> XPOHOC > БИБЛИОТЕКА > ИСТОРИЯ МОСКОВСКОЙ ВОЙНЫ >
ссылка на XPOHOC

Н.Мархоцкий

XVII век

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC
ФОРУМ ХРОНОСА
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ
СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ
ЭТНОНИМЫ
РЕЛИГИИ МИРА
СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
КАРТА САЙТА
АВТОРЫ ХРОНОСА

Н. МАРХОЦКИЙ

Н.Мархоцкий - История Московской войны

ИСТОРИЯ МОСКОВСКОЙ ВОЙНЫ

Предисловие

Причины войны

1607

1608

1609

1610

1611

Дополнения

Карты

1609

Москвитяне переходят к обороне

Тем временем наступил 1609 год. В Польше близился сейм, на который мы решили отправить своих послов. Они должны были позаботиться о том, чтобы король, наш господин, ни в чем дурном нас не подозревал и не чинил препятствий нашему предприятию. Чтобы изменить превратное мнение короля, мы послали Веспасиана Русецкого, Станислава Сулишевского, Николая Концешкевича (четвертого я не помню). Приняли их благосклонно, но дурное мнение сохранилось 102.

Зима прошла у нас в мятежах и бунтах. Москвитян мы пока не тревожили, а они тем временем собирали против нас силы. В Великий Новгород был послан Михаил Скопин-Шуйский 103, двоюродный брат царя. Он хлопотал у шведского короля Карла о подкреплениях против нас: король должен был как следует платить посылаемому войску, а взамен получал две крепости недалеко от моря — Ладогу и Корелу 104.

Весной наши снарядили под Великий Новгород запорожских казаков (их было у нас немало). Казакам приказали расположиться недалеко от Новгорода, в Русе, выставить сторожевые отряды и сделать так, чтобы новгородцы признали нашего царя. Там [казаки] простояли без всякой пользы до самого лета.

Гетман ранен, челядь взбунтовалась

Тем временем и мы под столицей не бездействовали: часто бывали сражения 105, в одном из которых гетман князь Рожинский был опасно ранен в бок стрелой из лука, — так, что острие ему вытащили насквозь через поясницу. Однако ему хватило мужества с такой раной [51] верхом приехать к столице. Потом он поправился, но в седле находиться уже не мог, ибо тело его сильно немело.

Той же весной челядь нашего войска, которую господа посылали за припасами, подняла против нас бунт. Бунтовщиков было больше тысячи. Выбрали себе ротмистров и полковников; шатаясь по московской земле, занимались разбоем и не хотели возвращаться к своим господам. Дошло уже до того, что мы выслали против них роты, разбили, рассеяли, схватили старшин и посреди обоза посадили на колы. Во время расправы все мы, вместе с гетманом, были в седле, опасаясь бунта оставшейся челяди. После этого челядь вела себя тише и возвращалась к своим хозяевам.

Иноземные люди, собранные Скопиным, идут на помощь столице

Летом вышли из Швеции шесть или семь тысяч иноземных людей, собранных Скопиным. С ними, добавив больше десяти тысяч москвитян, Скопин двинулся к столице. Узнав об этом, наши казаки дали знать в главный обоз и отступили от Новгорода. Случилось так, что наше войско было разделено на несколько частей: пан Сапега стоял под монастырем Св. Троицы, Млоцкий с Бобовским были посланы под Коломну, моя рота сторожила дороги в столицу, остальных мы разослали в дозоры; в Вязьме, для большей безопасности, расположили запорожских казаков с их полковником Чижом.

Хоть наше войско и было разбросано, мы отправили против иноземцев и Скопина пана Зборовского с его полком. Придали ему и других людей, и запорожских казаков, что пришли из-под Новгорода, — так что все его войско составляло около четырех тысяч человек. Сначала Зборовский встретился с немецкой засадой под Торжком: их было тысячи две, не считая москвитян, и посланы были они против людей Зборовского. Последний провел с ними удачную битву, уложив до шестисот немцев. Здесь же Зборовский взял языков и, дознавшись у них, что наступает сильное войско, отступил под Тверь и стал ожидать [неприятеля], а в обоз к князю Рожинскому послал за подмогой 106. Тверь находится милях в тридцати от столицы. [52]

Так случилось, что в то время, когда пан Зборовский расправился с немцами под Торжком, у нас произошло крупное сражение с москвитянами под столицей. Мы отбросили их вплотную к городу и ушли с поля. А они вышли за нами с гуляй-городами, разместив в середине пехоту и арматы, а по бокам — конницу (больше всего которой было на правом крыле). (Гуляй-городы представляют собой поставленные на возы дубовые щиты, крепкие и широкие, наподобие столов; в щитах для стрельцов проделаны дыры, как в ограде. )

Сражение с москвитянами у Ходынки

А мы, не зная, что неприятель пойдет следом, ушли к обозу за речку Ходынку. Она была хоть и маленькой, но обрывистой, так что отряду переправиться через нее было трудно. Здесь мы загородились от неприятеля, но не так, как следовало бы, поскольку, сойдя с широкого поля, оказались в месте более узком. Из обоза к нам прибыло четыреста человек свежей польской пехоты с несколькими небольшими пушками. Они встали на берегу той самой Ходынки. Напрасно тогда мы выстраивались [к бою], имея возможность уйти без потерь.

Тут со своими гуляй-городами подошли москвитяне. Наши не знали о гуляй-городах; завидев неприятеля, они решили, что наступает только московская конница, и поскакали к ней через речку. Три казацкие хоругви встали во главе и пошли вперед, за ними поскакала гусарская хоругвь (тому кто ее вел, не стоит этим хвалиться). Когда казацкие хоругви оказались на поле, из гуляй-городов стали палить, и казаки повернули назад. А гусарская хоругвь пошла вперед и направилась прямо на конницу, надеясь, что если удастся ее смять, гуляй-городы будут нашими. В ответ открылась пальба, в хоругви пало несколько лошадей, но, несмотря на это, отряд налетел на конницу. Москвитяне же, в расчете на прикрытие из гуляй-города, держались так, что приняли на себя удар копий. Затем пошли и другие хоругви, но они уже ничего не изменили. Первая хоругвь, сколько смогла охватить своими рядами, гнала москвитян в спину, другие хоругви пошли в свой черед следом, остальные обратились на гуляй-городы: [53] отбили ружья, посекли пехоту, в пушки впрягли лошадей, чтобы отвезти в обоз. Если бы мы проследили за московской конницей, победа была бы в наших руках.

Московская конница, которую оттеснила первая хоругвь, быстро уходила и, чтобы не было сумятицы, шла почти рядом с нашими. Если бы наши хоругви, не вмешиваясь не в свое дело, обратились на левое крыло, то мы бы одержали большую победу. Но произошла ошибка: хорунжий первой хоругви, который должен был следовать за своим предводителем, увидев сбоку москвитян, присоединился к тем, кто их преследовал. Хоругви, следовавшие за первой, решили, что она уже смята, и ни с того ни с сего показали спину. Москвитяне опомнились, насели на нас и погнали, разя, прямо в Ходынку. Свои гуляй-городы они отбили, потому что наши хоругви все до единой вынуждены были спасаться бегством (тогда-то мне ногу и прострелили). Но это было еще не все, чем Бог нас наказал. На реке Ходынке у нас было несколько сотен пехоты, — с ее помощью мы могли бы поправить дело. Но пехотные ротмистры, похватав хоругви, побежали первыми; так что, когда дойдет до битвы, плохо, если у пеших ротмистров будут кони.

Тем временем наше войско удирало к обозу. Хорошо, что там оказался Заруцкий с несколькими сотнями донцов. У речки Хинки, где мы поставили укрепления для защиты обоза, он повел ответную стрельбу из ручного оружия. Иначе неприятель ворвался б на наших плечах прямо в обоз. Хотя победа была рядом, мы лишились тогда всей пехоты, потеряли убитыми нескольких ротмистров; немало было убито и ранено товарищей, челяди, лошадей, множество важных персон попали в плен и были увезены в Москву 107. Попал туда и мой свояк Адам Боженцкий. С ним впоследствии случилась целая история, когда князь Иван Шуйский 108 подарил мне его, отпустив даром и вручив ко мне послание, — якобы ответ на мое письмо, которое Ивана Шуйского так растрогало, что он не только отпустил Боженцкого даром, позволив залечить раны (ибо тот был опасно ранен ударом сабли), но и всех пленников в московской столице кормил, а самым важным, когда тех освобождали по обмену, давал платье. [54]

Пачановский

Москвитяне понимали, что имея множество важных пленников, можно торговаться с нами о мире. Пленникам они приказали выбрать из своей среды надежного человека, который вернулся бы обратно при любом исходе своей миссии, и отправить его к нам с условием: если мы хотим освободить своих многочисленных пленников, то должны прекратить войну и выйти из Московских государств, а иначе всех пленников погубят разными муками. Охотников, жаждавших выйти из плена с этим посольством, было множество. Тогда москвитяне приметили Станислава Пачановского, который в послы не порывался, и приказали отправить его. Придя к нам и выполнив поручение пленников, Пачановский получил такой ответ: «Мы хорошо знали, на что шли, и знали, что ставкой будет жизнь. Все мы готовы скорее умереть, чем отступить от своего предприятия. Дорого нам здоровье наших товарищей и родственников, но еще дороже нам добрая слава, ради которой мы сюда пришли».

Пачановский долго колебался: возвращаться с таким ответом или остаться с нами. Одни склоняли его к тому, чтобы, освободившись, он не возвращался в неволю. Другие убеждали не обрекать на жестокие муки своих товарищей, с которыми волей Господа Бога он оказался в заточении. Пачановский склонился к последнему совету и вернулся в плен. Этим он заслужил уважение москвитян, которые с тех пор держали его в лучших условиях, а у своих удостоился похвалы отныне и навсегда.

Понтус 109 с немецким войском и Скопин-Шуйский нападают под Тверью на пана Зборовского и терпят поражение

Когда это происходило под столицей, Зборовский, как упоминалось выше, просил подкрепления против немецкой силы. Мы же не могли ему помочь, так как были потрепаны в битве с гуляй-городами, да и невозможно было так быстро собрать разрозненное войско, а оголять свои позиции тоже было опасно. Подмогу мы все же послали, правда лишь с тысячу человек. Пан Зборовский, присоединив их к своим силам, ожидал под Тверью [55] немецкое войско во главе с Понтусом и московское (со Скопиным-Шуйским). Когда эти силы к нему подступили, провел удачную битву: оба наших крыла, правое и левое, вытеснили неприятеля с поля и одержали победу. Середина же наших была смята, и те, кто там стоял, бежали с уже выигранной битвы и лишь через несколько миль опомнились и вернулись к войску. Тем, кто стоял по бокам, пришлось снова громить неприятеля, погнавшегося за нашими.

В этой битве полегло больше тысячи немцев, а наших погибло очень мало, достались нам и пушки. Но немецкая пехота, связанная договором, осталась на поле без движения, ибо с ней никто не столкнулся, обломав все копья о конницу. Дождавшись ночи, эта пехота ушла к своему обозу, расположенному в миле от места сражения. Было это во вторник, где-то в сентябре 110. Торжествуя, наше войско соединилось с беглецами. Те, кто сражался, советовали отступить к нашему главному обозу, ибо испытали на себе силу немцев и видели, что москвитяне, хоть и уступили поле, но не были рассеяны и имели свежие силы. Те же, кто сбежал с поля битвы, уверяли, желая смыть свой позор, что неприятель не будет теперь столь отважен. В общем, решили от Твери не отступать.

Пан Зборовский хотел, чтобы все собрались в один обоз и соблюдали осторожность. А немцы и москвитяне в ночь со среды на четверг, перед самым рассветом, миновав стражу, напали на них всем своим войском. Когда наши их обнаружили, то, не имея места для сражения, едва столкнувшись с неприятелем, в страшном замешательстве бежали. Те, кому несподручно было идти в поле, уходили в другую крепость, занятую казаками; а те, что подались в поле, все погибли. Остальные, чуть ли не без седла, ушли к главному обозу. Вот к чему привело их неподчинение старшим. Тех, что закрылись в крепости, немцы пробовали взять штурмом, но, сделав несколько приступов, прекратили, решив изнурить голодом 111.

Польское войско собирается вместе, чтобы одолеть неприятеля

Когда нам изменило счастье под столицей и под Тверью, стали мы как можно скорее стягивать войска и [56] думать о том, как выручить тех, что остались в Твери. С паном Зборовским отправилось нас к Твери несколько тысяч, к нам хотели присоединить и пана Сапегу, и должно было собраться нас тысяч с десять.

Москвитяне и немцы, проведав о нашем приближении, отступили от Твери и большая часть немецкого войска ушла обратно в Швецию. При Скопине остался сам Понтус с одной или двумя тысячами людей, — вместе они пошли на другую сторону Волги, в ее низовье.

Тем временем мы с паном Сапегой пробовали взять штурмом монастырь Св. Троицы, который он все еще держал в осаде. Мы рассчитывали вместе с Сапегой, а значит и с большими силами, пойти на Скопина, но вместо этого только потеряли людей, загубив их на штурмах. Оставив под Троицей часть войск, отошли мы ни с чем.

Подойдя к Калягину, мы увидели, что московское войско переправляется на другую сторону Волги. Москвитяне действовали хитро, заранее поставив на той стороне городок, к которому и переправлялись. Встав в городке, они далеко к нам не выходили, а разместили свое войско между городком и выставленным перед ним частоколом. Понемногу пытая счастья, они пускались на нас гарцем; так продолжалось целый день, после чего мы ушли в свой обоз. На следующий день, встав совсем близко от москвитян, мы приготовились напасть на их обозы 112.

Е[го] В[еличество] Король прибывает под Смоленск

В это время мы получили известие о том, что Е[го] В[еличество] Король пришел под Смоленск 113. По этому поводу в войске поднялся шум: «Что же, теперь, — говорили, — идти на службу к кому-нибудь другому? Каким духом принесло короля на наше кровавое дело?» Пришлось нам с Волги уйти, хотя мы могли одолеть ослабевшего неприятеля, ибо это войско было последней надеждой москвитян.

Вернувшись в главный обоз, мы устроили совет: что делать дальше ввиду препятствий, чинимых королем. На совете мы письменно дали клятву: от Дмитрия не отступать и переговоров ни с кем не вести. Под Смоленск [57] отправилось посольство: я, Вжещ Дудзинский и Слядковский 114. Мы просили е[го] в[еличество] короля выйти из Московских государств и не мешать нашему предприятию. Наше посольство было королю очень неприятно, однако он принял нас с большим почетом.

Еще раньше король направил к нашему войску комиссаров: Перемышльского каштеляна пана Стадницкого, коронного конюшего Кшиштофа Збаравского, Людвика Вейера, Мартина Казановского. А в качестве гонца вперед был послан пан Ян Ловчавский-Добек 115. С комиссарами мы встретились по дороге к Смоленску, миновав Дорогобуж. Они спрашивали нас, с чем мы едем к королю, но мы отвечать не пожелали. Справили мы посольство к е. в. королю и особо — к рыцарству, при этом присутствовал сам гетман Жолкевский 116, были и полковники, и ротмистры. И там, и там говорил я. Прожили мы под Смоленском несколько дней и каждый день завершался пиром у господ. Затем нам дали ответ, а при его вручении пан Щенсный Крыйский 117 (в то время подканцлер) обратился к нам с такими словами:

«Е[го] К[оролевское] В[еличество], наш милостивый государь, посольство В[аших] Милостей третьего дня благосклонно выслушал. Однако, сличив при дальнейшем обсуждении письменную речь с Вашими словами, удивились Е[го] К[оролевское] Величество и Их Милости господа сенаторы, которые либо читали, либо слушали это посольство. Почему такая дерзкая и вызывающая речь смешана с льстивыми словами? Почему, присягнув на верность, вы осмелились с такой легкостью изменить своему господину? Придется Вашим Милостям получить такой ответ, какого достойны и посольство Ваше, и речи. А В[аши] Милости впредь знайте и поведайте своей братии, что Е[го] К[оролевское] Величество считает себя господином, данным народу волей Господа Бога».

Затем нам вручили ответ, мы простились с Е[го] В[еличеством] Королем и выехали назад. Прибыли мы в свой обоз прежде господ комиссаров, был с нами и пан Добек. Выслушав нас, стали все обсуждать: принимать королевских комиссаров или нет, — ибо в ответ на вторжение короля войско заключило союз: встать при Дмитрии и не [58] вступать ни в какие переговоры, если кто-нибудь захочет их вести иначе, нежели как с царем Дмитрием.

Королевские комиссары заключают соглашение с войском, находящимся при Дмитрии

Князь Рожинский и пан Зборовский хотели держаться недавно заключенного союза и присяги. Нас, тех, кто поддерживал их в этом, было немало. Но войско, ухватившись за какую-то смутную весть, решило, что у короля с собой много денег, и если они перейдут на его сторону, оставив Дмитрия, король сможет заплатить войску за множество выслуженных четвертей.

С этим же прислал к нам из-под Троицкого монастыря пан Сапега. Он требовал от своего имени и от имени находившихся при нем людей, чтобы мы приступили к переговорам с королевскими комиссарами, и пригрозил, что если мы этого не сделаем, его хоругви уйдут и запишутся на королевскую службу.

В замешательстве, боясь, чтобы не дошло до чего-нибудь худшего, князь Рожинский вынужден был комиссаров пропустить и выслушать 118. Но когда послы объявили нам условия, на которых Е[го] В[еличество] Король соглашался помочь нашему предприятию, мы решили вести переговоры через своих депутатов, которых иной раз собиралось человек сорок. Споры тянулись больше недели.

Дмитрий уходит из польского войска, за ним — царица

Тем временем Дмитрий, поняв, что на переговорах он остался в стороне и данного ему слова мы не сдержали, сбежал от нас в Калугу 119. К этому он уже давно на всякий случай приготовился, приказав всем находившимся при нем боярам заранее отослать туда жен и детей (там же держал своего сына и татарин — Касимовский царь). Когда Дмитрий ушел, некоторые бояре вынуждены были отправиться следом, ибо он держал их в руках, имея заложниками, жен и детей. Царица со своими приятелями осталась в обозе, Дмитрий нас покинул. Наши, [59] рассчитывая получить у короля звонкую монету, ничего от послов (или комиссаров) не добились, поэтому их снова обуяли сомнения: теперь они жалели, что согласились на переговоры, отпугнув этим Дмитрия.

Пока у нас происходили эти события, москвитяне времени не теряли. Скопин, войско которого мы оставили у Калягина, двинулся дальше, он взял Переяславль, приблизился к Троице и взял Александрову слободу. Пройдя местечками дальше, Скопин поставил пана Сапегу в столь трудное положение, что тот вынужден был отступить от Троицы к Дмитрову 120. Там Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас и она (с одной лишь девчонкой и одним — двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге вплоть до того часа, о котором будет сказано ниже 121.


Комментарии

102. Более полные сведения об этом посольстве содержит «Дневник» Й. Будилы: «1609 год. Польское войско послало к королю на сейм посольство с таким заявлением: "Светлейший король, милостивый государь наш! Наши братья-рыцарство с их гетманом, князем Романом Наримунтовичем Рожинским, верноподданные вашего величества, вступившие с оружием в Московскую землю для славы царя Дмитрия Ивановича Московского, заявляют вашему величеству и отечеству верноподданничество, искреннюю преданность и нижайшую покорность, желают вашему величеству доброго здоровья, долгого царствования, расширения государства, умножения славы нашего народа и устрашения всех врагов вашего величества и Речи Посполитой. Разве новость, что рыцарство государств вашего величества своими рыцарскими делами при каждом случае умножает за пределами королевства славу нашего народа, представляет ее перед глаза других государей, широко разглашает и умножает ее. Оберегая таким образом благо Речи Посполитой, оно иногда выходило за пределы государства без согласия своих государей, на свои собственные средства. Имея и давние и свежие примеры подобного образа действий, кроме того, тронутое и подвигнутое братской любовью, которая требовала, чтоб столь великое пролитие крови наших братии, замученных в Москве, где они обмануты были предлогом дружбы и обобраны в имуществе, было надлежащим образом отмщено, рыцарство вашего величества вышло за границы государства. Опасаясь, чтобы это удаление его не навлекло на него немилости вашего величества и Речи Посполитой касательно верности и преданности престолу вашего величества, сочло долгом засвидетельствовать повиновение свое вашему величеству, послало сюда нас своими послами и униженно просит вас ничего дурного не подозревать в нас и смотреть на нас, как на ваших верных подданных и честных сынов государств ваших, которые ни о чем другом не хлопочут, как только о славе и благе Речи Посполитой. Того и другого мы, при Божией помощи, достигли этим выходом нашим за границы государства. Потому что, если посмотрим на славу нашего народа, громко, как бы с горы провозглашенную всему свету, то она не только ни в чем не повреждена нами, но напротив, при Божией помощи, при счастии вашего величества и нашей предприимчивости, через разные битвы, счастливо нами выигранные, приобрела в мире бессмертие, так что, где прежде о ней мало кто слышал,итам теперь она хорошо известна и знакома; пределы ее известности упираются даже в ледовитые моря. Никто не может утверждать, чтобы эта слава не принесла пользы нашему отечеству, потому что, не говоря уже о том, что государства вашего величества, теперь уже умиротворенные, тогда пылали пламенем внутреннего разногласия и без большого вреда не могли бы вынести присутствия столь великого сборища из рыцарства, это рыцарство тогда не могло бы быть столь могущественным щитом против замыслов и войск неприятеля, уже готовившегося тогда выступить к границам вашего величества и даже уже напиравшего на них. Далее, без всяких издержек со стороны вашего величества и Речи Посполитой мы, при Божией помощи, собственными нашими средствами отомстили не только за омраченную славу нашего народа, но освободили и отпустили в отечество послов вашего величества, задержанных вопреки, обычаю всех народов в течение двух с половиной лет, и многих из наших братии, отправившихся на свадьбу царя Дмитрия Ивановича с ведома и дозволения вашего величества, из которых одни невинно были замучены, а другие до последнего времени содержались в ужасном заключении (за которых москвитяне требовали огромный выкуп). Мало того, то царство, на которое Речь Посполитая всегда обращала внимание, и того гордого врага, который всегда был пугалом для нашего отечества, мы, почти сев им на хребты, принудили к тому, что они теперь, устрашенные нами, бьют вашему величеству челом, а тот, которого они теперь носят на руках, которого мы выдвигаем на престол Московский нашею кровью и издержками, через посла своего обещает со своей стороны вашему величеству и всей Речи Посполитой — нашей матери — вечную приязнь и верную, твердую любовь. Бог даст, этими нашими делами благо отечества будет умножаться, и тем более будет процветать в счастливое правление вашего величества, милостивого нашего государя, слава нашего народа. Ободряемые этим, наши братья-рыцарство тем смелее вторично просят нижайше ваше величество, чтобы вы, взглянув королевскими очами на те походы, которые при Божией помощи счастливо нами совершаются, благоволили иметь и ставить нас в числе ваших верноподданных и собственных детей, а не в числе пасынков нашего отечества. Поэтому они нижайше просят ваше величество, милостивого нашего государя, чтобы те из них, которые, находясь в нашем войске, имеют в своем отечестве судные дела, получили вашей милостью и по дозволению всех чинов, продолжение права судиться и переносить дела свои до своего возвращения. Все рыцарство имеет твердую надежду, что и это получит от вашего величества, и надеется впредь быть у вас в великой милости, именно надеется, что ваше величество, оценив столь хорошие наши намерения, столь важные заслуги, наградите нас обычною своею милостью, отечество наградит благодарностью и потомство бессмертною славой". С этими послами от войска и царь послал к королю своего посла Лопухина-Нехорошего с заверением в вечной дружбе, на что не только царь, но и войско не получили надлежащего ответа, напротив, вышеупомянутый посол царя встретил пренебрежение к себе, уехал, не будучи выслушан, а на посольство от войска послы принесли от короля письмо, запечатанное домашней королевской печатью, и в нем король обещает прислать к войску своих послов» (РИБ. Т. 1, стб. 143—150).

103. Скопин-Шуйский Михаил Васильевич (1586 — 23 апреля 1610), князь, сын кн. В. Ф. Скопина-Шуйского, родственник царя Василия Шуйского. Стольник (1604), воевода (1606). Участвовал в подавлении восстания И. И. Болотникова. В 1608 вел в Новгороде переговоры с представителями шведского короля Карла IX о союзе против Лжедмитрия П. В 1609 вместе со шведским военачальником Я. П. Делагарди нанес поражение отрядам Лжедмитрия II под Торжком, Тверью, Дмитровом, освободил поволжские города. Снял осаду Москвы и в марте 1610 торжественно вступил в столицу. Однако вскоре внезапно умер; по слухам, он был отравлен женой брата царя — Екатериной Скуратовой-Шуйской (Абрамович Г. В. Князья Шуйские и российский трон).

104. 28 февраля 1609 М. В. Скопин-Шуйский подписал текст соглашения со шведским королем Карлом IX. Король обязался поставить России наемное войско, а взамен получал г. Корелу с уездом. 10 мая 1609 Скопин-Шуйский покинул Новгород, с ним было до 3 тыс. русских воинов и 15 тыс. шведов (Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. С. 239; Бутурлин Д. История Смутного времени. Т. 2. Приложение № 8).

105. По сообщению Й. Будилы, Р. Рожинский был ранен 27 апреля (6 марта) 1609 (РИБ. Т. 1. С. 150).

106. Ср. : «Того же года, [21] 31 мая. Князь Михаил Скопин-Шуйский с Понтусом, князем Аушпурским, немецким гетманом, с 7000 немецкого войска и 14000 московского подступили к Великому Новгороду на помощь Москве. Против них послан был из большого лагеря пан Зборовский и с ним князь Григорий Шаховской с русским войском. Они прямо пошли к Новгороду; но так как на пути лежала крепость Торжок, которая перешла на сторону Шуйского, то Зборовский осадил ее и сжег город, но когда добывал крепость, на него напали передовые отряды немецкие и русские. Зборовский скоро оправился и поразил их; но добыв языки и узнав, что у Скопина большое войско, 27 июня отступил от Торжка к Твери и послал в великий лагерь за подкреплением. К нему пришли с ротами Хруслинский, Цеклинский, Белинский, Корытко, Януш Тышкевич, Калиновский; из-под Троицы Вилямовский с Руцким, из-под Осипова князь Александр Рожинский, Павала и др. » (РИБ. Т. 1, стб. 155-158).

107. Ср. ход второго сражения у р. Ходынки по «Дневнику» Й. Будилы: «Того же года, 5 июня. Шуйский, видя, что в большом лагере немного войска, выслал с гуляй-городами войско (причем силою выгонял его из города) с целью уничтожить лагерь. Гетман с войском, какое у него было, не стал дожидаться неприятеля у себя в лагере, а вышел против него из лагеря, встретил на реке Ходынке, мужественно сразился, войско его разорвало гуляй-городы, завладело пушками, пехоту и простой народ насекло и остатки их, поражая, гнало до стен. Русские, бывшие в строю под городом, видя малочисленность нашего войска и расстройство его [при преследовании русского войска, напали на него]. Наши смело встретили их, но будучи расстроены и не имея возможности устроиться, бросили не только гуляй-городы и отнятые пушки, но и свою пехоту с пушками, которую русские окружили, и одних побили, других живыми загнали в город» (РИБ. Т. 1, стб. 156 — 157).

108. Шуйский Иван Иванович (носил прозвище «Пуговка») (ум. 1638), князь, брат царя Василия Шуйского. Боярин с 1596. После свержения брата с престола отправлен в Польшу. Вернулся на родину в 1619. Возглавлял Московский Судный приказ (Абрамович Г. В. Князья Шуйские и российский трон).

109. Делагарди Яков Понтус (1583—1652), шведский полководец и государственный деятель. В соответствии с договором царя Василия Шуйского и шведского короля Карла IX прибыл в Новгород во главе 15 тыс. отряда и поступил в распоряжение М. В. Скопина-Шуйского. Участвовал в освобождении Твери (1609) от польских отрядов Лжедмитрия И, вместе с русскими войсками вошел в Москву (март 1610). Во время сражения под Клушиным (24 июня 1610) большая часть армии Делагарди перешла к полякам, а сам он с оставшейся частью ушел на север и начал захват русских земель. В 1611 им были захвачены Корела, Новгород и новгородские земли. Участвовал в шведско-русских переговорах, завершившихся Столбовским миром 1617. (Форстен Г. Политика Швеции в смутное время // Журнал Министерства народного просвещения, 1889).

110. Мархоцкий ошибочно называет месяц: не сентябрь, а июль 1609 г. Дни недели указаны верно: вторник 10 (20) июля, среда 11 (21) июля, четверг 13 (23) июля, воскресенье 17 (27) июля (РИБ. Т. 1, стб. 155).

111. Ср. : «Того же года, [11] 21 июля, Скопин пришел под Тверь. Зборовский вышел против него. Обе стороны сражались храбро. Но русские и немцы действовали врозь; русские подались; немцы, не имея подкрепления, тоже двинулись за ними и дали нам одержать победу; наши взяли в этой битве 11 пушек и 14 знамен. Того же года, 23 числа. Когда наши после этой победы беспечно стали жить в Твери, Скопин, узнав об этом через шпионов, ударил на рассвете на нашу стражу, ворвался в город и легко разгромил наших, не ожидавших нападения. Одни из наших, кто мог добежать до коней, убежали в лагерь, а другие, которые не добежали до коней, ушли в крепость и заперлись в ней. Шуйский посылал штурмовать их; четыре раза их штурмовали безуспешно, добывая их в течение полуторы недели, затем, услышав, что против них идет войско из лагеря и Сапега из-под Троицы, отступили от крепости, и направились за Волгу. . , наши тоже бросили крепость и выступили в лагерь» (РИБ. Т. 1, стб. 155 — 158, 1133; Hirschderg A. S. 235; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба. С. 415 — 417).

112. «Того же года, 13 августа. Сапега и с ним опять Зборовский, Будило, Вилямовский с полками направлены были против немцев, которых 28 августа они настигли у Калязина, при реке Волге, в Никольской слободе, в остроге, в котором они укрепились. Наше конное войско нападало на них и долго выманивало их в поле, но они не хотели выйти из острога, только под самым острогом стояла их конница, которая целый день сражалась с четырьмя нашими ротами — Будилы, Чаплинского, Тышкевича, Калиновского. Наши часто вгоняли его за штакеты, некоторых вгоняли в Волгу и топили, секли. Но так как немцы были непоколебимы в своем хитром решении, не выходили в поле, то трудно было сделать им что-либо с одной конницей без пехоты. Наши, чтобы не выпустить их оттуда, расположились подле них лагерем, через несколько дней они бы и добыли их. Немцы уже от одного голода должны были бы погибнуть, потому что еще не приготовили себе в этом остроге никакого продовольствия; они только что пришли к нему, не имея с собою вовсе продовольствия, а Скопин был еще на той стороне Волги, у самого монастыря Калязинского, и ему трудно было подать им помощь и снабдить продовольствием; но из нашего лагеря от гетмана пришло известие, что его величество король приближается к московским границам, поэтому наше рыцарство не желало больше добывать Скопина с немцами и пришло в лагерь. Оно стало опасаться, чтобы его труд, которому оно отдавалось в течение нескольких лет, не обратился, со вступлением короля в ничто. С того времени войско перестало работать и слушаться. Поэтому Скопин пошел вверх, а нашим счастье изменило» (РИБ. Т. 1, стб. 158—160; Смутное время Московского государства. 1604—1613. Вып. 2. № 67. С. 77-79).

113. Король Сигизмунд III прибыл под Смоленск 19 (29) сентября 1609 (Жолкевский С. Указ. соч. С. 29; Maskiewicz. S. 111). Во время, указанное Мархоцким, король лишь приближался к Смоленску.

114 Ответ короля послы получили 16 (26) ноября 1609 (Сборник РИО. Т. 142. С. 38-47).

115. 2 (12) ноября 1609 королевские комиссары вышли из-под Смоленска (РИБ. Т. 1. С. 163, 467; Maskiewicz. S. 122; Сборник РИО. Т. 142. С. 55-58).

116. Жолкевский Станислав (1547—1620), великий коронный гетман (с 1613). С 1588 полный коронный гетман. В 1601 — 1602 руководил военными действиями против шведов. Подавил рокош М. Зебжидовского (1607). С 1608 киевский воевода. В 1609 — 1610 участвовал в походе короля Сигизмунда III под Смоленск. 24 июня 1610 в битве под с. Клушино разбил войско царя Василия Шуйского, 17 августа того же года в Москве заключил договор с боярским правительством о признании русским царем королевича Владислава. В конце 1610 уехал в Польшу. С 1618 великий канцлер. В октябре 1620 потерпел поражение от турок в битве под Цецорой и был убит во время отступления.

117. Крыйский Щенсный (Феликс) (1572 — 1618), коронный подканцлер (с января 1609), позже великий коронный канцлер. Видный оратор, писатель. Поддерживал планы короля Сигизмунда III по подготовке войны с Московским государством. На переговорах с послами тушинского войска требовал полного подчинения королю.

118. 4 (14) декабря 1609 комиссары короля прибыли в Тушино. Переговоры длились несколько недель. Король соглашался принять тушинцев на службу и назначить им жалование со дня перехода в коронное войско. Одновременно Станислав Стадницкий должен был уговорить Марину Мнишек отказаться от притязаний на московскую корону и вернуться в Польшу, где король назначал ей пожизненно доходы от Самборской экономии. Тушинцы же предлагали выделить Лжедмитрию II княжество в Московском государстве, а «царице» оставить земли, пожалованные Лжедмитрием I. Для себя рыцарство требовало уравнения в правах с коронным войском и оплаты за 3 четверти, когда король займет Москву (РИБ. Т. 1, стб. 163, 511; Сборник РИО. Т. 142, С. 56-58; Дневник Стадницкого. С. 186).

119. Лжедмитрий II бежал в Калугу 27 декабря 1609 (6 января 1610) (РИБ. Т. 1, стб. 503-504, 515-516, 522-525).

120. Осада Троице-Сергиева монастыря была снята 12 января 1610.

121. После бегства Лжедмитрия II тушинский лагерь окончательно распался. Находясь в Калуге, самозванец слал письма к войску, но гонцы были схвачены, а письма публично сожжены. 13 (23) февраля из Тушина в Дмитров бежала Марина Мнишек, под защиту Я. П. Сапеги — давнего соперника Р. Рожинского. (РИБ. Т. 1, стб. 522 — 527; Сборник РИО. Т. 142. С. 48 — 54; Бутурлин Д. История Смутного времени. Т. 3. Приложение № 2; Дневник Стадницкого. С. 186).

Текст воспроизведен по изданиям: Н. Мархоцкий. История московской войны. М. РОССПЭН. 2000

© текст - Куксина Е. 2000
©
сетевая версия - Тhietmar. 2003

©
OCR - Шух. Ю. С. 2003
©
дизайн - Войтехович А. 2001 
©
РОССПЭН. 2000

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


Rambler's Top100 Rambler's Top100

Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах: www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС