И.Г.Корб

XVII век

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

НОВОСТИ ДОМЕНА

ФОРУМ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Иоганн Георг Корб

Дневник путешествия в Московское государство

Предисловие

Часть 1.

Часть 2.

Часть 3.

Часть 4.

Часть 5.

Часть 6.

Часть 7.

19. Полковник Шамберс устроил весьма богатый пир, на котором, кроме многих других, находился сам царь. Не знаю, какой вихрь расстроил веселость до того, что его царское величество, схватив генерала Лефорта, бросил его на землю и попрал ногами. Кто ближе к огню, тот ближе и к пожару.

20 и 21. Вновь повешено 230 преступников; они развешаны вокруг белой стены, при городских воротах.

Царь решил сегодня созвать по два человека от всех сословий своего народа, то есть от бояр, князей, военных чинов, стольников, приказных, граждан, простонародья и от особых общин, — в общий совет всех чинов, и этому собранию дать приказание и полную власть допросить Софию, обнаружить ее происки, угрожавшие государству, приговорить ее к такого рода казни, какую она заслужила, и свое решение объявить во всеобщее известие.

22 и 23. Генерал Лефорт прислал просить господина посла отправить к нему кого-либо из его чиновников, так как он [Лефорт] по царскому повелению имеет сообщить нечто господину послу. [99] Наряжен был секретарь, которому и сообщено было желание царского величества в ближайшее воскресенье обедать у господина посла, с тем, однако, непременным условием, чтобы ни польский посол, ни полковник императорской артиллерии де Граге не были приглашены к столу.

Вновь несколько сот мятежников повешено вокруг белой стены города Москвы.

24 и 25. В эти дни приглашены были гости и все необходимое для достойного приема пресветлейшего гостя приготовлено с надлежащим великолепием.

26. В 11-м часу его царское величество приехал в дорожном возке на пир, устроенный с большими издержками. Кто были прочие знатные гости, видеть можно из следующего списка: боярин Лев Кириллович Нарышкин, генерал Лефорт, князь Голицын, князь Апраксин, боярин Головин, датский посол, генерал Гордон, генерал Карлович, барон фон Блюмберг, родственник генерала, Лефорт, полковник Шамберс, полковник Гордон, сын генерала Гордона, Адам Вейд, поверенный шведский Книппер, датский поверенный Бауденан, подполковник Менезиус Эрхель, царские врачи Карбонари и Цопот, вице-адмирал, полевой священник, царский любимец Алексашка и кроме того многие из московских дворян. Дамы: госпожа де Монс, девица де Монс, вдова генерала Менезиуса с дочерью, генеральша Гордон, полковница фон Блюмберг, полковница Гордон с дочерью, полковница де Шамберс, полковница де Дюит, госпожа де Книппер, госпожа де Бауденан, госпожа Палкин, госпожа Коломбен, госпожа Вейд, госпожа Эрхелин, баронесса фон Боргсдорф, Гваскони с дочерью, госпожа де Руэль, две девицы де Бальт, девица Келлерман, девица де Гюльст.

Этот пир отличался роскошно приготовленными кушаньями и прекрасными винами, которыми изобилует погреб господина посла: тут было токайское, будинское красное вино, испанское очищенное, рейнское, красное французское, отличное от того, которое обыкновенно называется мускатным, разные меды, пива, наконец водка, которая у москвитян напиток также не последний. Боярин Головин чувствует врожденное отвращение к салату и уксусу. Полковник Шамберс по царскому повелению схватил сего боярина и крепко держал, а царь наполнял в это время ноздри и рот Головина салатом и уксусом, пока тот не закашлялся так, что у него бросилась из носу кровь. После нескольких холодных кушаньев у царя вдруг испортился желудок: во всех своей членах он почувствовал озноб; все ужаснулись при мысли, что под этим кроется какое-то зло. Генерал Лефорт, который вместе с прочими был встревожен мыслью, что опасность угрожает жизни государя, приказал царскому врачу Карбонари де Бизенегу пощупать у государя пульс. Доктор объявил, что это [100] преходящий озноб от расслабления организма, и потребовал на излечение болезни самого лучшего, какое могло только находиться здесь, токайского вина. Царю весьма понравился такой способ лечения, он тотчас же принял столь полезное лекарство и затем обратился к врачу с вопросом: “Отчего ты хочешь продать свою жену?” Тот улыбнулся и смело отвечал: “Оттого, что Вы откладываете уплату мне годового жалования”. В самом деле, за несколько дней перед тем Карбонари, высказав князю Ромодановскому, что нуждается в деньгах, просил об удовлетворении его жалованьем. Когда государь сказал ему, чтобы он занял денег, тот продолжал: “У меня нет другого залога, кроме жены, а потому если государь позаймет мне денег, то я готов либо заложить ее, либо даже продать”. В продолжение пира по прояснившемуся лицу его царского величества можно было заметить, что он был в самом лучшем расположении.

27. Вышеупомянутые две постельницы закопаны живыми в землю, если только слух о сем справедлив. Бояре и вельможи, находившиеся в Совете, на котором решена борьба с мятежниками, сегодня приглашены были составить новое судилище: пред каждым из них поставили по одному преступнику; каждый из них должен был произнести приговор стоявшему перед ним преступнику и после исполнить оный, обезглавив собственноручно виновного. Князь Ромодановский, бывший начальником четырех стрелецких полков до возмущения их, принуждаемый его величеством, собственной рукой умертвил топором четырех стрельцов. Более жестоким явился Алексашка, хвастаясь тем, что отрубил 20 голов. Голицын был столь несчастлив, что неловкими ударами значительно увеличил страдания осужденного. 330 человек, приведенных в одно время под страшную секиру, обагрили обширную площадь кровью граждан, но граждан преступных. Генерал Лефорт и барон фон Блюмберг были также приглашены царем взять на себя обязанность палачей, но они отговорились тем, что в их стране это не принято. Сам царь, сидя верхом на лошади, сухими глазами глядел на всю эту трагедию и на столь ужасную резню такого множества людей; одно только сердило его — то, что у большей части бояр, не привыкших к должности, которую он на них возложил, тряслись руки, когда они принимались за это дело; между тем как преступник, по мнению его, есть жертва, которую можно лишь заклать Богу.

28. Сегодня приняты были меры против попов, то есть тех, которые, имея намерение вынести иконы Пресвятой Богородицы и св. Николы с целью побудить народ перейти на сторону мятежников, возносили к Богу молитвы о благополучном исходе безбожного злоумышления: один поп был повешен перед церковью Святой Троицы, а другой обезглавлен и потом, для вящего позора, колесован. Два брата государственных изменников, когда палач перебил им внешние [101] члены, живьем еще были колесованы; вокруг них лежало двадцать обезглавленных тел, плававших в собственной крови, среди коих лежал труп третьего брата; с завистью взирали на него колесованные, горько жалуясь на то, что скорая смерть разлучила их с человеком, с которым соединяла их сперва природа, а потом постыдное сочувствие к преступлению.

Вблизи Новодевичьего монастыря поставлено было тридцать виселиц четырехугольником, на коих 230 стрельцов, заслуживших более жестокое наказание, повешены. Трое зачинщиков страшного мятежа, подавших челобитную царевне Софии о том, чтобы она приняла кормило правления, повешены на стене Новодевичьего монастыря под самыми окнами Софьиной кельи. Тот из трех, кто висел в середине, держал привязанную к мертвым рукам челобитную, конечно, для того, чтобы усугубить мучения Софии за совершенное ею.

29. Военный инженер Лаваль, несколько лет перед сим присланный августейшим императором в Московское государство и произведенный его царским величеством в генералы, прибыл ныне в Москву, совершив этот путь пешком из Азовского стана в кандалах и цепях. Лаваль приведен был в приказ, где его отдали под стражу и как человека, обвиняемого в государственной измене, вновь заключили в темницу.

30. Двое царских полномочных, генерал Лефорт и боярин Головин, ездившие в последнее время послами к императорскому двору, въехали сегодня в Москву с той же самой церемонией, с какой въезжали они в Вену. Собрано столько карет, запряженных шестериками, сколько можно было лишь найти, чтобы увеличить великолепие поезда. Сам царь не считал для себя унизительным присоединиться к сопровождавшим послов. Вся процессия направилась к городскому дворцу князя Федора Юрьевича Ромодановского, на время сей церемонии назначенного царским наместником. Младший Лефорт в должности секретаря посольства нес какую-то верительную грамоту, которую и вручил князю Ромодановскому с насмешливой и мнимой важностью; та грамота, вероятно, была от короля Утопии, так как вся эта комедия заключилась насмешкой, когда вместо подарка поднесли князю обезьяну. Каждый из участвовавших в поезде обязан был быть в немецком платье, главным образом для того, чтобы рассердить князя неприятным для него зрелищем. Нужно знать, что когда сказали князю Ромодановскому, что Головин оделся в Вене по-немецки, то он с негодованием заметил: “Я не думаю, чтобы Головин был таким безумным и сумасшедшим, чтобы презирать народное платье”.

31. Двух главных предводителей мятежа, перебив им только руки и ноги, колесовали живыми, чтобы более продолжительной смертью они понесли наказание, вполне соответствующее их преступлению. [102]

Ноябрь

1. Посланник одного северного государства, узнав, что царь переспал одну из последних ночей в доме датского поверенного Бауденана, стал часто посещать последнего, надеясь через это прибрести у царя большую перед прочими милость, в чем нимало не ошибся. Царь пригласил его с собой гулять, показывал ему Ивана Великого, огромнейший в свете колокол; но посланник едва не потерял в одно мгновение то, что приобрел было с таким трудом. Первый министр, Лев, давал пышный обед, на котором присутствовал царь и представители иностранных держав; вышеозначенный посланник сидел ближе всех к царю. Случилось, что преступники, накануне колесованные, еще жили; вышеупомянутый посланник с представителями прочих держав и министрами царя просили государя, чтобы он дозволил пристрелить их и тем прекратить их муки. Царь долго отказывался, но наконец, склоненный их просьбами, дал приказание своему любимцу Гавриле исполнить их желание. Гаврила, возвратясь, сказал, что один из осужденных жил еще некоторое время после того, как был пристрелен пулей. Это подало повод царю рассказать следующую историю: “В Польше один подводчик имел при себе ружье; случайно оно выстрелило, и пуля, попав ему в рот, вышла в затылок, но подводчик жил, однако же, еще девять дней”. Вышеупомянутый посланник, желая снискать себе через лесть заблаговременно в этот день счастие, утверждал, что происшествие это необыкновенно, и чем сильнее высказывал он свое изумление, тем настойчивее подтверждал Петр правдивость своего рассказа. Посланник, увлекшись наконец опасным самолюбием, стал обсуждать этот предмет на основании физических наук и заключил тем, что ему трудно поверить истине такого события. Царь, затронутый тем, что посланник так настойчиво отказывался верить его словам, пригласил генерала Карловица рассказать, как это случилось и проч., и когда генерал передал это происшествие точно в том же виде, как и царь, то государь сказал с некоторым негодованием философу, при всех ему противоречившему: “Ну, а теперь веришь? Но если и теперь это кажется тебе неправдоподобным, то я напишу польскому королю, чтобы он подтвердил справедливость моих слов”.

Другим камнем преткновения для вышеупомянутого посланника был разговор о различии между некоторыми землями; наименее выгодное мнение было высказано на счет самого близкого к России края. На это министр этого государства ответил: “Я заметил также и в Московии много предосудительного”. Царь же возразил: “Если бы ты был мой подданный, то я бы послал тебя к тем, что теперь качаются на виселицах, так как я хорошо понимаю, к кому твои слова относятся”. После этого, желая осмеять посла, царь так устроил, что тот пошел плясать с шутом, служившим посмешищем всего царского [103] двора. Лишь только пустился министр со своим товарищем в пляс, как раздался всеобщий смех; но он не понимал, как жестоко осрамил себя, подавая повод к таким обидным для себя толкам, и продолжал плясать, пока наконец императорский посол, советы которого он всегда глубоко уважал, не нашел удобный случай напомнить ему через одного из своих приближенных о достоинстве его звания. Эта же особа получала в виде шутки царские пощечины, принимая их от священной руки как знак особенной милости. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, так как поступки людей получают свое название от их понятия о вещах, так что одно и то же, сообразно со временем и свойствами людей, считается милостью или бесчестием.

Запрещено указом принимать в уплату империалы, а следует относить их на Монетный двор для размена на копейки (русскую монету). Царь получает от этого большую прибыль, так как за империал, из которого вычеканивается 100 копеек, выдают при размене лишь 55 копеек, в чем мы теперь на самом деле убедились.

2. Его царское величество перед своим выездом в Воронеж приказал генералу Лефорту дать обед и пригласить на этот пир представителей всех держав и знатнейших бояр. Вероятно, царь был занят весьма важными делами, потому что он пришел позднее обыкновенного и даже за обедом, несмотря на присутствие иностранных министров, обсуждал с боярами некоторые дела; но совещание походило на ссору. Та горячность, с которой бояре отстаивали свое мнение пред его царским величеством, была неуместна и вместе с тем для них опасна; бояре выказывали слишком много упрямства, и это так не нравилось государю, что он видел в них почти преступников и вследствие этого дал полную волю не только словам, но даже и рукам.

Двое из бояр, занимая низшие должности, не принимали участия в этом затруднительном прении, но другим образом обнаружили свое невежество. Так, они отличились следующими весьма любезными шутками: бросали находившийся на столе хлеб в головы присутствующих; это считалось у них чем-то весьма хорошим; все они о том только и думали, чтобы выказать неоспоримое доказательство своего происхождения. Между москвитянами находились также и такие лица, которые своей скромностью в разговоре с государем обнаруживали высший ум. Князь Алегукович Черкесский отличался степенностью, приличной его пожилым летам; зрелый ум виден был в советах боярина Головина. У Артамоновича проявлялась опытность в государственных делах; а так как эти достоинства встречались редко, то тем ярче они сияли. Артамонович, негодуя на то, что при царском столе находилось так много разных сумасбродных чудаков, обратился к думному дьяку Сибирского приказа и сказал ему по-латыни: “Дураками полон свет”, и притом так громко, что могли слышать все понимающие латинский язык. После обеда [104] началась пляска и отпуск польского посла следующим образом. Царь внезапно ушел из толпы пирующих, позвав с собой польского посланника в смежную комнату, в которой хранились кубки, рюмки и разнородные напитки; туда же хлынули было и все гости, чтобы разузнать, в чем дело. Еще не успели все туда войти (ибо, желая попасть разом, только мешали друг другу), как уже царь, возвратив польскому посланнику его верительную грамоту, вышел из комнаты и тем привел в смущение тех, кто с большим усилием старался в нее проникнуть. Два морских капитана, родом голландцы, были приговорены за явное ослушание военным судом к смертной казни, но по ходатайству генерала Лефорта, допущенные к царю, пали в ноги и просили у него прощения; царь выказал при этом случае большое великодушие: он даровал им жизнь, восстановил их в прежних достоинствах и должностях и собственноручно возвратил им шпаги. После того царь прощался со всеми боярами и представителями иностранных дворов, целуя их; при этом наиболее благоволения оказал он господину императорскому послу. Польский посол не был удостоен этой царской ласки, конечно, потому, что, получив обратно свою верительную грамоту, уже тем самым отстранялся от настоящего прощания с царем. Около шести часов вечера царь уехал в Воронеж. Кроме прочих чиновников, маловажных по незначительности их должностей, сопутствовали царю: господин голландский вице-адмирал, начальник стражи генерал Карловиц и Адам Вейд. Карловицу определены те же самые почести и содержание, какими пользовался до него польский посол, и потому этот последний того мнения, что, вероятнее всего, по проискам Карловица он и отпущен так скоро и неожиданно.

3. Поп и с ним двадцать четыре человека, вновь обвиненные в том, что участвовали в недавнем мятеже, возбуждая других к преступным предприятиям, отведены в темницу для допроса.

4. Указом правительства предписано всем, имеющим лавки на улице, смежной с Кремлем, уничтожить оные как можно поспешнее под опасением телесного наказания и лишения имущества. Утверждают, что распоряжение это сделано с целью придать городу лучший вид и больший блеск.

Господину польскому послу дан царский обед, которым, согласно здешнему обычаю, угощаются удаляющиеся представители иностранных держав.

5. Вследствие вчерашнего повеления уже сносятся лавки, смежные с Кремлем: так необходимо здесь повиновение!

Другим царским указом повелено всех мальчиков крепкого телосложения, достигших уже отроческого возраста, отсылать в Воронеж к корабельным мастерам, откуда сегодня первая партия в 200 человек отправлена в Голландию. Два сына покойного генерала Менезиуса только по малолетству оставлены дома. [105]

6. Говорят, что генералиссимус Шеин при допросе военного инженера Лаваля показал ему письма, писанные сим последним, но он от них отпирался; однако же тот уличил его, сличив почерк его с письмами.

Царский врач Цопот держит у себя какого-то немца, служащего ему переводчиком. Князь Федор Юрьевич Ромодановский, рассчитывая, что человек этот может быть во многих отношениях полезен ему и его сыну, пожелал, чтобы немец перешел к нему; а так как ни врач, ни немец его на это не соглашались, то он велел отвести последнего силой в свой дом.

7. Мороз был несколько дней полегче, но сегодня вновь чрезвычайно усилился.

8. Вследствие жалобы, принесенной врачом Цопотом генералу Лефорту, Ромодановский принужден был сегодня отпустить переводчика.

Какой-то писарь из Царского приказа принес к этому же самому врачу обезьяну для оказания ей медицинского пособия, но врач отговорился незнанием русского языка и указал на своего товарища, Карбонари, как на человека, более способного к тому, так как он хорошо знает уже язык страны.

Тот польский дворянин, который сопровождал в Москву вместе с генералом Карловицем его царское величество, осыпанный милостями и щедротами царскими, отправился сегодня обратно в Польшу.

9. 10 и 11. Следуя, сообразно обыкновению проживающих здесь немцев, старому календарю, присутствовали мы в римско-католической церкви при обычном богослужении и при вечерне за упокой душ усопших.

12. Министерство дало понять польскому послу, что он должен в течение трех недель очистить покои, им занимаемые, и выехать из Москвы, потому что помещение его назначено уже для бранденбургского посланника, который должен сюда прибыть.

Царевна Марфа сослана в отдаленный монастырь: она приговорена к пожизненному заточению.

13. 14, 15, 16 и 17. Генерал Лефорт дал большой обед.

Этот генерал запретил всем цирюльникам и фельдшерам носить сабли, потому что они часто совершали смертоубийства.

18 и 19. Шведский поверенный Книппер угощал великолепным обедом многочисленных гостей.

20. Немецкие офицеры, приехавшие из стана, открыто высказывали свое негодование на то, что Долгорукий в продолжение настоящего похода не ознаменовал себя никаким достойным подвигом и что хотя ему было очень хорошо известно, что во всем Крыму находится не более 10000 жителей обоего пола и всех возрастов, однако он, имея 60000 войска, не решился ни на какое предприятие. Сами [106] же крымские татары и наказали вождя за его бездействие: они со стремительностью бури вторглись в пределы московские и произвели страшное опустошение. Сожгли Валуйку, пограничный город московский, перешли реку Оскол и на всем протяжении до самого Белгорода наполнили окрестности заревом гибельных пожаров и страшными опустошениями деревень, сел, местечек и посадов, обратив их в груды пепла. Шесть тысяч человек, подобно скотам, отведены в жесточайшее рабство; немногие лишь успели скрыться в лесах и логовищах диких зверей. Сверх того в собственном стане русского войска посетил его враг опаснее самих татар. Князь Долгорукий по какому-то злополучному соображению не приготовил для войска съестных припасов, ни один офицер не получил жалования, и пятнадцать тысяч воинов умерли с голоду.

21, 22, 23, 24 и 25. По случаю именин нашего августейшего императора мы пели сначала на хорах, а после у господина цесарского посла был устроен пышный обед.

26. Хотя недавно были приняты самые жестокие меры и в продолжение нескольких дней бесчеловечными и ужасными казнями, веревкой, железом и колесом истреблены целые тысячи людей, принимавших участие в мятеже, однако Московия не очищена еще от изменничьей сволочи. Весть о тайных сборищах некоторых беспокойных людей дошла до сведения добрых граждан и внушила им опасение, чтобы не возник новый мятеж, тем более что царь находился в Воронеже. Не обнаруживая своего подозрения, решили они тайно известить его царское величество, чтобы он предпринял заблаговременно действительные меры против зарождающегося зла, пока оно не успело еще усилиться. Один гонец был отправлен ночью в Воронеж к его царскому величеству с письмами и драгоценными вещами, но на Каменном мосту в Москве его схватили и обобрали. На рассвете были найдены распечатанными письма, разбросанные по мосту, а гонец и вещи пропали без вести. Преступление это приписывают коварству заговорщиков и подозревают, что гонец был опущен под лед протекающей там реки Неглинной.

27. Один голландский матрос, поссорясь с царским воином, был от него пронзен копьем.

28. 29 и 30. Мы ездили на санях к Новодевичьему монастырю осматривать поставленную там перед окном Софии огромную четырехугольную виселицу и трех на ней висельников.

Декабрь

1. По приказанию царя корабли, построенные на деньги вельмож, спущены на воду для испытания знаний мастеров и годности к употреблению. Корабль патриарха, который менее других был при этом сберегаем, по несчастному случаю претерпел крушение. [107]

2. Нашли на улице двух мертвых голландцев, в убийстве которых подозревают москвитян. Говорят, что мятежники вновь появились и в количестве семи тысяч собрались в трехстах верстах от Москвы.

3. Генерал Карлович и Адам Вейд возвратились из Воронежа.

4. Поймали семьдесят злодеев, производивших ночные разбои в Москве. Из них два полицейских служителя, бывшие прежде попами, первые посажены на кобылку.

5. Вина и прочие нужные предметы, закупленные в Архангельской пристани, провезены триста миль под прикрытием царских воинов и благополучно доставлены в Москву.

6. Сегодня мы были в царском зверинце, где видели неимоверной величины белого медведя, леопардов, рысей и многих других зверей, которые содержатся здесь только для удовлетворения любопытства.

Польский посол просил дозволения ехать в Воронеж, где он хотел видеться с царем, но так как он, будучи совершенно уже отпущен, потерял право иметь какие бы то ни было переговоры, то министерство не согласилось на его просьбу.

7. 8 и 9. По ходатайству господина императорского посла воевода Шеин освободил военного инженера Лаваля из заключения и велел снять с него кандалы, с тем чтобы он жил в Немецком предместье под присмотром трех воинов; ему было также позволено ходить в католическую церковь на богослужение. Но так как инженер этот употребил во зло данное ему позволение, то отведен был снова в приказ и содержится там под стражей.

10. Говорят, что его царское величество уезжает из Воронежа в Белгород, чтобы лучше исследовать действия и распоряжения воеводы Долгорукого.

11 и 12. Генерал Лефорт велел отвезти в свой погреб триста оксофов разных вин, выписанных купцами из Архангельского порта. Все предметы роскоши покупает генерал на царские деньги. Купцы обыкновенно оплачивают пошлины винами, за каждый оксоф испанского вина платится 60 империалов, за оксоф рейнского вина — 40. Оксоф содержит 4 кружки.

13, 14, 15 и 16. Один морской капитан, бывший с женой в гостях у какого-то боярина, поехал ночью с хозяином кататься на санях; возвратясь в дом боярина, капитан нашел свою жену обезглавленной и не мог узнать ничего положительного о том, кто был виновником этого злодейства.

17 и 18. Господин императорский посол обедал у генерала Лефорта. Генерал показывал ему портрет герцога Савойского, осыпанный жемчугом и драгоценными камнями, который он получил от этого государя, и говорил, что герцог прислал точно такой же подарок и брату его, синдику женевскому. [108]

19, 20 и 21. Господин польский посол пригласил к себе на обед нескольких русских князей. За обедом он очень много пил и после попойки сделался слишком щедр, так что все свои вещи предложил гостям; русские же не отказались их принять: один просил подарить ему карету с шестеркой лошадей, другой желал иметь пару дорогих пистолетов, третий книгу, которая не была еще подарена, и поляк отдавал каждому все, что тот ни желал, приговаривая: “Пусть знают москвитяне, что я ничего не увожу с собой из Руси, принадлежащего им!”.

22. Был большой обед у генерал Лефорта.

23. 24 и 25. Мать уговорилась с дочерью убить своего мужа. Это уголовное преступление совершено ими посредством двух нанятых за 30 крейцеров разбойников. Обе женщины понесли казнь, соразмерную их преступлению: они были закопаны живые по шею в землю. Мать переносила жестокий холод до третьего дня, дочь же более шести дней. После смерти трупы их были вытащены из ямы и повешены за ноги, вниз головами, рядом с упомянутыми наемными убийцами. Такое наказание назначается только для женщин, убивающих мужей; мужчины же, виновные в смерти своих жен, менее строго наказываются и очень часто подвергаются только денежной пене.

26. Начальник стражи генерал Карловиц просил московское правительство о безотлагательной отправке 20-тысячного отряда войск на границу Литвы из опасения смут в этом крае. Польский посланник восстал против этой просьбы, приглашая Карловица сообразить, в чью пользу производит он переговоры: в пользу ли поляков, или москвитян? Он говорил: “Невозможно и думать, чтобы москвитяне, даже если порядок в Литве не будет нарушен, возвратились без грабежа и добычи; можно скорее полагать, что они, пользуясь случаем, нанесут республике неизлечимые раны, а потому было бы гораздо благоразумнее, если бы ввиду могущих возникнуть смут московский резидент в Варшаве потребовал от республики, именем его царского величества, объяснения в ее оскорбительных для царя происках”. Посполитая Речь выказала бы пренебрежение к государю московскому, если бы вознамерилась избрать другого короля, помимо избранного и коронованного монарха, о чем царь уже получил официальное известие.

27. В Воронеж отправлено 6000 крестьян и столько же воинов для отражения татарских набегов, которых опасаются.

28. 29 и 30. Его царское величество по возвращении своем из Воронежа был восприемником при св. крещении дочери барона полковника фон Блюмберга; в этом святом обряде участвовали еще 17 человек, так что имелись представители почти всех вероисповеданий. Значительнейшие из них были: господин императорский [109] посол, генералы Лефорт и Карловиц, господин Адам Вейд. Между прочими разговорами господин императорский посол завел речь о наказании жен за убийство мужа и сказал, что во всеобщем обыкновении, если которая из этих несчастных проживет в яме три дня, ее вынимают и заключают в монастырь, где она должна вести труженическую жизнь.

Царь, который что-то смутно из этого услышал, спросил, о чем говорят, и, когда узнал, что разговор шел об облегчающем наказание обычае, сказал, между тем как все слушали его с большим любопытством: “В доказательство, как мало это обыкновение соблюдается, я Вам скажу, что мне самому известно, что одна женщина была не так еще давно приговорена к подобному наказанию и не прежде как по истечении двенадцати дней умерла с голоду и получила, таким образом, заслуженное возмездие за свое преступление. А что она действительно без пищи так долго жила в яме, то в этом нельзя сомневаться, так как часовым, приставленным к осужденным такого рода, запрещено, под опасением жесточайшего телесного наказания, передавать им хлеб или воду, потому что через это они могли бы подкреплять свои силы и мучения их были бы от того продолжительнее”. Говорят, что сам царь ходил к ней в глубокую полночь и расспрашивал ее, думая, что, может быть, найдет возможность простить ее; но преступление ее было так велико, что прощение могло бы послужить дурным примером для других.

Говорили также, что царь хотел, чтобы один из часовых пристрелил эту женщину из ружья и тем освободил ее от дальнейших мучений медленной смерти, но генерал Лефорт был противоположного мнения, сказав, что недостойно воина стрелять в женщину и притом еще виновную в смертоубийстве. Сими и подобными им словами произвел Лефорт на царя такое впечатление, что он оставил несчастную ожидать своей смерти.

31. На великолепном обеде, данном генералом Лефортом, присутствовал царь и двести самых знатнейших лиц. В обществе этом находились две личности, которые, завидуя одной особе, занимающей первое при царе место, оклеветали ее самым гнусным образом. Царь, очень сильно рассердясь, объявил напрямик, что тот из двух, который окажется более виновным, отдаст под меч свою голову и что их соперничество таким образом прекратится. Для раскрытия этого дела назначен князь Ромодановский; генерал Лефорт хотел было утишить гнев царя, но царь сильно оттолкнул его от себя кулаком.

Январь

1 и 2, 1699 года, его императорское величество созвал к себе в Преображенское всех бояр для совещания с ними относительно войны и мира. [110]

В Немецкой слободе нашли убитого крестьянина; тело его было покрыто ранами, нанесенными ножом: преступление это осталось не наказанным, так как не открылось никаких следов преступника.

Сегодня казнили приведенных сюда из Азова мятежников: попу, который был их соумышленником, царь отрубил собственноручно голову.

Казнены шесть поддельщиков монет: им влили в рот расплавленную поддельную монету.

3. У русских дню Рождества Господня предшествует шестинедельный пост; сегодня, накануне этого праздника по старому счислению, все рынки и перекрестки переполнены всякого рода мясом, в одном месте неимоверное количество гусей, в другом столько освежеванных боровов, что, кажется, было бы их достаточно на целый год; здесь множество убитых волов, там как будто стаи птиц разного рода слетелись в этот город со всех концов Московского царства. Было бы излишне перечислять все их роды: все, чего только пожелаешь, все найдешь.

Один боярин говорил в Преображенском слишком смело в присутствии царя, за что был телесно наказан, и, без сомнения, боль от ударов твердо внушила ему, с какой почтительной речью должно обращаться к государю.

4. Его царское величество, посетив сегодня генерала Гордона, которого болезнь удерживает в постели, сказал ему, что, может быть, скоро придется заключить мир, а потому не худо было бы вывести корабли в море, пока еще не прекратились военные действия. Гордон хвалил решимость царя, но заметил, что прежде всего следовало бы обеспечить себя относительно порта, иначе весь флот может сделаться игралищем ветров или же добычей неприятелей. Здравый ум в слабом теле был бы узнан самим же царем, если бы жажда славы могла быть столь терпеливой, чтобы согласилась сколько-нибудь повременить. Ответ Гордона, обнаруживавший слишком сильные опасения о неимении порта и могущих последовать от этого опасностей, не соответствовал великому духу царя, а потому, пренебрегая из честолюбия благоразумным советом, государь сказал: “Мои корабли найдут порт на море”. Шеин вследствие того, что он продавал чины, лишен впредь власти производить в офицерское достоинство; право это передано временно Гордону как человеку, на которого можно более положиться; он, сейчас же воспользовавшись этим, произвел капитана Штрауса в чин полковника и начальника стражи

5. Его царское величество обедал у генерала Артамона Михайловича Головина.

6. Одна женщина убила мужа и мать, и когда следователь спросил у нее, что могло довести ее до совершения такого бесчеловечного поступка, и разве она не знает, как строго наказываются [111] преступления этого рода, то она, к большому его изумлению, не выказывая ни малейшего страха, отвечала ему: “Я недавно видела, как две женщины за убийство мужа подвергнуты были медленной смерти в ямах, и хотя не сомневаюсь, что и меня ожидает то же самое наказание, однако же я ни о чем не прошу, будучи вполне довольна тем, что, убив мужа и мать, могу гордиться столь отважным делом”. Обыкновенная казнь в ямах увеличена для этой женщины еще тем, что ей сожгли члены.

7. Прибыл из Мидии посол в сопровождении только пяти человек.

8 и 9. Царь сидел за обедом у князя Голицына, как вдруг внезапно сделалась тревога и повестили, что вспыхнул пожар и что уже сгорел дом какого-то боярина. Царь тотчас встал из-за стола и поспешил на пожар. Здесь он не только распоряжениями своими способствовал тушению огня, но даже и рук своих не щадил; и когда уже дом обрушился, то еще видели, как государь трудился среди его развалин.

10 и 11. Из Посольского приказа присланы польскому посланнику 15 подвод для того, чтобы он не медлил долее своим выездом, почему сегодня посол этот, отправляясь в путь, публично прощался через посредство священника со всем католическим обществом.

12. Польский посол, собираясь в дорогу, отправил вперед свои пожитки.

Один фокусник (по просторечию Taschenspieler (Фокусник (нем.))) недавно приехал из Шотландии в далекую от его родины Московию в надежде нажить своим искусством большие деньги. Он хвастал, что происходит от тех же знаменитых Гордонов, в родстве с которыми состоит и генерал Гордон, доказавший права свои на это родство доблестными делами в Московском царстве. Можно было бы даже допустить, что и фокусник принадлежит к их роду, если бы человек этот не занимался таким низким промыслом, составляющим единственное средство его существования. Через это обстоятельство он уже, как выродок из своей фамилии, потерял право на имя человека знатного происхождения, от могучих орлов никогда не рождаются слабые голуби. Судьба, лишив этого человека положения в обществе, которое определяла ему его высокая порода, преследовала его потом безостановочно, пока, наконец, не довела до крайней гибели Виновником этого последнего бедствия был он сам: он поссорился с одним капитаном по фамилии Шмидт, от ссоры дело дошло до драки; он уже почти одолевал своего противника, как вдруг жена капитана с взрослыми дочерьми прибежала на помощь к мужу; фокусник, имея против себя все семейство, решился на более жестокие меры: он схватил стилет, который имел при себе, и так глубоко воткнул [112] его в бок капитану, что тот, обливаясь кровью, вскоре испустил дух. Фокусник, совершив убийство, бежал к господину польскому послу как в место безопасного приюта, но не был счастлив в выборе средства к спасению. Посланник, находившийся на выезде из Московского государства, не надеясь безопасно вывезти с собой этого несчастного и не сообразив хорошо дело, второпях придумал к его спасению способ весьма неудачный. Посол сам привез его в санях из Посольского дворца в Немецкую слободу, то есть из неприкосновенного и безопасного убежища, в котором тот спрятался было, туда, где ему явно угрожала темница и где жизнь несчастного подвергалась неминуемой опасности. Посланник полагал, что этот человек мог долее скрываться у полковника Гордона, который служит царю и которого все должны слушаться, чем у тех, которые, по общему понятию всех, даже отдаленнейших друг от друга народов, состоят под ненарушимой охраной законов и считаются неприкосновенными. Сам посланник своею поздней во весь опор ездой в Слободу возбудил подозрение в том, кого он везет. И как только полиция напала на след преступника и узнала, что убийца возвратился на квартиру, немедленно явилась туда. По первому требованию полицейского фигляр был выдан; чернь обрекала его, по своему обычаю, к жесточайшей казни за то, что он лишил жену мужа и четверых детей отца. Под жестокой пыткой, которой озлобленные москвитяне подвергли его, он утверждал, что собственная защита принудила его к убийству и что он поступил так из опасения быть удушенным своим противником.

Один холоп убил своего господина, но преступление это осталось безнаказанным, так как царь милостиво освободил преступника от казни, к которой последний был уже приговорен; этот же самый человек сделал сегодня вновь смертоубийство, и царь, известившись теперь о новом его злодеянии, повелел заковать его в кандалы и отвезти на казнь.

13. Здесь устраивается в день Рождества нашего Спасителя пышная комедия. По выбору царя значительнейшие москвитяне возводятся в разные духовные достоинства. Один играет роль патриарха, другие митрополитов, архимандритов, попов, дьяконов и проч. Каждый, кто по царскому указанию получит одно из сих званий, должен надеть соответственное оному одеяние. Его царское величество представляет дьякона. Театральный патриарх в сопровождении мнимых своих митрополитов и прочих лиц, числом всего 200 человек, прокатился в восьмидесяти санях через весь город в Немецкую слободу, с посохом, в митре и с другими знаками присвоенного ему достоинства. В домах всех купцов и богатейших москвитян и немецких офицеров воспевались хвалы родившемуся Богу при звуках музыки, нанятой хозяевами дома за большие деньги. После сих [113] песнопений в честь Рождества Христова генерал Лефорт принимал все общество у себя в доме, где имело оно для своего удовольствия приятнейшую музыку, угощение и танцы.

14. Филадилов, богатейший московский купец, дал царю, воспевавшему у него со своими боярами хвалы родившемуся Богу, только 12 рублей; царь этим так обиделся, что тотчас же послал к нему 100 человек мужичков, приказав немедленно выдать каждому из них по рублю. Князь Черкасский, которого величают богатейшим мужиком, видя чужую напасть, сделался поосторожнее и, чтобы не прогневать царя, дал толпе, которая пела у него, тысячу рублей. Немцы также находят нужным оказывать столько же радушия своим посетителям. В каждом доме расставлены столы с холодными яствами, из опасения, чтобы гости не застали их врасплох.

15 и 16. Праздник трех царей, или вернее Богоявления (Крещения Господня), ознаменовывается освящением реки Неглинной. Господин императорский посланник, желая видеть этот главный годичный обряд, отправился в Посольский приказ, окна которого выходят на протекающую мимо реку Крестный ход подвигался в следующем порядке к замерзшей по причине зимнего времени реке. В голове шел полк генерала Гордона; начальник стражи полковник Менезиус вел этот отряд, а полковник Гордон был на своем месте при полку; яркий красный цвет новых мундиров давал этому полку нарядный вид. За полком Гордона следовал Преображенский, хорошо одетый в новые зеленые мундиры. Царь, своим высоким ростом внушавший должное его высочайшему имени почтение, исправлял в нем должность капитана. Затем следовал третий полк, Семеновский; барабанщики в нем малы ростом, но чем менее был их рост против обыкновенного человеческого, тем более через это полк украшался, цвет воинских кафтанов голубой. В каждом полку два хора музыкантов, а в каждом хоре по 18 человек. За Преображенским полком следовали восемь орудий, за прочими по шести. В полках почти все офицеры немецкие уроженцы или по происхождению немцы.

На реке, покрытой крепким слоем льда, была устроена ограда; в верхнем конце поперек реки был расставлен полк Гордона, в низшем конце ее Семеновский полк; вдоль же реки, возле ограды, расположился Преображенский полк. При каждом полку были поставлены принадлежащие ему орудия Полк генерала Лефорта содержал эту неделю караулы, и потому только четыре роты этого полка присутствовали при настоящем обряде: две из них сопровождали духовенство, две другие, с белыми палками, открывали шествие и удерживали напор толпящегося народа. Двенадцать земских (слуги с царской поварни), идя перед попами, подметали улицы метлами. Пятьсот лиц Духовенства, дьяконы, иподьяконы, священники, игумены, епископы [114] и архиепископы в одеждах, сообразных с достоинством и степенью, занимаемой этими лицами, богато украшенных серебром, золотом, жемчугом и каменьями, придавали этому обряду еще более величественный вид. Двенадцать церковнослужителей несли перед большим золотым крестом фонарь, в котором горели три восковые свечи, потому что у москвитян считается делом неприличным и несвойственным выносить в народ крест без горящих свечей. Неимоверное множество народа толпилось везде, на улицах, на крышах и на стенах города. Когда духовенство наполнило обширную загородку, начались, при множестве зажженных свечей, священные обряды с воззваниями к Богу; после того митрополит обошел кругом место с курившейся кадильницей. В середине ограды был проломан пешнею лед, через что образовалось отверстие в виде колодца, в котором вода поднялась кверху; эту воду, трижды окадив, освятил митрополит троекратным погружением в нее горящей свечи и осенил ее затем обычным благословением.

Подле ограды поставлен был столп, превышавший городские стены: на нем человек, удостоенный этой почести от царя, держал знамя Царства. Назначение в эту должность есть знак особенной царской милости; в этом случае самое важное то, что назначаемое лицо получает из царской казны полное одеяние и сверх того, по усмотрению царя, известное количество золотых монет. Это знамя белое; на нем сияет двуглавый орел, вышитый золотом; развивать его не позволено, пока духовенство не перейдет за ограду; тогда человек, держащий знамя, обязан следить за обрядами каждения и благословения, так как о каждом из них он должен извещать наклонением оного. Полковые знаменщики внимательно наблюдают за ним, чтобы отвечать ему тоже преклонением знамен. После благословения воды знаменщики всех полков, подойдя со своими знаменами, становятся вокруг загородки, для того чтобы последние могли быть достаточно окроплены святой водой. Патриарх, а в отсутствие его митрополит сходит со своего седалища или возвышения и кропит царя и всех воинов святой водой. Пальба из орудий всех полков, по царскому приказанию, заканчивает обряд: за пальбой в знак торжества раздались троекратные залпы из ружей. До начала этих церемоний привезен был на шести царских белых конях сосуд, покрытый красным сукном, формой своей сосуд походил на гроб. Сосуд этот наполнили освященной водой и отвезли в царский дворец; также сосуд со святой водой отнесли церковнослужители патриарху и еще многим другим боярам и вельможам московским.

17. Русские, отпраздновав вчера торжественно таинство Крещения Господня, сегодня отправляли празднество св. Иоанна Предтечи. Сегодня же польский посланник выехал в обратный путь из Московского царства.

18. Многие из матросов, возвратясь на днях в Москву из Голландии, куда были не слишком давно отвезены, поженились здесь, хотя и оставили в Голландии законных жен, так как они должны будут опять туда возвратиться. Генерал и адмирал Лефорт, узнав об этом, запретил пасторам, священникам и миссионерам всех вероисповеданий и церквей обручать или венчать кого бы то ни было из его подчиненных без его ведома и особого на то дозволения. Запрещение это весьма справедливо: иначе легко могло бы случиться, что эти легкомысленные люди, забыв Бога и поправ законы религии и нравственности, впали бы в гибельное заблуждение последователей многоженства

19 и 20. Царский врач Григорий Мартынович Карбонари де Бизенег в то время, как он у нас обедал, был вызван аптекарем Гозеном к больному монаху. Луна уже взошла, а потому и кончился промежуток времени, в продолжение которого аптекарь пользуется здравым смыслом, потому что, не соблюдая обычных условий вежливости и забыв должное хозяину уважение, с невежеством, обычным для посетителей гостиниц, вошел он без доклада в комнату, в которой обыкновенно кушает со своими гостями господин императорский посол. Нахальство аптекаря всех удивило, тем более, что он мало известен и что многие его не любят, никому ничего не говоря, указал он рукой на врача и повелительным мановением подозвал его к себе. Одного этого было уже достаточно, чтобы врач, оскорбленный таким поступком, ясно дал ему понять, что не желает иметь дела с сумасшедшим. Пришедший тем более начал сумасбродничать и говорил, что исполняет царское приказание. Тогда господин императорский посол, не доверяя его словам и будучи не в состоянии переносить долее подобное безобразие, приказал своим слугам вывести аптекаря из покоев и сказать ему, что если он еще раз окажет таковую дерзость, то тогда она ему не пройдет безнаказанно. Да и кто бы мог поверить, что человек, дошедший от повреждения ума до действительного бешенства, находится в царской службе? Тем более врач не мог придавать важности его словам, что сейчас только возвратился сам от больного, которого он навещал по воле же царя. Но он от того пришел в исступление и с быстротой, свойственной безумным, побежал к царю; явившись перед ним, начал громко кричать, что царское приказание пренебрежено, что его, аптекаря, обидели и что врач позволил себе непростительное ослушание. Эти его жалобы поддерживали все те, кто были близки к нему либо по свойству своему с ним, либо по единству веры. Их наговоры еще более раздражили царя против невинного врача, так как они, не довольствуясь этим, приняли еще другие коварные меры, чтобы более вооружить государя. Когда, посетив больного, врач пришел по этому случаю с донесением к царю, то прапорщик, [116] который обходил тогда стражу, нарочно задержал его часа два, прежде чем допустить к государю, чтобы неизвинительное замедление его в прибытии к царю возбудило в последнем еще более веры в клевету, возведенную на него. Последствием всего этого было то, что царь не хотел даже выслушать врача, когда тот был наконец к нему допущен, но повелел ему, как государственному преступнику, отправиться сейчас же в караульню, под стражу.

Под вечер проходило погребальное шествие с гробом недавно убитого капитана Шмидта, при котором и царь присутствовал. Считаю нужным здесь заметить, как было безрассудно и вместе с тем соблазнительно для слушателей, что говоривший, по обыкновению, надгробное слово не устыдился сказать: “Не подлежит сомнению, что покойник, погибший от чужой руки, будет наслаждаться вечным блаженством, а убийца его, если даже и избегнет наказания на этом свете, никогда не будет избавлен от вечных мук”. Суждение это поистине достойно только той личности, которая его высказала.

21. Боярину Федору Алексеевичу Головину, президенту царской аптеки, сообщено обстоятельное сведение о вчерашнем случае, то есть о безумии аптекаря и о невинности отданного под стражу врача, с той целью, чтобы господин Карбонари мог быть поскорее освобожден от задержания, так как показание доносчика не было справедливо.

22. Хотя подданные московского государя ропщут втайне на неудобство войны и с унынием ждут, когда вожделенный мир прекратит беспрерывные налоги, однако ж царь до сих пор и не подумал о мире и постоянно занят войной; напротив, он даже предполагал для дальнейшего продолжения войны употребить все государственные силы. По его повелению сенаторы царства обнародовали следующий указ: “Всем князьям до самого последнего стольника (то есть всем князьям до последнего дворянина) повелевается, по мере их возможности, составить ополчения из своих крепостных и быть готовыми к скорому походу”. Вот как легко собирать в Московском государстве большие войска!

23 и 24. Около трех часов пополудни чрезвычайный бранденбургский посланник фон Принц имел торжественный въезд в Москву в следующем порядке. 1. Незадолго до того составленная рота легкой конницы числом в 72 человека; в голове ее капитан с саблей наголо; первая шеренга в 24 человека верхом на карих лошадях, средняя на белых, последняя, также в 24 человека, опять на карих лошадях. 2. За этой ротой следовали три лошади, которых конюхи вели в поводу. 3. Восемь чиновников господина бранденбургского посланника ловко сидели на царских лошадях, на которых сияли вызолоченные сбруя и седла. 4. Толмач в санях. 5. Подконюший царский, также в санях. 6. Вызолоченные царские сани, запряженные парой [117] белых лошадей: в них сидел посланник с приставом. Сопровождали их 12 царских слуг в красной одежде и четыре скорохода посланника, одетые в синее платье. 7. Собственный экипаж посланника, запряженный шестью белыми лошадьми. 8. Какая-то дорожная повозка, за которой следовали 48 саней с разными вещами. Таков был торжественный въезд бранденбургского посланника. Для жительства ему отвели в Посольском дворце покои, который еще недавно занимал польский посол.

После этого въезда начальник стражи генерал Карловиц, желая снискать расположение бранденбургского посла, со слишком предупредительной вежливостью спешил осведомиться о его здоровье. Отвечая на это приветствие, посланник приказал коротко сказать генералу, что он Карловица не знает и потому очень естественно удивляется, что тот спрашивает о здоровье незнакомого ему человека. Карловиц очень обиделся этим поступком посла. Бранденбургский посланник привез с собой мальчиков музыкантов (их зовут гобоистами), музыкантов этих царь купил у их учителя за 1200 золотых.

Князь Федор Юрьевич Ромодановский и Федор Матвеевич Апраксин сошлись в одном доме. Ромодановский, по привычке необразованных людей, сперва обругал Апраксина, потом, замахнувшись на него палкой, хотел было его ударить. Апраксин, человек благороднейших свойств, оскорбясь таким неприличным и грубым обхождением, обнажил саблю и грозил нанести своему противнику смертельные раны. Ромодановский, испуганный его решимостью, стал обнимать его колена и просить прощения, умоляя вспомнить, что он ему брат и друг, а не враг. Таков этот человек: сколько жесток с несчастными, столько труслив с благородными

Сегодня проходило погребальное шествие полковника, начальника стражи, пристава, который недавно исправлял в Вене должность гофмейстера при Великом московском посольстве. Царь тоже изволил присутствовать при этом, а после был на похоронном обеде у генеральши Менезиус, отведав вино, которое подносили гостям, царь нашел его кислым и без обиняков сказал, что это вино очень кстати при обеде, данном по случаю похорон.

25. Царский врач Карбонари де Бизенег, будучи освобожден сегодня из-под стражи, спрашивал князя Ромодановского, по какой причине он долее, чем следовало, содержался в караульне? На это он не получил иного объяснения, кроме следующего. “Только для того, чтобы вам более досадить”. Это весьма милая и прекрасная шутка, которая если и не опасна для жизни, то по крайней мере предосудительна для чести и наносит ей оскорбление. Вероятно, наказание этого рода не вразумило еще ни одного человека из подвергавшихся оному, оно только доказывает недостаток разума в виновнике подобных исправительных мер. [118]

26. День рождения какой-то девицы из простого звания (говорят, дочери золотых дел мастера, Монса) был удостоен присутствием его царского величества в доме ее отца.

27. Купец Канненгисер отдавал замуж дочь с большим торжеством и великолепием. На этой свадьбе царь занимал должность, которая обязывала его принимать гостей. Генерал Лефорт был дружкой, а Адам Вейд и полковник Палк свидетелями.

28. Боярин Плещеев во время своего путешествия увидел в месте, называемом Цуккермандль, мальчика Эрнеста Вильгельма фон Зейфа и, частью силой, частью ласками склонив его отправиться с собой в дорогу, привез в Московское государство. В Москве мальчик содержался очень дурно, кормился только квасом и хлебом, а если просил чего-либо другого, то москвитяне били его головой об стену. Хотя мальчику было не более 16 лет от роду, однако боярин Плещеев из опасения, чтобы он не усвоил себе каких-либо дурных привычек, предлагал уже ему многих девиц, предоставляя выбрать из них самую красивую, но только с условием, чтобы он прежде принял русскую веру. Этот мальчик в слезах прибежал к господину императорскому посланнику в первый день Рождества и нашел у него убежище, но царь, по внушениям боярина, просил посланника отпустить мальчика к нему в придворные служители, уверяя, что впредь он не будет испытывать никакой строгости, никаких лишений или притеснений относительно религии. Однако же сегодня мальчик получил полное увольнение и возвратился к господину посланнику.

Один английский купец приговорен к взысканию 1000 рублей за то, что брат его не уплатил по заемному письму 2000 рублей москвитянам, отъезжавшим из Англии в Каталонию. По справедливости, вся вина на стороне москвитян, потому что они сами требовали от него только 500 червонцев.

29. Схватили 50 поддельщиков денег, и так как по следствию получены были достаточные доказательства их преступления, то они приговорены к наказанию плетьми (что называется кнутом): это похоже на наказание палочьем, употребляемое в наших краях.

Хотя не согласно со здешними нравами и обычаями, чтобы посланники иностранных государей, прежде чем предстанут перед светлое лицо царя (то есть прежде чем будут приняты им), кого бы то ни было у себя принимали или сами посещали, однако же датский посол, желая, вероятно, войти как можно скорее в особенно тесные сношения с бранденбургским, навестил его.

30. Чрезвычайный посланник бранденбургского курфюрста отправился к приему вместе с приставом в царских вызолоченных санях, которые были окружены двенадцатью царскими служителями, двумя пажами посольства и четырьмя скороходами; впереди ехали его чиновники верхом на царских богато убранных лошадях. [119] Заведующий Посольским двором ехал перед санями, держа в руках верительную грамоту, завернутую в синий шелковый платок. Посланник был принят в доме, выстроенном на царский счет и с царской пышностью. В нем временно живет генерал Лефорт. Когда по окончании обычных церемоний царь удалился, генерал радушно угощал господина посла и бывших с ним вином. Посланник этот знаком ему еще по прежним сношениям: когда генерал был великим царским послом в Бранденбургском крае, нынешний посланник состоял при нем комиссаром, и генерал с того времени знает его и любит.

Опять пойманы одиннадцать денежных поддельщиков, из которых один повешен, прочие же наказаны кнутом.

31. Нашли на улице убитого человека, тело которого было покрыто многими ранами и обагрено кровью; жена покойного, поместив останки его перед собой в повозке, повезла их домой с печальными и жалобными воплями.

Всем военным чинам вновь строго приказано быть в готовности к скорому походу.

Февраль

1. Господин императорский посол, со всеми своими чиновниками, сделал торжественное обычное официальное посещение господину бранденбургскому посланнику.

Обед, посланный царем бранденбургцу, был великолепнее данных поляку и датчанину стол был установлен пятьюдесятью кушаньями и двадцатью четырьмя флягами разных напитков. Это был явный знак, что он пользуется у царя большей милостью, чем те лица.

2. Сегодня на новоселье в доме, подаренном царем любимцу своему Алексашке, угощал нас Вакх с роскошью, в полном смысле эпикурейской.

Тридцать стрельцов пришли сюда на прошедшей неделе из Азовской крепости с целью ознакомиться хорошенько с Москвой и ее расположением, чтобы через это вернее достигнуть своей коварной цели. Но царю были сообщены сведения, наводившие на след их преступных замыслов, и потому все они были схвачены и подвергнуты прежде всего пытке, на которой допрашивал их сам царь.

3. Бранденбургский посол, по условной официальной вежливости, со своей стороны посетил господина императорского посланника: блестящая обстановка бранденбургца придавала много великолепия этому торжественному посещению.

В то время когда вышеупомянутые тридцать стрельцов подвергались истязаниям, другие мятежные стрельцы, в числе пятисот человек, собирались в окрестностях Москвы.

4. Приготовляли новые застенки для новых мятежников. Сколько бояр, столько допросчиков: мучением виновных заявлялась особенная верность государю. Чиновники одного посланника пошли из [120] любопытства в Преображенское. Они обходили разные темничные помещения, направляясь туда, где жесточайшие крики указывали место наиболее грустной трагедии. Уже они успели было осмотреть, содрогаясь от ужаса, три избы, когда крики, раздирательнее прежних, и необыкновенно болезненные стоны возбудили в них желание взглянуть на ужасы, совершавшиеся в четвертой. Но лишь они вошли туда, как сейчас же поспешили вон, наткнувшись в страхе на царя и бояр, из которых главнейшие были: Нарышкин, Ромодановский и Тихон Никитич. Нарышкин спросил уходивших: “Кто они такие, откуда и зачем пришли?”.

Царю и боярам было очень неприятно, что иностранцы застали их при таком занятии, наконец Нарышкин объявил им через переводчика, чтобы они отправлялись в дом князя Ромодановского, которому нужно переговорить с ними об одном деле. Но так как они медлили исполнить это приказание, то им было передано от имени царя, что если они не послушаются, то это не пройдет им даром. Нисколько не испугавшись этой угрозы и сознавая себя свободными людьми, тем с большей смелостью отвечали они: “Мы не обязаны слушать ничьих приказаний. Если князю нужно переговорить с нами о чем-либо, то он знает дорогу к дому, где живет посланник, при котором мы состоим; там место гораздо для этого удобнее”, — и с тем ушли. В погоню за ними пустился один офицер в надежде, обскакав и остановив перед ними лошадь, схватить их и насильно отвести туда, куда посылали их бояре. Но сила была на стороне чиновников, так как их было много и они были бодрее духом. Заметив, однако ж, что человек этот решается наконец употребить против них более решительные меры, они убежали в безопасное место. Может быть, что в наказание за их неуместное любопытство бояре хотели принудить их исправлять то же самое дело, при котором они застали бояр, и в то время, как чиновники стали бы этим заниматься, те смотрели бы на них.

5. В городе прилеплены объявления, чтобы явились все, записанные в военную службу, кроме только боярских слуг и всех тех, кто на каком-либо законном праве принадлежит господам.

Подвергали пытке одного соучастника в мятеже. Вопли, которые он испускал в то время, как его привязывали к виселице, подавали надежду, что мучения заставят его сказать правду, но вышло совсем иначе: сперва веревка начала раздирать ему тело, так что члены его с ужасным треском разрывались в своих суставах, после дали ему тридцать ударов кнутом, но он все молчал, как будто от жестокой боли замирало и чувствие, естественное для человека. Всем казалось, что этот страдалец, изнемогши от излишних истязаний, утратил способность испускать стоны и слова, и потому отвязали его от виселицы и сейчас же спросили: “Знает ли он, кто там был?” — и [121] точно, к удивлению присутствующих, он назвал по имени всех соумышленников. Но когда дошло вновь до допроса об измене, он опять совершенно онемел, и хотя, по приказанию царя, жгли его у огня целую четверть часа, но он все-таки не прерывал молчания. Преступное упорство изменника так раздражило царя, что он изо всей силы ударил его палкой, которую держал в руках, чтобы через это прекратить его упорное молчание и добыть у него голоса и слов. Вырвавшиеся при этом с бешенством у царя слова: “Признайся, скот, признайся!” — ясно показывали, как он был страшно раздражен.

Князь Голицын просил к себе около 11 часов ночи бранденбургского посла, извиняясь в столь позднем приглашении тем, что имеет переговорить с ним о важных делах. Не знаю, откуда взяли москвитяне обыкновение исправлять свои дела второпях, ночью, вместо того, чтобы заняться ими днем. Быть может, частые свидания вельмож с иностранцами возбуждают подозрение в государе, который своим самовластием внушает больше ужаса, чем почтительного страха.

6. Бранденбургский посланник имел первое сношение [конференцию] с главным председателем Посольского приказа Львом Кирилловичем Нарышкиным.

7. Врач Цопот начал анатомические упражнения в присутствии царя и многих бояр, которые, по царскому повелению, принуждены находиться при этих опытах, хотя они им и противны.

Царь изволил обедать у князя Бориса Алексеевича Голицына и отдыхать в прошлую ночь в его доме.

Один из бывших на допросе мятежников воткнул себе кинжал в горло, но у него недостало сил для совершения самоубийства; однако же он сделал себе такую рану, которая без нужного пособия могла бы причинить ему смерть. Но так как для государя было очень важно, чтобы он преждевременной смертью не освободился от пытки и истязаний, то и приказал он употребить все врачебные средства для излечения раны, и, чтобы врачи старательнее пользовали больного, он постоянно находился сам при приготовлении лекарств и даже успокоил преступника.

8 и 9. На великолепном обеде у господина Адама Вейда присутствовали царь, бояре, иностранные послы и большое число других чиновников. Царь, погруженный в глубокие размышления, имел более смутный, чем веселый вид.

10. Прибыло дворянство, созванное новыми указами, и ожидает дальнейших распоряжений. Тем, которые явились было в военную службу, объявлено, что они не могут быть приняты в нее. Кажется странным, что известие о прекращении военных действий могло произвести общую печаль; даже те, которые до сих пор так горячо желали мира, были оным недовольны. Быть может, они лицемерят, боясь оскорбить [царя] выражениями удовольствия. [122]

11. Царь хотя и недоволен своим двухгодичным перемирием, но так как изменить этого уже нельзя, то он был принужден приказать, чтобы прибили во всеобщее известие объявления, что в нынешнем году не будет никакого похода, и чтобы те, которые были для оного призваны, возвратились по известным правительству домам. Царь повелел из числа восьмидесяти полковников, родом немцев, сорок человек уволить, чтобы приберечь деньги, употребляемые на их содержание, к тому времени, когда окажется потребность покрыть более нужные расходы, пятьдесят же русских полковников могут остаться на службе, но только без жалования.

Вновь обнаружились опасные смуты. В Сибири шестьсот всадников под именем татарской орды делают повсеместные набеги и опустошают страну грабежами, хищничеством и разбоями.

Всеобщими объявлениями, прилепленными в разных местах, простой народ призывался в Преображенское присутствовать при наказании стрельцов за государственное преступление. Преступников казнили в разных местах. Многим отрубили головы, ста другим обрезали носы и уши, некоторым палач, приложа клеймо к лицу, напечатлел на нам изображение орла, как неизгладимый знак бесчестия.

12. Один иностранец, облеченный, по понятию всех народов, священным званием, так как он уполномочен ходатайствовать о делах противоположного Московскому Северного края, выпив чрез меру вина, поехал в карете по городу, чтобы освежиться на открытом воздухе, и так долго продолжал свою прогулку, пока необходимость не принудила его вернуться домой. Карета его дорогой зацеплялась, разбивалась и до того наконец изломалась, что уже не могла выдержать тяжести хозяина и кучера. Счастье, что он не попался в руки московским ночным бродягам- они могли бы его лично оскорбить и даже убить, так как московская чернь с особенным удовольствием пользуется случаем неистовствовать и издеваться над немцами. Сегодня имели мы явное тому доказательство. Один из наших скороходов, понимающий московский язык, встретясь с одним русским, услышал, как тот произносил с бешенством разные ругательства против немцев: “Вы, собаки немцы, — говорил он, — довольно уж вы на свободе обирали и грабили: пора уже унять вас и казнить!” Скороход, имея свидетеля этим обидным словам солдата, позвал его и велел задержать этого человечишку, но по приказанию господина императорского посла предоставлено было солдатам расправиться, как хотят, с этим ничтожным человеком, и те, раздев, порядочно отдули его палками.

13. День ужасный, так как сегодня казнено двести человек. Этот день несомненно должен быть отмечен черной краской. Все были обезглавлены топором. На пространной площади, прилегающей к [123] Кремлю, были приготовлены плахи, на которые осужденные должны были класть головы. Я измерил шагами длину плах и нашел, что ширина вдвое их длины. Его царское величество с известным Александром, общество которого он наиболее любит, приехал туда в карете и, проехав через ужасную площадь, остановился неподалеку от нее, на том месте, где тридцать осужденных поплатились головой за свой преступный заговор. Между тем злополучная толпа осужденных наполнила вышеозначенную площадь. Тогда царь пошел туда, для того чтобы при нем были казнены те, которые в отсутствие его составили святотатственный замысел на столь беззаконное преступление. Между тем писарь, становясь в разных местах площади на лавку, которую подставлял ему солдат, читал во всеуслышание собравшемуся народу приговор на мятежников, чтобы придать большую известность безмерности их преступления и справедливости определенной им за оное казни. Народ молчал, и палач начал трагедию. Несчастные должны были соблюдать известный порядок: они шли на казнь поочередно, на лицах их не видно было ни печали, ни ужаса предстоящей смерти. Я не принимаю за мужество подобное бесчувствие к смерти, но думаю, что это самоотвержение и презрение к жизни проистекали у них не от твердости их духа, а единственно от того, что, сознавая, как много они обесчестили себя своим ужасным преступлением, и вспоминая о жестоких истязаниях, претерпенных ими на днях, уж не дорожили более собой и жизнь им опротивела. Одного из них провожала до самой плахи жена с детьми, испуская пронзительные вопли. Прежде чем положить на плаху голову, отдал он на память жене и милым детям, горько плакавшим, перчатки и платок, который ему оставили. Другой, подойдя по очереди к плахе, сетовал, что должен безвинно умереть. Царь, находившийся от него только на один шаг расстояния, отвечал: “Умирай, несчастный! А если ты невинен, пусть вина за пролитие твоей крови падет на меня!”. Кроме царя и вышеупомянутого Александра присутствовали еще некоторые из московских вельмож. Одному из них царь сказал, чтобы и он взялся за топор; а когда тот ответил, что он не имеет достаточной для этого смелости, то царь попрекнул его дураком.

По окончании расправы его царское величество изволил ужинать у генерала Гордона, но был невесел и очень распространялся о злобе и упрямстве преступников, с негодованием рассказывая генералу Гордону и присутствовавшим московским вельможам о закоренелости одного из осужденных, который в минуту, как лечь на плаху, осмелился сказать царю, стоявшему, вероятно, слишком близко к плахе: “Посторонись, государь! Это я должен здесь лечь”. Из 150 Человек только трое, сознаваясь в преступлении и государственной измене, просили его царское величество, в присутствии которого [124] давали свое показание, о прощении, а потому государь освободил их от смертной казни и простил им их преступление, так как они оказали себя достойными царской милости. На следующий день назначена была новая расправа, на которую царь приглашал генерала Гордона, так как он желал казнить преступников новым, еще неизвестным его народу способом — не топором, а мечом. В тот же вечер многократно упомянутый мной Александр ездил в карете на все перекрестки города и часто показывал обнаженный меч, давая тем знать, с каким нетерпением ожидает он кровавой трагедии следующего дня.

Поймали, прежде чем совершенно стемнело, какого-то русского разбойника, с восемнадцатью человеками из его шайки, и посадили в темницу.

14. В Преображенском, у воеводы Шеина, происходил выбор офицеров.

Сто пятьдесят мятежников проведены к Яузе. Говорят, что царь отрубил мечом головы восьмидесяти четырем мятежникам, причем боярин Плещеев приподнимал их за волосы, чтобы удар был вернее. Три меча были приготовлены для этого употребления. Один из них, когда царь им замахнулся, разлетелся вдребезги, и удар не последовал. Казаки, участвовавшие в этом мятеже, были четвертованы и после того посажены на позорный кол, для того, чтобы все знали, какая казнь ожидает впредь тех, которые, побуждаемые беспокойным духом, решатся на подобное дерзкое преступление. Пяти другим, имевшим более коварные замыслы, отрублены сперва руки и ноги, а потом и головы.

По распоряжению царского почтмейстера, должно в четверг относить на почту письма: прежде принимались они в субботу.

15. Императорский посол желал было переговорить с Львом Кирилловичем Нарышкиным, но получил в ответ, что Нарышкин должен сперва доложить о том царю.

Прибыли четыре итальянских францисканца, апостольские миссионеры, назначенные в Китай, в сопровождении какого-то поляка, терциария св. Франциска, служащего им переводчиком и сопровождающего их только до Москвы. Они привезли письма от императора, польского короля и Венецианской республики, в которых эти государи и Венеция просили царя, чтобы он дозволил миссионерам следовать в Китай кратчайшей дорогой через Сибирь.

Бранденбургский посол угощал великолепным обедом представителей других держав и многих немецких офицеров.

Около пяти часов вечера происходило совещание императорского посла с боярином Львом Кирилловичем Нарышкиным и думным [дьяком] Емельяном Игнатьевичем Украинцевым. Главнейшие его статьи состоят в следующем. [125]

Первая. Его священное императорское величество, снисходя к нижайшим просьбам имперского города Бремена и принимая во внимание сообщенные этим городом достоверные сведения о претерпеваемом им недостатке в хлебе, препроводил к его царскому величеству дружеское и братское письмо от 26 ноября, в котором просит его царское величество разрешить этому городу свободную в его областях закупку хлеба и беспошлинный вывоз оного. Его царское величество не только оказал бы этим благодеянием особенное одолжение означенному городу и положил бы прочные основания торговле, но и обязал бы августейшего к обоюдной снисходительности. Вторая статья касалась отправления францисканских монахов кратчайшей дорогой через Сибирь в Китай. Совещание окончилось предложением об этих двух и некоторых других статьях доложить царю.

Его царское величество присутствовал на свадьбе какого-то полковника Миаса.

18 и 19. Господин императорский посол угощал великолепным обедом всех представителей иностранных держав и других знатных лиц из Немецкой слободы.

В Москве очень много разбойников. Дерзость их более еще, чем численность, составляет отличительную черту Москвы. Лютость, развивающаяся в разбойниках избранной ими жизнью, заглушает в их сердцах всякое чувство человеколюбия и стыда. Они даже при совершенном дневном свете не боятся показываться. При первых сумерках, так что было еще светло, напал один из разбойников на слугу, следовавшего за своим господином, царским врачом Цопотом, и обобрал его; он бы и убил его, по своему зверскому обычаю, если бы врач, заметя происходившее, не помешал мошеннику исполнить его замысел, подав, с некоторыми прохожими, попавшимися ему по счастью навстречу, скорую и неожиданную помощь.

Господин императорский посол с прочими иностранными послами был приглашен к ночи, от имени царя, полковником бароном фон Блюмбергом в загородный дом князя Ромодановского полюбоваться потешными огнями. Первый изображал три короны с надписью: “Да здравствуют!”, второй — два сердца, соединенные в одно, с надписью: “Да здравствует!”, третий — также два сердца, соединенные в одно, но без слов.

21. Особа, играющая роль патриарха, со всей труппой своего комического духовенства праздновала торжественное посвящение Вакху дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта. Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан первосвященника: митра его была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой страстные желания. Амур с Венерой украшали посох, чтобы показать, какой паствы был этот [126] пастырь. За ним следовала толпа прочих лиц, отправлявших вакханалии: одни несли большие кружки, наполненные вином, другие — сосуды с медом, иные — фляги с пивом и водкой, последним из приношений во славу сына земли. И так как по причине зимнего времени они не могли обвить свои чела лаврами, то несли жертвенные сосуды, наполненные табаком, высушенным на воздухе, и, закурив его, ходили по всем закоулкам дворца, испуская из дымящегося рта самые приятные для Вакха благоухания и приличнейший фимиам. Чубук, имеющий то достоинство, что воображение человека, даже наименее наделенного в этом отношении природой, разыгрывается, когда он для удовлетворения своей привычки втягивает в себя дым из этого орудия, был также на сцене при этом обряде. Театральный первенствующий жрец подавал чубуком знак одобрения достоинству приношения. Он употреблял для этого два чубука, накрест сложенные. Кто бы в самом деле подумал, что изображение креста, драгоценнейшего символа нашего спасения, могло служить игрушкой!

22. Московские вельможи и представители всех иностранных держав, приглашенные от царя к столам, заставленным кушаньями, приготовленными с царской роскошью, и к великолепному двухдневному пиру, явились в новый дворец, посвященный “вчерашними церемониями” Вакху. Там находился князь Шереметев с крестом Мальтийского ордена на груди. Он очень искусно подражает обычаям немцев и носит платье одинакового с ними покроя, за что в большой у царя милости и почете, но бояре ненавидят его из опасения, чтобы, пользуясь царским благоволением, он еще более не возвысился. Такова уж природа людей, что они завидуют возвышению других; в особенности же им противно, если счастье слишком щедро для равных им по положению. Царь, увидев, что некоторые его офицеры из подражания моде носили платье просторнее обыкновенных, обрезал им слишком длинные рукава, делая при этом такие замечания: “Вот это тебе во всем мешает; при этом на всяком шагу может с тобой случиться какое-либо приключение: либо прольешь стакан, либо нечаянно обмакнешь рукав в суп. А из этого сделай себе валенцы!”.

Последняя неделя перед сорокадневным постом называется у русских Масленицей, потому что хотя и воспрещается есть мясо, но разрешается зато масло Я бы скорее назвал это время вакханалиями, потому что русские в эти дни заняты только гульбой и в ней проводят все время. Нет никакого стыда, никакого уважения к высшим, везде самое вредное самовольство, как будто бы ни один судья и никакой справедливый закон не вправе взыскивать за преступления, в это время совершаемые. Разбойники пользуются такой безнаказанностью, и потому почти ни о чем более не слышно, как о смертоубийствах и похоронах. Правда, что в некоторых местах [127] стоят часовые для предупреждения этих бесчинств, но от них мало пользы, так как и они постоянно пьяны и запятнаны общими пороками, потому никто их и не опасается, а смотреть за ними некому. Многие патриархи выказывали похвальное рвение, стараясь совершенно искоренить эту заразу нравов, но более ничего не могли сделать, как только сократить время этих шалостей, продолжавшихся прежде четырнадцать дней. Они убавили это время восемью днями, чтобы бесчинство, от которого, по закоренелости обычаев, совершенно излечить невозможно, по крайней мере порождало менее зла вследствие сокращения времени этих мерзостей.

23. Пир продолжался сегодня целый день, и не позволено было идти для отдыха домой. Иностранным послам были отведены покои, где они могли отдыхать в определенные часы, по истечении которых была смена, и они должны были становиться на места других в плясках с припевами и в разных танцах.

Говорят, что один из министров ходатайствовал перед царем, чтобы он своего любимца, Александра, возвел в дворянское достоинство и дал ему звание стольника, на что царь отвечал: “Александр уже и без того присваивает себе почести, на которые не имеет права, и честолюбие следует более унимать, чем поощрять”.

24 и 25. Посланник получил следующее решение на предложенные статьи недавней конференции. 1. Францисканские монахи должны отправиться в Китай через Персию. 2. Прошение города Бремена в настоящее время удовлетворить невозможно, потому что само Московское государство страдает от дороговизны хлеба, а в будущем обещать нельзя ничего, так как то, что может случиться вперед, темно и никому не известно. Этот ответ правительства был справедлив. Само Московское царство нуждалось в хлебе; цена на оный возвысилась на месте в три или четыре раза против обыкновенного, в более же отдаленных местах, к Азову, в семь раз.

Нашли по разным частям города десять человек, убитых различными жестокими способами.

26. Генерал Лефорт, по царскому приказанию, великолепно угощал всех чиновников, отправляющих важнейшие должности при приказах.

Определен новый денежный налог по следующему расписанию: на каждого чиновника наложена подать соразмерно должности, которую он исправляет: думный дьяк оценен в тысячу, дьяк в двести рублей. В этом же размере с одинаковой точностью идет оценка до последнего писца.

Двухлетнее путешествие москвитян не осталось для них бесполезным. Они выучились пополнять истощенную царскую казну. По предложению генерала Лефорта, как утверждают москвитяне, повелено запирать в определенный час городские ворота, и кто после того [128] пожелал бы пробраться в город, должен заплатить копейку, если желает пропуска только для одного себя; если же он имеет при себе животных, то должен заплатить столько копеек, сколько вводит с собой скота.

27. Князь Ромодановский сообщил сведения об этом законе всем представителям иностранных держав, потому что и они не могут быть от него освобождены, так как и его царское величество обязался не уклоняться от оного.

Нашли в кабаке трех человек, убитых неизвестными разбойниками, поэтому москвитянин, живший в кабаке, взят к допросу, чтобы указать тех, которые пили у него ночью. Надеются, что этой мерой можно будет открыть виновника смертоубийства.

28. Бранденбургский посол приглашен на прощальный отпуск. Пристав приехал за ним в царском экипаже, а чиновники были снабжены лошадьми из царской конюшни, но после оказалось, что все это было приготовлено без ведома царя, и потому отпуск отложен до другого дня.

Вблизи Кремля, в двух местах, казнены тридцать шесть мятежников, а в Преображенском сто пятьдесят.

Вечером даны были с царской пышностью разные увеселения. Собрание любовалось зрелищем потешных огней. Знаменитейшие из москвитян и иностранные послы были приглашены в Лефортовский дворец, так как оттуда лучше можно было видеть искусственные огни. Царевич и всепресветлейшая княгиня Наталья, любимая сестра царя, были также зрителями этих огней, но из особой комнаты. Согласно с нравами страны царь держит в отдалении от себя молодых князей. Здесь думают, что этим внушается более почтения к венценосному отцу. Мнение вполне справедливое, но только там, где народ чтит не того государя, которого любит, но того, которого боится, так как через уединение государь может внушать только больше боязни, но не больше любви.

(пер. Б. Женева и М. Семеновского)

Текст воспроизведен по изданию: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997

Оригинал текста находится в Библиотеке сайта XIII век - http://www.thietmar.narod.ru и на сайте Восточная литература - http://vostlit.narod.ru/

© текст - Шокарев С. 1997
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Осипов И. А. 2005
© Фонд Сергея Дубова. 1997

Здесь читайте:

Корб Иоганн Георг (биографические материалы)

Россия в XVII веке (хронологическая таблица)

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах: www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС