числе других сведений разыскать портреты от-

 130

ца и матери. Как он пишет, эти поиски «не увенчались ни малейшим успехом». В двух очерках Каратыгина, опубликованных в разных изданиях, сведения о матери самые незначительные. Они умещаются в несколько строк: «Юлия Ивановна, урожденная Чирикова, была, рассказывают, особой романтической, восторженной, влюбчивой, писала стихи...» Отрывок одного из стихотворений Каратыгину посчастливилось обнаружить – всего тридцать семь строк, и они были напечатаны в 1917 году в журнале «Музыкальный современник».

В последующие годы все, кто писал о родине Мусоргского, пользовались материалами Каратыгина, а если и дополняли – то вымыслом. Естественно, авторы не забывали упоминать и о матери, но, к сожалению, в некоторых публикациях ее изображают как «заурядную, сентиментальную провинциальную барыню», которая и замуж-то вышла «не по любви», и жизнь ее была «нелегка» с мужем, «порядочным кутилой». Однако такая характеристика не только не подкреплена документами, но и противоречит свидетельству самого Мусоргского, которое можно установить при внимательном чтении писем композитора и воспоминаний его современников.

О своей родословной по отцовской и материнской линиям М.П. Мусоргский мог бы сказать словами Пушкина: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».

Родовое гнездо Чириковых – село Наумово – представляет большой интерес для биографов композитора, потому что здесь родилась и выросла его мать и сохранились почти в первозданном виде усадьба и господский дом, где теперь расположился музей.

Наумово было пожаловано пращуру композитора по материнской линии вместе с другими вотчинами царем Алексеем Михайловичем «за ратную службу». И действительно, на гербе Чириковых изображены в основном ратники: стрелок из лука, юноша с серебряной саблей... Есть еще один интересный символ: с правой стороны герба нарисована «рука, благословляющая из облака». Это означает, что основатель рода находился под особым покровительством Святого Владимира. А если вчитаться в описание герба внимательнее, то откроется одна тайна: оказывается, родоначальником Чириковых был выходец из Орды, воспринявший «веру христианскую от архиепископа Кирилла». Но, несмотря на азиатское происхождение, потомки ордынца верой и правдой служили русским князьям и, как говорится в «Бархатной книге», Петр Чириков «при великом князе Дмитрии против неверного царя Мамая был... при переправе Аки реки», то есть участвовал в знаменитом сражении.

131

Знал ли Мусоргский, что в его жилах течет азиатская кровь? Об этом ничего не известно. Но в своей великой опере «Хованщина» устами Голицына композитор с горечью восклицает: «О, святая Русь, не скоро ржавчину татарскую ты смоешь!»

Из российской истории известно, что многие представители фамилии Чириковых «находились в знатных чинах» и прославили родину своими походами и победами. Среди них известный мореплаватель Алексей Ильич Чириков, в честь которого назван остров близ Аляски. Одна из родственных ветвей связывает Чириковых с великим полководцем Михаилом Илларионовичем Кутузовым.

Дед композитора по материнской линии Иван Иванович Чириков особых заслуг и отличий не имел. После мирной службы в лейб-гвардии Преображенском полку он вышел в отставку в чине капитана и поселился в Наумове, где жили его мать, капитанская вдова Вера Алексеевна, и незамужняя сестра Серафима. Из рукописных «Экономических примечаний» можно узнать некоторые подробности жизни того периода. На усадьбе стоял деревянный дом, окруженный разными постройками, парком, большим садом. В саду росли яблони, груши, вишни, смородина черная и красная, и с этих деревьев и кустарников собирали «плоды для господского обиходу». К владениям Чириковых относились еще семь деревень с крестьянами, одиннадцать пустошей, пахотная земля. Неподалеку находился лес: «дровяной, еловый, сосновый, березовый, ольховый, осиновый, рябиновый и ясеневый». Лес, как видно из записей, изобиловал дичью. В нем водились: «волки, зайцы, белки и птицы – тетерева, куропатки, рябчики, а при водах – утки, кулики, бекасы».

Крестьяне Чириковых в сравнении с другими жили лучше, так как состояли «на господском издольи», то есть были участниками распределения доходов. Женщины помимо сельских полевых работ занимались прядением и ткачеством льняных холстов и шерстяных сукон – «на себя и на продажу». А это значит, крестьяне располагали не только натуральными продуктами, но и деньгами и покупными товарами.

Хозяин имения Иван Иванович Чириков постоянно заботился о расширении владений, прикупал землю и даже целые деревни. Это было кстати: вскоре он обзавелся семьей. Через год после свадьбы у Чириковых появился наследник – сын Александр. Потом рождались дочери. Крестным отцом троих детей был каревский помещик Алексей Григорьевич Мусоргский, и это говорит о добрых отношениях соседей.

132

Год рождения матери композитора ни в каких печатных изданиях не указан. Сегодня мы можем заполнить этот пробел в родословной. Обнаруженные в архиве документы, в том числе и «Исповедные росписи», показывают, что Юлия Ивановна родилась в 1807 году – пятой по счету в семье. После нее было еще трое детей: Николай, Елизавета и Серафима. А до нее – Александр, Вера, Надежда, Любовь. С семи лет Юлия осталась без матери, и, как показывают документы, все старшие в этой семье помогали отцу растить и воспитывать младших. Значит, и она сама побывала в роли няньки, а это, конечно же, не могло не сказаться на душевном складе.

Дети получили прекрасное воспитание и образование. С малых лет они владели двумя языками, изучали различные общеобразовательные предметы, занимались музыкой, читали, приобщались к труду: девочки умели прясть, вышивать, вязать.

В наумовском доме половину годовых доходов тратили на воспитание детей, особенно, как сказано, «на книги» и «на музыку».

Красивый господский дом Чириковых с мезонином, балюстрадой, белыми колоннами стоял на высоком холме, возвышаясь над просторами Жижицкого озера. Из верхней комнаты виднелся другой холм, расположившийся в полутора верстах, – с сельцом Каревом. Погост Пошивкино находился на краю Наумова и соединял земли Чириковых и Мусоргских. Одигитриевская церковь была «общей». Здесь регистрировались все знаменательные события помещиков-соседей и их крестьян. В этом храме в октябре 1828 года и произошло историческое событие – сроднились два древних рода. В «Метрической книге», которая хранится в Великолукском архиве, есть подлинная запись о том, что «коллежский секретарь Петр Алексеев Мусерской 30-ти лет венчан с девицей помещика губернского секретаря дочерью Иулией Ивановной 20-ти лет первым браком». Заметим, что этот документ впервые указывает и на возраст отца композитора, ранее неизвестный.

После свадьбы молодые поселились в Полутине, а не в Кареве, как утверждали все биографы. Там находился большой двухэтажный господский дом, окруженный парком, со всеми необходимыми постройками, которые обслуживали в разные годы от 40 до 70 дворовых. Вокруг усадьбы располагались девять деревень с богатыми угодьями, принадлежащие Мусоргским.

Через год после свадьбы у Юлии Ивановны родился мальчик. Как сказано в записи, «имя ему наречено Алексей» (время рождения первого сына Мусоргских во всей литературе указано на три года позже). Имя было выбрано в честь деда, и это устраивало всех, в том числе священника Иоанна Кондратова, совершившего обряд

133

крещения, так как церковь построил на свои средства Алексей Григорьевич Мусоргский.

Рождение первого сына Юлии Ивановны и Петра Алексеевича отмечалось с особым торжеством. На крестины пригласили многочисленных родственников с обеих сторон. У новорожденного было даже два крестных отца и две матери. В числе восприемников, как их именовали по-церковному, значатся брат Юлии Ивановны – Александр и сестра Серафима, а также сестра Петра Алексеевича – Надежда и полковник из села Тимохина Петр Львович Челищев. Но радость родителей и родственников была недолгой: не прожив двух лет, мальчик умер. Вскоре рождается второй сын, и его опять называют Алексеем, но и он умирает в таком же возрасте. Как показали документы архива, в эти годы детей косила эпидемия оспы.

Жизнь в Полутине сложилась для Юлии Ивановны неудачно. Похороны двух сыновей были большим горем и укрепили ее желание переехать в Карево. Переезд состоялся, и в 1836 году уже в Кареве родился третий сын по имени Филарет. А через три года здесь произошло событие, которое обессмертило на века это небольшое, из трех дворов сельцо.

День рождения М.П. Мусоргского отмечают 23 марта. Эта дата, по старому стилю приходившаяся на 9 марта, указана в биографических изданиях мира. И теперь уже редко кто знает, что после смерти композитора более тридцати лет во всех публикациях назывался другой день рождения – 16 марта. В поздних капитальных трудах появилось такое объяснение: «Мусоргский ошибочно считал днем своего рождения 16 марта». Однако и в наши дни ошибка повторяется». В буклете «Музей-усадьба М. П. Мусоргского», выпущенном в 1982 году изокомбинатом «Художник РСФСР», указано, что композитор родился 16 марта. И в том же году Центральное телевидение в программе для школьников показало фильм «М. П. Мусоргский», в котором опять же без всякого объяснения называется эта забытая дата. Фильм повторяли несколько раз, и естественно, расхождение с общепризнанным днем рождения вызывало недоумение.

Откуда же взялась разница в числах почти на неделю?

В «Автобиографической записке» Мусоргский указывает: «Родился в 1839 году, 16 марта». Записку обнаружил Стасов и в своем очерке называет этот день рождения, а за ним – и все пишущие о Мусоргском. Но кто же осмелился опровергать такие неоспоримые авторитеты? Ответ нашелся в Ленинградской Публичной библиотеке. В 1911 году в десятом номере «Русской музыкальной газеты» было опубликовано сенсационное сообщение: «Помещенная ниже

134

справка о роде Мусоргских и метрическая выпись о рождении композитора сообщены нам Б. Д. Тюнеевым на основании подлинных актов, хранящихся в Сенатском Архиве. Из этих данных мы, между прочим, знаем... что до сих пор день рождения композитора считался неправильным – 16 марта 1839 года, – печатаемая здесь впервые метрическая запись устанавливает новую и правильную дату его рождения – 9 марта 1839 года...»

С этого времени и начали указывать, что Мусоргский родился 21/9 марта. А ведь и в те времена, и в наши дни вполне уместно задать вопрос: кто же ошибся – Мусоргский или те, кто делал запись о рождении?

Известно, что композитор писал автобиографию в конце жизни, когда был болен, даже не завершил ее. Возможно, он допустил описку? Однако такому предположению противоречит письмо из Волока к Балакиреву, написанное почти на двадцать лет ранее: «В день моего рождества (16 марта)... получил стихи с наколотым бутоном розы...» Значит, Модест Петрович знал свой главный день, отмечал его. Выходит, ошибку допустила другая сторона?

В Великолукском архиве среди множества рукописных книг посчастливилось обнаружить реликвию: «Метрическую книгу» погоста Пошивкино за 1839 год. В этом фолианте, в полпуда весом, на 1384-й странице и таилась историческая запись, подтверждающая, что Модест Петрович Мусоргский родился 9 марта 1839 года. Однако при детальном знакомстве с книгой выявилось, что сообщение в «Русской музыкальной газете» было сделано не «на основании подлинных актов», так как в сравнении с вновь найденным документом обнаружились ошибки и неточности. В частности, перепутаны имя и отчество деда композитора, неправильно названо село Карево, искажена фамилия отца Модеста, пропущена буква в фамилии священника, не указан третий участник крещения – пономарь Василий Федорович Бабинин, чьей рукой сделана запись о рождении. Эти ошибки и неточности, а их восемь, повторялись и повторяются во всех публикациях о Мусоргском. Однако это не вина неизвестного нам Б. Д. Тюнеева – ему надо отдать должное как первооткрывателю. Оказывается, с настоящей метрической книги Одигитриевской церкви была снята книга-копия, и все ошибки допустил переписчик. Кроме ошибок в общеизвестной по публикациям «выписи о рождении» таилась загадка, которую никто из биографов композитора не объяснял. Непонятно было, почему крещение совершал священник Рождества-Богородицкой церкви, тогда как в Пошивкине церковь Одигитриевская?

135

Метрическая книга за 1839 г.
Фотография Н. Боднарчука

Теперь по документам Великолукского архива, воспоминаниям старожилов, родственников Мусоргского можно восстановить день рождения в Кареве, такой знаменательный для мирового искусства. После рождения четвертого сына Петр Алексеевич послал нарочного в «чужой» погост Жисцо известить о радостном событии священника. Хлопоты эти были вызваны тем, что священник Одигитриевской церкви, Матвей Логинович Кириллов, скончался. Нового пастыря еще не назначили, и его обязанности временно исполнял священник погоста Жисцо Рождества-Богородицкой церкви Александр Наумович Серебреницкий. Погост Жисцо был виден из окон дома Мусоргских в Кареве, так как стоял на таком же высоком холме с правой стороны Жижицкого озера. По летней дороге вдоль озера от погоста до Карева было двенадцать верст, а зимой, как говорится в «Клировых ведомостях», «по санному пути – всего пять».

Согласно записи, «таинство крещения» состоялось на четвертый день после рождения. А где же свершался обряд? Во всей литературе ответ единый – в Одигитриевской церкви. Однако последние сведения, полученные от старожилов родины Мусоргского, убеждают в другом. И думается, можно верить тем, кто связан родством с участниками знаменитого крещения. Борис Иванович Боровко, правнук пономаря Бабинина, чьей рукой сделана запись, ныне живет в городе Новосокольники. Он бывший журналист, сейчас на пенсии, во время Отечественной войны был летчиком-штурмовиком, участвовал в Параде Победы. Б. И. Боровко передал музею кресло из усадьбы Мусоргских, которое сохранил в лихие годы его отец.

Александра Ивановна Прокошенко, коренная жительница Карева, ныне пенсионерка, в молодые годы пела на клиросе в Одигит-риевской церкви, ее дед хорошо знал Модеста Петровича Мусорг-ского. Юрий Михайлович Горский – коренной житель погоста

 136

Жисцо. Его отец и дед были священниками. Юрий Михайлович тоже пенсионер, полвека проработал шофером, участник Отечественной войны. Удивительно, но он сумел сохранить не только старые фотографии, но и древнюю купель из церкви погоста Жисцо. Не исключено, что именно в этой купели и был крещен Модест.

По рассказам этих и других старожилов и из церковных документов выявилось, что зимой в Одигитриевской церкви, в главном большом престоле, богослужения и обряды не проводились, так как он числился «холодным». Отапливался только небольшой придел, и то не каждый день – экономили дрова. Поэтому в холодное время в церкви крестили редко, а к состоятельным крестьянам и в первую очередь к помещикам священнослужители ездили совершать обряды прямо домой со всей необходимой утварью. Александру Наумовичу Серебреницкому ехать в Карево было даже ближе, чем в Пошивкино. Сюда же, в помещичий дом, к назначенному сроку подъехали дьячок и пономарь.

Запись о рождении композитора. Фотография Н. Боднарчука

Юрий Михайлович Горский слышал от отца и сам помнил, что крестьяне присылали за батюшкой лошадей, а летом лодки – приход весь у озера, жили рыбаки и на островах. Еще один довод, что крещение состоялось в доме: недавно выяснилось, что в 1839 году день рождения Модеста 9 марта приходился на четверг, а крещение 13 марта – на понедельник, то есть день, когда в церкви служба бывает редко.

137

Татьяна Георгиевна Мусоргская рассказывала, что зимой приглашали в имение церковнослужителей и посылали за ними кучера, а после крестьбин устраивали праздничный обед.

Крещение Модеста совпало с великим постом, но в хлебосольном каревском доме нашлись постные закуски и для церковного причта, и для гостей.

В архиве обнаружен своеобразный дневник – «Сведения об Одигитриевской церкви», где священник Иоанн Белавин рассказывает о разных обрядах, в том числе и о крещении в своем приходе. «После совершения крещения устраивается родителями обед для восприемников... за этим обедом необходимо должна быть гречневая каша; в это время восприемники кладут деньги, как они выражаются, «на кашу», деньги эти поступают в пользу повивальной бабки, притом восприемник дает еще деньги, по ходячему выражению «на зубок» младенцу...» Восприемниками, или, как принято называть, крестными, в этот раз были дед по матери Иван Иванович Чириков и бабушка по отцу Ирина Георгиевна Мусоргская.

Прежде чем дать имя младенцу, вероятно, состоялся большой разговор, а возможно, и спор. Иван Иванович был бы рад, если бы внука назвали его именем. Ирине Георгиевне опять же хотелось увековечить память мужа – Алексея. Однако мать и отец, похоронив уже двух Алексеев, боялись вновь испытывать судьбу. А священник обязан был дать имя согласно святцам...

О том, как тогда выбирали имена новорожденным, писал В. Г. Короленко: «В нашей семье был обычай – не обижать святых и давать имена по святцам: какой святой приходится в день рождения – того и приглашали в покровители. Таким образом, отец мой получил имя Галактиона, его брат попал на созвучного святого и всю жизнь щеголял редким именем Никтополион. Мои братья получили Юлиана и Илариона, и, родись я в день святого Псоя, то быть бы мне Псоем Короленко. К счастью, я родился на Владимира, одного из благозвучных и приятных святых...»

Будущий композитор родился в самый богатый для выбора имен день «сорока севастийских мучеников». Все они значатся в святцах, и среди них есть редкие: Кирион, Евноик, Смарагд, Вивиан, Дометиан, Сакердон... Немало имен и обиходных: Александр, Афанасий, Кирилл, Илья, Николай... Но родители захотели назвать мальчика Модестом. Почему?

Литературный критик Валентин Курбатов высказал по этому поводу такое предположение:

– Матери не хотелось выбирать из имен мучеников, чтобы как-то оградить ребенка, укрыть хоть семантикой имени от взгляда судьбы, которая унесла двух ее детей в младенчестве.

138

Модест в переводе с латинского – скромный. Разумеется, в тот момент никто не думал, не гадал, что новокрещенный прославит на весь мир не только свое имя и фамилию, но и русскую землю, на которой родился.

Однако кто же допустил ошибку в дате о рождении? Конечно, зарегистрировать ребенка за шесть дней до его появления на свет священнослужители не могли. А после крестьбин Модеста в этом же месяце записаны еще двое крестьянских детей: Матрена из деревни Корнилово (родилась 14-го, крещена 17-го марта) и Никита из деревни Белавино (родился 23-го, крещен 26 марта). Запись делалась после каждого крещения и удостоверялась подписями трех священнослужителей. В конце же марта подведена черта, и под ней запись: «Свидетельством показалось, что в марте месяце родилось мужского пола – 2, женского – 1». И снова подписи священника Александра Наумовича Серебреницкого, дьячка Тимофея Яковлевича Бабинина и пономаря Василия Федоровича Бабинина. Надо учитывать, что записи в церковных книгах строго контролировались.

Еще есть один довод в пользу тех, кто регистрировал новорожденного. В «Метрической книге» с левой стороны наискось произведены две дополнительные надписи в 1846 и 1847 годах. Они – о выдаче копий о рождении Модеста. Брал их отец композитора, и теперь они подшиты в «Дело о дворянстве Мусоргских». И в этих документах день рождения – 9 марта. Отец композитора не опротестовал эту дату – значит, был согласен. Так откуда же взялось загадочное число 16 марта? Татьяна Георгиевна Мусоргская высказала такое предположение: «Раньше праздновали и отмечали не день рождения, а день ангела».

Обычно праздновали ближайший к дню рождения день ангела. А их было немало. Самым щедрым на именины было имя Иван. В кратких святцах оно упоминается 16 раз, а в полных – 62 раза. Из-за этого происходили курьезные случаи. Так, И. С. Тургенев писал в ответ на одно поздравление: «Мои именины – 7 января, а не 24 июля, но я не менее того от души благодарю Вас за память».

По месяцеслову напротив имени Модест значатся три дня ангела: 18 декабря, 16 мая, 16 июня. Значит, свои именины композитор отмечал 16 числа. С детских лет, с той поры, как он помнил себя, его в этот день поздравляли, вручали подарки. Число 16 отложилось в памяти. Скорее всего при составлении «Автобиографии» композитор указал день своих именин, соединив эту дату с месяцем рождения – мартом.

139

И какое символическое совпадение: дата, которую Модест Петрович отмечал как самый светлый праздник, совпала с его последним днем жизни, ставшим началом его бессмертия! На могильном памятнике в некрополе Александро-Невской лавры выбито: «Род. 16 марта 1839, сконч. 16 марта 1881».

Однако вернемся к колыбели Модеста. Юлия Ивановна первая напевала ему песни, научила произносить первые слова, делать первые шаги, играть на фортепьяно и – самое важное – чутко относиться к окружающим.

Вспомним о стихотворении матери композитора, которое обнаружил В. Г. Каратыгин. После изучения документов в архиве его можно рассматривать не как стихи любительского пошиба, а как обычный дневник, только рифмованный. Дневник, в котором и события, и время, и люди – конкретные. Юлия Ивановна рассказывает лишь об одном из многих посещений родительского дома. Теперь мы можем назвать всех безымянных героев этого стихотворения. Брат – Николай Иванович Чириков, подполковник в отставке, невестка – Александра Тимофеевна, его жена, их гость, «гвардеец молодой», – друг брата, тоже офицер в отставке Копьев. О встрече с ним спустя двадцать лет пишет в стихотворении Юлия Ивановна. А заканчивается «дневник» так: «И вот уж дома я (т. е. в Кареве), бегут меня встречать, и муж, и вся семья спешат меня обнять» (Петр Алексеевич, Филарет, Модест). Эти строки лишний раз убеждают в том, что Юлию Ивановну обожали в семье и она была счастлива – вопреки утверждениям некоторых биографов.

Хозяином Наумова в это время был Николай Иванович Чириков. Его портрет висит в музее, и родной дядюшка композитора достоин этого. Николай Иванович был образованнейшим человеком, в совершенстве знал арифметику, геометрию, практическую тригонометрию, статистику, механику, физику, историю, географию, строительное искусство, архитектуру, прекрасно владел немецким и французским языками. Незаурядные способности Н.И. Чирикова были отмечены правительством при возведении Брест-Литовской крепости. Свои познания в строительстве и архитектуре Николай Иванович применил и при обновлении наумовской усадьбы, когда поселился здесь, оставив службу по состоянию здоровья. Он построил новый дом с мезонином, балюстрадой, с колоннами на парадном крыльце и на террасе, выходящей в сад, спланировал и разбил парк в романтическом духе, с небольшими аллеями и беседками, с декоративным кустарником и цветниками, с большим прудом и ажурными мостиками. Многое из того, что создавал дядюшка Модеста Петровича, сохранилось до наших дней. После

140

кропотливого труда реставраторов усадьба выглядит как подлинный образец усадебной культуры России XIX века.

Николай Иванович Чириков умер в возрасте 42 лет, как сказано в документах – «от чахотки», и похоронен в семейной усыпальнице на Пошивкинском кладбище. Хозяйкой имения стала его вдова Александра Тимофеевна Чирикова, которая и в девичестве носила такую же фамилию, а родилась в Бончарове в роду Чириковых-однофамильцев. На руках ее осталось семеро малолетних детей. Самому старшему, Ивану, было одиннадцать лет, самому младшему – четыре года. По существовавшему тогда положению имение и всю семью взяли под опеку. Вдова была обязана отчитываться перед Торопецким дворянским собранием в том, как она использует доходы с имения, как воспитывает детей. Этот подробный отчет-дневник, который Александра Тимофеевна бесхитростно вела двенадцать лет, обнаружила в Великолукском архиве И.Б. Голубева. Благодаря этой счастливой находке, сегодня можно заглянуть, не прибегая к литературному вымыслу, за полуторавековой занавес и узнать подробности жизни усадьбы и дома, где на века расположился музей М.П. Мусоргского.

Дневник интересен еще и тем, что описанные в нем времена совпадают с годами детства и юности Модеста Мусоргского, а он часто бывал в Наумове, видел всю окружающую обстановку, прикасался к вещам. Как пишет Александра Тимофеевна, на усадьбе в то время находился «дом деревянный с мезонином, обшит тесом, о двенадцати жилых комнатах», с двумя флигелями глинобитными, крытыми тесом, в каждом по три помещения. А во дворе стояли хлебный амбар, каретный сарай, скотный двор «с конюшней, крытой дранью, гумно с двумя ригами, пять людских, крытых тесом», глинобитная кузница, птичий двор. Сообщает вдова и о том, чем был обставлен господский дом. Из мебели имелось: «шкаф простого дерева – 1, комод красного дерева – 1, зеркалов в рамках – 4, диванов, обитых штофом, – 1, стульев плетеных камышовых – 24, кресел, обитых штофом, – 12, стол раздвижной –1, диванов, обитых ситцем, – 2». Даже спальные принадлежности указаны: «одна пуховая перина», четыре холодных ситцевых одеяла и два байковых теплых. Известно, какая посуда и другая утварь была у Чириковых: «кастрюль медных – 6, блюд простых – 8, чашек суповых – 2, тарелок простых – 4 дюжины, ножей стальных с черенками черного дерева – 12, а из серебра ложек столовых 84-й пробы – 12, разливательных – 1, соусных – 1, чайных – 6». Для чаепития имелся всего лишь один самовар и к нему 12 чайных чашек «с сервизами». Немного посуды и для праздничных застолиц: всего 12 рюмок и 6 графинов – вероятно, под разные наливки.

141

Для работы в поле, в лесу, для поездок в уездный город и в Петербург Чириковы держали 15 лошадей. В каретном сарае стояла одна карета четырехместная, одна коляска четырехместная, одна линейка, одна бричка «старая», одни дрожки беговые, одна повозка, один возок, одни сани «простые».

Экономически жизнь «преуспевающих» Чириковых на взгляд из сегодняшнего дня покажется не такой уж роскошной. Денежный доход составлял всего около 700 рублей в год. Поступал он от продажи ржи, птицы, коровьего масла, творога, сухой и свежей рыбы, даже «от яблок и огурцов – 4 рубля». Сюда же входил и оброк с крестьян, очень маленький – всего 21 рубль. Вдове приходилось считать каждую копейку, бережливо вести хозяйство, в котором Александра Тимофеевна была и помещицей, и управляющей, и бухгалтером, и нарядчиком, и бригадиром, и заведующей молочной и птичьей фермами. Покупала она только самое необходимое: «сукна для детей и товар для обуви» – за модой, видимо, не особенно гонялись, одежду и обувь шили для господ дворовые мастера. Для ремонта построек, для содержания дома приобретали только то, чего нельзя было произвести у себя: стекло, железо, алебастр, сапоги для рыбаков, подойники для доярок, горшки для садовых цветов. Дорого стоило освещение: «на свечи сальные потрачено 11 руб. 60 коп.». А еще надо было платить «доктору и за лекарства в аптеку 8 руб. 10 коп.».

В то же время при таких весьма скромных доходах Чириковы не жалели денег на просвещение: «Все дети обучаются начальным наукам, так же как немецкому и французскому языку». За это обучение «употреблено 350 рублей», да еще и «наемной няне – 50 рублей». Расходы особенно возросли, когда пришло время везти детей определять на учебу в Петербург. Вспомним, биограф В. Г. Каратыгин сетовал, что отсутствуют определенные данные «об отношении к искусствам, в частности к музыке, членов чириковского рода». Теперь можно точно зафиксировать: искусства в этом доме были в почете. Половина годового дохода тратилась на духовное развитие детей! В перечне расходов есть статьи «на книги», «на музыку». Только за музыкальные уроки «девице Тимофеевой выдано 69 рублей». И позже дочери Меропии, кузине Модеста Петровича, в Смольный институт каждый год мать высылала по почте немалые деньги, чтобы юная барышня могла дополнительно брать уроки музыки.

В наумовском доме кроме традиционных для дворянских семей портретов предков имелись иконы, как записано в отчете вдовы: «Одигитрия в серебряной ризе», в честь одноименного храма в По-

 142

шивкине, «образ Параскевы в серебряной ризе» и икона особо почитаемого в чириковском роду Николая Чудотворца – покровителя мореплавателей, путешественников, ученых, олицетворяющего науки, знания и мудрость.

В дневнике есть очень интересная запись. Когда у крестьян выдался неурожай, Александра Тимофеевна внесла в уездное казначейство свои деньги – «земельную повинность» за крестьян, потому что они «не смогли своевременно заплатить». Сумма немалая – 221 рубль 25 копеек, тем более, что после этой помощи крестьянам у самой вдовы осталось всего 35 рублей 57 копеек.

О доброте Чириковых, об их милосердном отношении к крестьянам говорили многие старожилы этих мест. Где же истоки этой особой отзывчивости? Может быть, сказалась печальная судьба наумовского дома? На протяжении нескольких поколений выходило так, что ни одна супружеская чета не прожила вместе до старости. Обычный жизненный круг, когда стареющие супруги вместе радуются внукам, здесь ни разу счастливо не завершился. В наумовском доме жили или вдовцы, или вдовы. Преждевременная потеря близких, болезни – многие умерли от чахотки – приносили страдания. И это научило замечать горе и беды других, сострадать, сопереживать. Несомненно, что эти человеческие качества сохранились и приняли новую форму во время жизни в Кареве, о чем будет сказано в отдельной главе. Чуткость, деревенскую непосредственность и искренность сохранила Юлия Ивановна и тогда, когда жила с Филаретом и Модестом в Петербурге. После смерти Петра Алексеевича Юлия Ивановна вела хозяйственные дела, заботилась о содержании и воспитании детей, когда они учились и вступили на службу.

Новые находки И. Б. Голубевой в Калининском архиве открывают, что в это время брат композитора Филарет, старший в семье, становится наследником всех владений. Юлия Ивановна, как бывшая опекунша, передает ему все движимое и недвижимое имущество. Документ, датированный 10 марта 1858 года, написан матерью композитора в виде письма с обращением: «Милый друг Филарет Петрович!» А заканчивается так: «С истинным доверием и любовью к Вам были и навсегда будем, милый друг наш, Вас истинно любящая мать Ваша Юлия Ивановна дочь Мусорская за себя и по долгу попечительницы за сына своего лейб-гвардии Преображенского полка прапорщика Модеста Петровича Мусорского второго...»

В дальнейшем, когда Модест достиг совершеннолетия, имения Мусоргских находились в совладении братьев. Письмо-доверенность интересно тем, что это второй известный нам после стихотворения документ, написанный матерью.

143

В одной из биографических книг говорится: «Мусоргский был увлечен открывшейся перспективой бездумной и беспутной жизни гвардейского юнкера, а затем офицера».

Можно ли серьезно воспринимать такое суждение? Обратимся опять же только к фактам.

Когда началась служба в полку, Модест, как и другие офицеры, участвовал в учениях, парадах, нес караульную службу. В свободное время он находился не в казарме, а дома, в квартире, которую снимала мать на Ямской улице. Здесь же жили и каревские дворовые из прислуги. Документы показывают, что с Псковщины часто ездили в Питер крестьяне и дворовые Мусоргских, и они всегда находили приют у своих господ. Радушно принимала Юлия Ивановна и друзей Модеста, а знакомился он в основном с теми, кто тянулся к искусству, любил музыку. Однажды во время дежурства в госпитале произошла его встреча с А.П. Бородиным. «Я был дежурным врачом, он дежурным офицером. Комната была общая, скучно было на дежурстве... мы разговорились и очень скоро сошлись...» – писал в своих воспоминаниях Александр Порфирьевич.

Однополчанин Мусоргского Федор Вонлярский познакомил Модеста с Александром Сергеевичем Даргомыжским, а позже в доме знаменитого композитора произошла встреча с Цезарем Кюи и Милием Балакиревым.

М.П. Мусоргский – офицер Лейб-гвардии Преображенского полка. 1856–1857 гг.

144

Модест начинает регулярно заниматься с Балакиревым. «Играли в четыре руки... весь существующий тогда репертуар музыки классической, старинной и новейшей, а именно: Баха, Генделя, Моцарта, Гайдна, Бетховена, Шумана, Берлиоза и Листа», – писал Милий Алексеевич и при этом отмечал, что Модест был «превосходным пианистом». Однако сам Мусоргский стремился к большему совершенству и решил продолжать занятия дома. Юлия Ивановна с готовностью выделяет деньги для приобретения дорогого инструмента. Балакирев помогает выбрать рояль фирмы Беккер. Когда покупку доставляют домой, Модест пишет: «Я сегодня так хватил по этой машине, что у меня в кончиках пальцев началась какая-то жгучая, острая боль, точно мурашки заходили, а машина ничего, хоть бы одна струна зазвенела. Тон прекрасный, басы очень хороши, я совсем доволен инструментом...»

Через два дня в присутствии Юлии Ивановны Модест и Милий еще раз обновили рояль, исполнив в четыре руки 2-ю симфонию Бетховена.

За музыкальные занятия с сыном Юлия Ивановна щедро платила Балакиреву. С материнской сердечностью принимала она его в своем доме, старалась повкуснее накормить, лечила травами, которые летом собирались на каревских лугах, заказывала на скромные уже средства билеты в театр на оперу, даже помогала Милию собирать записи народных песен. А ведь, скажем откровенно, характер у Балакирева был «не мед», на манер тургеневского Базарова, и общаться с ним было непросто. Но Юлия Ивановна находила подход ко всем, с кем дружил Модест, потому как жила только заботами младшего сына. Они вместе посещали театры, выставки, концерты. Юлию Ивановну интересовали и опера Глинки «Руслан и Людмила», и спектакль «Бригадир» Фонвизина в Александровском театре, и премьеры балета в Мариинке, и домашние спектакли, и литературные новинки в журнале «Современник», который Мусоргские читали постоянно даже в Кареве. А после всего увиденного, прочитанного устраивались семейные обсуждения. И при всей разносторонности увлечений Юлия Ивановна оставалась заботливой матерью, радушной и хлебосольной хозяйкой, сохранившей гостеприимные традиции наумовского и каревского домов. Она больше других верила в талант сына и первая благословила на трудную жизнь в искусстве, в то время как даже дальновидный Стасов не одобрил поначалу этого решительного шага Модеста.

В 1858 году, 1 мая М. П. Мусоргский, не прослужив и двух лет, подал государю прошение об отставке «по домашним обстоятельствам». Через две недели «высочайшим приказом» прапорщик Му-

145

соргский был уволен от службы с присвоением, как было принято, очередного звания подпоручика. Этот день, вероятно, можно считать самым значительным в судьбе будущего композитора.

Для девятнадцатилетнего юноши это означало подвиг. Ведь на службе все сложилось удачно: благожелательное отношение командиров, даже внимание самого государя, любовь товарищей, широко открытые двери в самых аристократических домах, и даже внешность способствовала успеху, как писал Бородин: «Мундирчик с иголочки... Манеры изящные, аристократические... Вежливость и благовоспитанность необычайные. Дамы ухаживали за ним». И вдруг – в отставку. Прервать блестящую карьеру, еще не зная, как сложится творческая судьба! Что заставило идти на такой риск: каприз, дар предвидения, внутренняя убежденность?

Стасов усердно уговаривал Модеста не спешить с отставкой и приводил в пример Лермонтова, который, оставаясь офицером, сумел стать великим поэтом. На эти слова, как пишет сам Стасов, Мусоргский ответил: «То был Лермонтов, а то я; он, может быть, умел сладить и с тем и с другим, а я – нет; мне служба мешает заниматься, как мне надо».

Этим же летом Модест писал Балакиреву: «Это время я все думаю, думаю и думаю, о многом дельном думаю, и много планов роятся в голове, кабы привести их в исполнение, славно было бы».

Так где же здесь увлечение «бездумной и беспутной» жизнью?

После отмены крепостного права финансовые дела Мусоргских осложнились, и Юлия Ивановна уехала из Петербурга. Во всей литературе о Мусоргском временем отъезда указывается 1862 год. Однако по «Исповедным росписям» Юлия Ивановна со всей дворовой прислугой покинула столицу годом позже. Жила она большей частью в Торопце, бывая в каревском имении наездами.

В 1864 году здоровье Юлии Ивановны ухудшилось. Модест берет отпуск в Главном инженерном управлении, где служит в чине коллежского секретаря, и уезжает в Торопец. Месяц проводит он у постели больной, а вернувшись на службу, неотступно думает о матери и, томимый предчувствием, посвящает ей романс «Молитва» на слова Лермонтова. Вскоре произошло самое горестное в жизни композитора событие – 17 марта 1865 года Юлия Ивановна скончалась «от водяной болезни». Отпевали ее в торопецком Корсунско-Богородицком соборе, главном и древнейшем храме уезда, где хранилась особо чтимая на Руси икона, привезенная в Торопец женой Александра Невского (ныне находится в Русском музее).

Похоронили мать композитора на Пошивкинском погосте, в семейном склепе Чириковых. Об этом траурном дне известил всех соседей колокольный звон Одигитриевской церкви.

 146

После похорон Модест возвращается в Петербург и очень тяжело переживает горе, думает только о матери, вспоминает свое детство в Кареве. В апреле этого же траурного года он сочиняет пьесу «Из воспоминаний детства» и вверху нотного листа пишет: «Посвящаю памяти моей матушки». На второй пьесе – такое же посвящение. А в сентябре композитор создает «Колыбельную песню» и снова на первой странице указывает: «Посвящается памяти Юлии Ивановны Мусоргской».

Позже биографы Мусоргского отметят, что «Колыбельная» – не романс и не песня, а «целая поэма, целая драма души человеческой». С этой музыкальной драмы композитор открыл новый период творчества – «вступил в полный расцвет таланта» от «Светик Савишны», «Сиротки», «Семинариста» к вершинам, мировой оперной сцены «Борису Годунову» и «Хованщине».

Смерть матери отрицательно сказалась на здоровье – с осени Мусоргский стал сильно страдать от нервной болезни. И только время и благоприятная обстановка в семье брата Филарета Петровича помогли преодолеть тяжелый недуг. Но до конца дней память о матери была священной, и Модест Петрович вспоминал Юлию Ивановну в письмах, в разговорах с друзьями, стремился побывать на ее могиле...

Через девять лет после похорон матери в письме к поэту Голенищеву-Кутузову Модест Петрович признается, что «обожал потерянную мною навсегда мою дорогую маман».

Людмила Ивановна Шестакова в своих воспоминаниях о Мусоргском пишет: «С первой встречи меня поразила в нем какая-то особенная деликатность и мягкость в обращении: это был человек удивительно хорошо воспитанный и выдержанный... И не раз на мои замечания, как он может так владеть собою, он мне отвечал: „Этим я обязан матери, она была святая женщина’’».

Новые находки позволяют проследить последующую историю сельца, где родилась мать композитора. Дети Николая Ивановича и Александры Тимофеевны, двоюродные братья композитора, выросли, получили образование. Старший Иван, названный так в честь деда и прадеда, закончил земледельческий институт, трудился в уезде. Николай и Сергей, близнецы, после учебы в морском кадетском корпусе служили на флоте. В архиве хранятся письма, в которых дети благодарят «любезную матушку» за то, что она, «оставшись с малолетними», сумела так прекрасно всех воспитать. Уже взрослые сыновья и дочери «покорнейше просили мать и впредь управлять имением». И она управляла до последних своих дней.

147

Следующим хозяином Наумова стал Сергей Николаевич Чириков. Он дослужился до звания контр-адмирала и, хоть постоянно жил в Севастополе, каждое лето приезжал на родину. Надо отметить, что Сергей Николаевич, двоюродный брат композитора, особо оберегал дедовское гнездо. Он не продал имение, не заложил под денежную ссуду, не отдал в приданое дочерям и, ремонтируя дом, сохранил его прежний облик, словно предвидел, что усадьбе суждено стать мемориальной.

Показательно, что за всю историю Наумова, даже в годы народных волнений, когда кругом полыхали усадьбы, крестьяне жили в ладу с его владельцами. И усадьба, как считают специалисты, сохранила «весь архитектурный и планировочный комплекс» почти в первозданном виде.

После гражданской войны в имении расположилась сельскохозяйственная школа, которая готовила агрономов-полеводов. А с 1929 года здесь разместился Наумовский сельскохозяйственный техникум. После создания музея главный дом, все старые постройки, парк, пруды входят в заповедную зону и охраняются государством. За последние годы здесь побывали тысячи гостей, поклонников Мусоргского, со всех концов земли.

В годы гражданской войны семейный склеп древнего рода Чириковых был уничтожен, и до наших дней сохранился только полуразрушенный фундамент, густо заросший бурьяном. В 1989 году к юбилею композитора не успели привести в надлежащий вид место погребения Юлии Ивановны Мусоргской, а потом началась перестройка... Но директор музея Лидия Дмитриевна Николаева и сотрудники – верные помощники, не теряли надежды и приложили немало старания, чтобы найти спонсоров. К счастью, такие благотворители нашлись. Альберт Анатольевич Козлов, доктор биологических наук, профессор (г. Москва) уже более тридцати лет приезжает в Наумово. С музеем его объединяет тесная дружба, а эти места он считает второй родиной. Идея восстановления и финансирования мемориала принадлежит ему. Немало бюрократических препон пришлось ему преодолеть, порой на все хотелось махнуть рукой, но задуманное удалось довести до счастливого конца. 12 мая 2007 года наконец-то была установлена мемориальная плита на могиле матери композитора Юлии Ивановны Мусоргской (Чириковой). На открытии мемориальной плиты Альберт Анатольевич сказал:

– Нам нельзя превращаться в иванов родства не помнящих. Забывать свою историю, культуру очень опасно. Я не считаю, что сделал что-то великое. Просто стало стыдно, что ЮНЕСКО профинансировало памятник Мусоргскому, это должно было сделать го-

 148

сударство, чтобы новые поколения знали, помнили свою величайшую культуру. Если государство не может, кто-то должен это сделать за него. Поэтому я профинансировал строительство часовни и установку мемориальной плиты на могиле матери Мусоргского. Я считаю это событие символичным. Главное, чтобы потомки помнили, кто наши предки и какая великая культура нам досталась в наследство, и очень важно ее не утратить.

Литию и чин освящения мемориальной плиты и креста совершил отец Дмитрий, в завершение он сказал:

– Очень рад, что мы можем помолиться на могиле матери Мусоргского, крест стоит, значит, покой на душе.

Церковные песнопения исполнил камерный хор «Кант» из города Великие Луки, руководитель Любовь Румянцева. И как 132 года назад, вновь прозвучала молитвенно и трогательно «Вечная память».

Стоит назвать имена всех, кто принял участие в создании мемориального комплекса Юлии Ивановны Мусоргской: А.А. Козлов – спонсор (Москва), автор проекта архитектор О.П. Бланк (Москва), М.А. Александров изготовил кованую ограду по чертежам XVII века (Великие Луки), осуществили проект мастера – Е. Зубковский и А. Лагодич (Наумово).

Стараниями небольшого коллектива музейных работников парк сохраняется в идеальном порядке, в прошлые времена на территории усадьбы находилось пять людских и около 30 человек обслуги. И то, что 15 человек делают невероятное, достойно преклонения. Парк живет полноценной жизнью. Уже много лет, как в нем поселились филины, несколько семей аистов обосновались в Наумове, в том числе одна из них живет прямо на усадьбе, на пруд прилетают утки. Конечно, у музея много проблем, необходимы средства на ремонт, реставрационные работы. Так что музей ждет доброхотов, а если объединиться всем, кому небезразлична судьба российской национальной культуры, то миром можно творить чудеса.

149

Н.С. Новиков. Молитва Мусоргского.  Поиски и находки. Издание второе, дополненное. Великие Луки. 2009.

Далее читайте:

Мусоргский Модест Петрович (1839-1881), композитор.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС