Д.И. Луковская, С.С.Гречишкин, В.И. Морозов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

С.С. Гречишкин, Д.И. Луковская, В.И. Морозов

МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ СПЕРАНСКИЙ

(материалы к научной биографии)

Глава III. Эпоха Николая I.

Неожиданная кончина самодержца повлекла за собой неожиданные последствия. Кратко напомним династическую историю на тот период. Император Павел Петрович от второго брака[1] с императрицей Марией Федоровной (урожденная София-Доротея-Августа, принцесса Вюртемберг-Штутгартская; 1759-1828) имел детей: в мужском "колене" - Александра (1777-1825), Константина (1779-1831), Николая (1796-1855), Михаила (1798-1849); дочерей - Александру (1783-1801), Елену (1784-1803), Марию (1786-1859), Анну (1795-1865). Трон унаследовал старший сын Павла Александр. Согласно павловскому закону о престолонаследии дочери самодержцев не могли претендовать на императорскую корону.

Брак императора Александра Павловича и императрицы Елизаветы Алексеевны (урожденная Луиза-Мария-Августа, маркграфиня Баден-Баденская; 1779-1826) был бездетным; они родили двух дочерей, которые умерли во младенчестве. Наследником престола автоматически становился великий князь Константин Павлович.[2] Так все и думали. Однако от сановников и обывателей было скрыто одно чрезвычайно важное обстоятельство.

Великий князь Константин, названный так державной бабкой с дальним политическим прицелом: посадить его на трон возрожденной православной империи со столицей в Стамбуле (Константинополе), был женат на Анне Федоровне (урожденной Юлиане-Генриетте-Фредерике-Ульрике, принцессе Саксен-Заафельд-Кобургской; 1781-1860), которая уехала в 1801 г. за границу, прекратив с ним брачные отношения. Долгие годы брак официально не расторгался. Цесаревич Константин имел внебрачного сына, названного Павлом Константиновичем Александровым (по имени крестного отца - императора Александра I; 1808-1857), который в силу незаконнорожденности никаких династических прав не имел. В 1815 г., будучи многолетним наместником старшего брата в Польше, Константин без памяти влюбился в графиню Иоанну (Жаннету) Грудзинскую (1795-1831). Желая вступить с ней в брак, Константин начал бракоразводный процесс с Анной Федоровной, которому противились и мать, и брат-император. Константин настоял на своем: 20 марта 1820 г. появился манифест о расторжении брака великого князя.

12 мая того же года Константин венчался с польской графиней. Манифестом от 8 июня 1820 г. ей был дарован титул "светлейшей княгини Ловицкой" (часто пишут: Лович). Однако брак этот был "неравнородным" (морганатическим), поэтому великий князь Константин вынужден был отказаться от права наследования престола. Манифестом от 16 августа 1823 г. император Александр I провозгласил наследником великого князя Николая Павловича. Этот манифест был объявлен государственной тайной, никто его не читал (о нем знали митрополит Филарет и два-три ближайших царедворца; даже великому князю Николаю было устно сообщено его содержание [3]).

Известие о кончине Александра Павловича было получено в Петербурге 27 ноября 1825 г. Законным наследником все обоснованно считали великого князя Константина, которому немедленно (в тот же день) присягнули и Николай (он отрекся от своего публично оглашенного права), и Государственный совет, и двор, и гвардия.

Началось знаменитое междуцарствие: 27 ноября - 14 декабря, приведшее к декабристскому восстанию. Великий князь Константин категорически отказался приехать в столицу, чтобы публично сложить с себя корону и передать ее младшему брату. В трудной ситуации Николай прибегнул к золотому перу Сперанского.

Манифест о восшествии на престол Николая Павловича первоначально был написан Карамзиным, однако проект был отклонен, текст 12 декабря заново написал Сперанский (Николай подписал его 13 декабря). В тот же день от имени Николая Сперанский написал письмо великому князю Константину:

"Любезнейший Брат,

В полной мере разделяя с вами тяжкую скорбь, совокупно нас постигшую, я искал утешения в той мысли, что в вас, как старшем Брате, коего от юности моей сердцем и душою привык я чтить и любить, найду я Отца и Государя. Ваше Императорское Высочество письмом вашим от 26 ноября лишили меня сего утешения. Вы запретили мне следовать движениям моего сердца и присягу не по долгу только, но по внутреннему чувству мною вам принесенную, принять не восхотели /исправлено карандашом рукой Сперанского - не благоволили/.

Но Ваше Высочество не воспретите, ничем не остановите чувств преданности и той внутренней душевной присяги, которую вам дав, возвратить я не могу и которой отвергнуть по любви вашей ко мне вы не будете в силах. Желания вашего Высочества исполнены. Я вступил на ту степень, которую вы мне указали и, к коей быв законом предназначены, вы занять не восхотели. Воля ваша свершилась".[4]

В воскресенье - 13 декабря на 8 часов вечера было назначено чрезвычайное заседание Государственного совета. Оно началось около полуночи и завершилось около часа ночи 14 декабря (единственное ночное заседание за всю историю Государственного совета ). Николай, которого в начале заседания именовали Вашим Высочеством, огласил текст манифеста, написанного Сперанским, все присягнули новому императору. При прощании все обращались к нему с титулованием Ваше Величество. Покинув зал заседаний, новый царь сказал супруге: "Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, - умереть с честью".[5] Государь знал о готовящемся восстании, о планах заговорщиков убить его и всю императорскую фамилию, однако, как и старший брат, не принял (вопреки имеющейся информации) никаких мер для того, чтобы подавить мятеж в зародыше.

Утром 14 декабря Николай объявил военным, что принимает корону. Ему присягнули генералы, Сенат и Синод. Было отдано распоряжение зачитать манифест в церквах после обедни. Тогда же должна была состояться церемония торжественной присяги войск новому императору. Воспользовавшись тем обстоятельством, что в течение 17 дней войскам дважды нужно было присягать двум императорам, обманув солдат ложным известием ("Государь Константин Павлович не отказался от престола, а в цепях находится"), офицеры-революционеры склонили Московский полк и ряд других частей к бунту против Николая. Пролилась кровь (с двух сторон). Восстание было подавлено. При подавлении мятежа Кюхельбекер чуть было не застрелил Михаила Павловича, стреляли и в Николая: "По нем сделали залп и пули просвистали Ему через голову".[6]

Анализ причин и следствий декабристского восстания не входит в задачу настоящего исследования (напомним о восстании Черниговского полка на Украине 29 декабря 1825 - 3 января 1826 гг.). Победа восставших (под руководством Северного и Южного обществ) привела бы, на наш взгляд, к национальной катастрофе (террор, всевластие политического сыска и тайной полиции, ксенофобия, изгнание евреев и т.д.). К счастью (или к несчастью), история не имеет сослагательного наклонения. Участников восстания, понесших суровую кару, искренне жаль. Уже вечером 14 декабря начались аресты и допросы.[7]

Деятели республиканского крыла Северного общества знали в главных чертах реформаторские труды Сперанского (в бумагах Н.И.Тургенева обнаружены списки трактатов 1802 г. и проекта 1809 г.). Со многими декабристами Сперанский был лично знаком. Рылеев показал на следствии, что предполагалось после победы "принудить Сенат назначить временную правительственную думу, состоящую из Мордвинова, Сперанского и, в качестве правителя дел, члена Северного общества, подполковника Батенькова" ("Он, верно, будет наш; мы на него действуем через Батенькова").[8] Напомним, что Г.С.Батеньков, офицер, философ, поэт, революционер, сподвижник Аракчеева (да !), жил в семье Сперанских.[9]

Как вспоминал дворянский революционер Д.И.Завалишин, утром 14 декабря к Сперанскому был послан декабрист А.О.Корнилович "объявить ему о предстоящем перевороте и испросить его согласия на назначение его в число членов регентства. - "С ума вы сошли, - отвечал Сперанский, - разве делают такие предложения преждевременно? Одержите сначала верх, тогда все будут на вашей стороне"".[10] Зная о декабристских знакомствах и связях Сперанского и адмирала, графа Н.С.Мордвинова, царь распорядился учредить в отношении этих лиц "самое секретное исследование", которым занимался некий "делопроизводитель" /так !/А.Д.Боровков. Материалы расследования позднее были уничтожены по личному распоряжению императора.[11] Однако царь долго подозревал Сперанского в причастности к декабристскому движению.

17 декабря 1825 г. Высочайшим указом был основан "тайный комитет для изыскания соучастников злоумышленного общества, открывшегося 14 декабря" (через месяц слово "тайный" было убрано из названия комитета). Комитет возглавил военный министр А.И.Татищев, в него вошли (помимо А.Н.Голицына) великий князь Михаил Павлович и ближайшие к царю генералы. С 23 декабря начались регулярные допросы декабристов. 22 января император собственноручно составил проект манифеста о создании Верховного уголовного суда над участниками восстания. Сперанский посоветовал государю на время (до суда) отложить опубликование манифеста, сосредоточив внимание на следствии. Юрист сразу же понял, что царь хочет воспользоваться его умом, познаниями, пером для осуждения декабристов (члены комитета ни дарованиями, ни опытностью, ни умением составлять государственные бумаги не обладали).

6 мая Сперанский, переработав императорский план, представил царю свой проект учреждения суда над декабристами. Царь долго изучал его, 30 мая он выслушал последние соображения Сперанского при встрече в Царском селе. 1 июня 1826 г. был опубликован манифест о создании Верховного уголовного суда (в чрезвычайно расширенном виде, по мысли Сперанского) "из трех государственных сословий" (Государственный совет, Сенат и Синод). Верховный уголовный суд включал председателя, 17 членов Государственного совета, 3 синодальных членов, 36 сенаторов и 15 особо назначенных лиц (всего 72 персоны). В тот же день Сперанский написал от имени царя рескрипт министру юстиции о порядке ведения дел.

Судьба уготовила Сперанскому новое тяжелейшее испытание. Будучи реформатором, сторонником постепенных (впрочем, иногда и мгновенных) изменений в государственной сфере, он вынужден был теперь судить реформаторов-революционеров, попытавшихся путем вооруженного восстания, военного мятежа с пролитием крови (назовем лишь убийство П.Г. Каховским петербургского генерал-губернатора, героя войны 1812 г. графа М.А.Милорадовича) переломить судьбу России. Сперанский испытывал, несомненно, тяжкие душевные муки, угрызения совести, но... делал свое дело. Не заключалась ли в привлечении Сперанского к суду над его во многом единомышленниками (отмена крепостного права, например) тонкая и злая месть нового государя, подозревавшего его в непосредственном участии в декабристском заговоре.

Компетентный исследователь абсолютно прав: "Сперанский, оставаясь официально в тени, не выдвигаясь из числа рядовых членов Верховного суда, в то же время был главною пружиною его работы, тем скрытым маховым колесом, которое приводило в движение весь сложный механизм этого чрезвычайного судилища"; "/.../ благодаря работе Сперанского действия суда получали известную долю юридической обоснованности, которою искупалось отчасти отсутствие правильного судебного разбирательства".[12]

Де-Санглен, со слов друга Сперанского А.А.Столыпина, утверждает, что сановник был против смертной казни вождей декабризма.[13] Однако жизнь и судьба распорядились иначе. Император непременно хотел казнить главных бунтовщиков. Публичных казней в России не было со времен Екатерины II (казнь в Петербурге подпоручика В.Я.Мировича (1764 г.), сделавшего попытку освободить из Шлиссельбургской крепости несчастного императора Ивана Антоновича (Иоанна VI); казнь Е.И.Пугачева и его соратников в Москве (1775 г.). Именно Сперанскому царь поручил юридическое обоснование наказания виновных.

С 3 по 28 июня суд заседал практически ежедневно. Изучив подлинные судебные документы Мировича и Пугачева, Сперанский разделил декабристов (всего к следствию по делу о "мрачном духе крамолы" (слова Сперанского) было привлечено 579 человек) на 11 разрядов. В проекте о мерах наказаниях декабристам ("росписи") Сперанский определил: "Всем преступникам, к первому разряду принадлежащим, положить смертную казнь отсечением головы. /.../ Всем преступникам, ко второму разряду принадлежащим, определить так называемую в законах наших политическую смерть, то есть положить голову на плаху и потом сослать вечно в каторжную работу. /.../ Преступникам, к третьему разряду принадлежащим, по лишению чинов и дворянства /определить/ ссылку в каторжную работу вечно. /.../ Преступникам, к четвертому, пятому, шестому и седьмому разряду принадлежащим, по лишению чинов и дворянства /определить/ ссылку в каторжную работу на определенное время и потом вечно на поселение". И так далее по степени уменьшения вины. 11 разряд (единственный без лишения дворянства) предполагал после лишения чинов запись "в солдаты с выслугою".[14]

Дело каждого подсудимого (их было 121 человек) рассматривалось особо, каждому выносился особый приговор. Увы, все приговоры были написаны Сперанским. Юрист выделил три главных рода преступлений: умысел и попытку цареубийства, бунт и "воинский мятеж". Исследователь отмечает: "/.../ по ясности юридического построения, по логической стройности хода мысли, по лапидарной чистоте изложения схема обоснования разрядов подсудимых, составленная Сперанским, является одним из лучших произведений его пера, образцовой переработкой очень не образцового по форме и существу материала". [15]

Чуть позже во Всеподданнейшем докладе (несомненно, под нажимом императора) Сперанский поставил пять подсудимых "вне разрядов", изменив (ужесточив) меру наказания: "Из сей росписи Ваше Императорское Величество усмотреть изволите: 1) что из 121-го человека подсудимых приговором Верховного Уголовного Суда осуждаются: пять человек, вне разрядов состоящих, к смертной части четвертованием; тридцать один человек, в первом разряде состоящих, к смертной казни отсечением головы; семнадцать человек, во втором разряде состоящих, к политической смерти с ссылкою вечно в каторжную работу /.../"[16] и так далее.

27 июня состоялось последнее заседание по поводу разрядов будущих осужденных. С 28 июня по 9 июля состоялся суд, подневный "сценарий" которого был составлен Сперанским. 29 июня проводилось поименное голосование членов Верховного суда о наказаниях лицам, поставленным по важности преступлений вне разрядов. На баллотировочном бюллетене Сперанский позорно написал: "Поступить Воинского Устава 1716 г. арт/икул/ 19".[17]

Сперанский пережил муки теперь уже подлинного "падения". Изуверская средневековая жестокость приговоров смутила его душу. Только один Мордвинов открыто выступил против смертной казни, что осталось в памяти потомков. 30 июня состоялось поименное оглашение приговоров. В этот же день царь вызвал Сперанского на свидание в Царское село. О чем они говорили? Царь оставил загадочную запись (в оригинале по-французски): "У меня была длинная беседа со Сперанским; она прошла очень спокойно и дружественно, и он принес повинную".[18]

8 июля Верховный суд утвердил Всеподданнейший доклад, написанный Сперанским, т.е. приговоры декабристам. 10 июля император резко смягчил наказания, оставив в силе смертную казнь лишь в отношении пяти приговоренных. Четвертование (средневековый мучительный вид казни) он заменил позорным для дворян повешением. Лицемерный царь, снимая с себя ответственность за казнь, поручил Сперанскому написать черновик письма от лица генерала-от-инфантерии, члена Государственного Совета И.И.Дибича к председателю Государственного совета, князю П.В.Лопухину: "Государь Император повелеть мне соизволил предварить Вашу светлость, что Его Величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как на казнь одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы, и, словом, ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряженную".[19]

12 июля осужденным были объявлены приговоры. Декабрист Н.В.Басаргин, лично знавший Сперанского, вспоминал: "/.../ он грустно взглянул на меня, опустил голову, и как будто слеза выпала из глаз его".[20] 13 июля на кронверке Петропавловской крепости были повешены: М.П.Бестужев-Рюмин, П.Г.Каховский, С.И.Муравьев-Апостол, К.Ф.Рылеев и П.И.Пестель. В тот же день был опубликован манифест, также написанный Сперанским, в котором четко от имени императора было проведено выношенное автором положение о том, что "не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершенствования всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к Нам путем законным, для всех отверстым, всегда будут приняты Нами с благоволением /.../".[21] В этих словах, опубликованных в страшный день, оставивший черное пятно в биографиях нового императора и Сперанского, намечена программа действий, которую они начали осуществлять еще до суда над дворянскими революционерами.

Деятельность Сперанского (и не только судебная) была вознаграждена. В день коронации он получает первый орден (второй по достоинству для гражданского лица) из рук нового императора. В "жалованной грамоте" указано: "Божиею Милостию Мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая. Нашему Тайному Советнику и Члену Государственного Совета Сперанскому. В воздаяние за отличные труды и ревностную вашу службу Всемилостивейше пожаловали Мы вас Кавалером Ордена Святого Равноапостольного Князя Владимира первой степени большого Креста, коего знаки, при сем препровождаемые, повелеваем вам возложить на себя и носить по установлению. Пребываем к вам Императорскою нашею милостию благосклонны. Николай. Москва. 22 августа 1826 года".[22]

Совместная работа Сперанского с новым царем началась (как выше отмечено) еще до вступления молодого императора на престол. Николая (третьего сына Павла I) никто не готовил специально к занятию трона. Однако он получил достойное образование. Все современники обращают внимание на то обстоятельство, что Николай Павлович проявлял недюжинную компетентность в многоаспектных юридических проблемах (Сперанский, в частности, отмечал, что царь говорит, как профессор). Николай получил хорошую юридическую подготовку. В течение четырех с лишним лет с ним (и великим князем Михаилом) занимался правовыми дисциплинами знаменитый "законоведец" Михаил Андреевич Балугьянский (1769-1847), "венгерский уроженец" (карпаторус), выпускник Венского университета, профессор Пештского университета, поступивший на русскую службу 1 августа 1803 г. В "формулярном списке" Балугьянского отмечено: "С 20 апреля 1813 по 1 июля 1817 года обучал Их Императорских князей Николая Павловича и Михаила Павловича правам: естественному, публичному и народному"[23] (т.е. международному). Едва заняв трон, Николай решительно занялся правовыми проблемами, проявив недовольство деятельностью Комиссии составления законов.

В январе 1826 г. царь поручил Сперанскому составить подробный доклад о деятельности Комиссии за век с четвертью ее деятельности. Работа над пространным отчетом-исследованием заняла, видимо, несколько недель. В трактате, представленном на Высочайшее усмотрение, Сперанский, коротко охарактеризовав историю деятельности Комиссии, представил план системы права (законодательства), которую необходимо было заново создать: "Все законодательство разделить на шесть следующих частей. Первая часть должна заключать органические или коренные /законы/, до правления государственного относящиеся. Вторая часть должна вмещать в себя общие основания или начала прав /так !/. Третия /так !/ должна содержать в себе общие государственные законы относительно лиц, вещей, действий, обязательств, собственности, владения. Четвертая - законы уголовные и Устав Благочиния. Пятая - способы приведения законов в исполнение и применение оных (судоустройство, судопроизводство). Шестая часть - частные законы (губернии, города, общества)".[24] Царь принял этот план.

Далее Сперанский гордо отмечает свое участие в деятельности Комиссии в 1808-1811 гг., когда под его руководством были подготовлены "1) вторая часть Гражданского Уложения, 2) проект Торгового Уложения, 3) проект Уголовного Уложения", и полный развал деятельности Комиссии в годы его многолетнего удаления (1812-1821). Работа полностью застопорилась, утонув в бесплодных спорах, подготовленные проекты не были даже толком рассмотрены. Далее он пишет о себе в третьем лице: "/.../ 3 ноября 1821 года последовали два Высочайших указа, /.../ коими повелено Тайному Советнику Сперанскому, получая проекты из Комиссии, представлять их Государственному совету, давать на них изъяснение, составлять по оным журналы и подносить их на Высочайшее усмотрение. Для сего поставлен он в сношения с Комиссиею без участия, однако, в ее управлении".[25] Последняя фраза определила судьбу Сперанского до самой смерти... Возвращение Сперанского в Комиссию составления законов вдохнуло новую жизнь в ее замершую деятельность, начались регулярные заседания, возобновилась работа над Торговым и Уголовным уложениями.

В том же январе Сперанский представил царю доклад, в котором был намечен четкий план к "окончательному составлению законов". По мысли Сперанского, "образ составления законов есть троякий: 1) свод, 2) уложение, 3) учебные книги.

Свод (digeste) есть соединение законов, существующих по какой-либо части, расположенное в известном порядке. Порядок сей бывает или Хронологический, когда законы слагаются по порядку их издания, невзирая на разность их содержания; или Азбучный, когда они располагаются по порядку слов; или наконец Систематический, когда они расположены по предметам и по тому же плану, какой принят в Уложении.

Уложение (Code) есть систематическое изложение законов по их предметам, так устроенное, чтобы 1) законы общие предшествовали частным, и предыдущие всегда приуготовляли бы точный смысл и разумение последующих; чтоб все законы, по своду недостающие, дополнены были в Уложении и обнимали бы сколь можно более случаев, не нисходя однако же к весьма редким и чрезвычайным подробностям.

Учебная книга (institutes) есть то же самое Уложение, но более методическое и приспособленное к учебному преподаванию в училищах.

Сверх сих трех главных видов есть еще четвертый, принадлежащий Уложению под именем изъяснений (commentaires). В них излагается разум или основание законов, дается отчет о причинах и необходимости дополнений или перемен, в Уложение введенных, и установляется связь их с законами существующими. /.../ Об учебной книге, кроме некоторых слабых опытов профессора Кукольника,[26] и помышляемо еще не было. Некоторые начатки изъяснений сделаны в тетрадях, кои читаны были в Совете при рассмотрении Уложений. /.../

Три есть степени законоведения: Приказный; он есть память законов без связи их отношений; Ученый - он есть познание законов в связи и систематическом отношении их предметов; Государственный - он есть соображение законов с положением Государства.

Из сих трех степеней один токмо первый составляет у нас предмет постоянных занятий и практического навыка. Второму едва положены в университетах слабые начала, без книг и без пособий. Третий зависит от личных способностей и приобретается опытом дел государственных".[27]

Прочитав доклады Сперанского, царь отреагировал немедленно. Через семь лет он вспоминал (19 января 1833 г.): "При самом моем восшествии на Престол я счел долгом обратить внимание на разные предметы управления/.../. Первым занявшим меня делом было, естественно, правосудие. /.../ Это побудило меня с первых дней моего правления рассмотреть состояние, в котором находилась комиссия, учрежденная для составления законов. К сожалению, представленные сведения удостоверили меня, что ее труды оставались совершенно бесплодными. /.../ Вместо сочинения новых законов я велел собрать сперва вполне и привести в порядок те, которые уже существуют, а самое дело, по его важности, взял в непосредственное мое руководство, закрыв прежнюю комиссию".[28]

31 января Комиссия составления законов была преобразована в прославленное II Отделение Собственной Его Императорского Величества (далее - С.Е.И.В.) канцелярии. Начальником II Отделения стал М.А.Балугьянский. Царь (напомним, что в разгаре было следствие по делу декабристов) не доверял Сперанскому. При назначении на пост Балугьянского император сказал ему о Сперанском: "Смотри же, чтобы он не наделал таких же проказ, как в 1810-м году: ты у меня будешь за него в ответе".[29]

Однако царь вверил Сперанскому (без поста и чина) общее "возглавление" важнейшей отрасли государственного дела. Приведем слова биографа, который не без некоторого удивления свидетельствует: "Сперанский /.../, которому было вверено управление всего дела и все доклады по этой части у Государя, не получил никакого официального титула. А в продолжение тринадцатилетнего управления он постоянно носил одно прежнее звание члена Государственного совета по департаменту законов".[30] Император отчетливо понимал, что в осуществлении планов, намеченных Сперанским, ему не обойтись без его гениального ума, обширнейших правовых познаний, юридической опытности. До самой смерти Сперанский руководил II Отделением без какого-либо юридического оформления своей нелегкой миссии. Бытует легенда, что, пережив гонения и ссылку, он позже неоднократно отказывался от портфеля министра юстиции.

4 апреля 1826 г. были изданы Высочайшие указы (Правительствующему Сенату и министру финансов) об укомплектовании чиновниками II Отделения С.Е.И.В. канцелярии. Вместо 44 человек, служивших в Комиссии составления законов, во II Отделение было зачислено 20 чиновников (чиновникам, оставшимся за штатом, было выплачено годовое жалование). В штат II Отделения (помимо прочих) были зачислены известнейшие ученые, профессора А.П.Куницын (преподаватель Лицея, фундатор политических воззрений А.С.Пушкина), М.Г.Плисов (оба были уволены из Санкт-Петербургского университета за вольнодумство и демонстративно приняты Сперанским и Балугьянским на службу во II Отделение), В.Е.Клоков (у почтенного профессора был замечательно интересный чин: "обер-гиттен-Фервальтер 8 класса"); "действительный статский советник Цейер", "коллежский секретарь /Н.М./ Старцов" (ставший ближайшим помощником Сперанского в последние годы жизни будущего графа), "надворный советник барон Корф".[31] На содержание II Отделения было ассигновано 37 800 рублей (Комиссия составления законов тратила 95 000 рублей в год). Отдельной строкой финансировалось приобретение книг для II Отделения - 10 000 рублей в год.[32]

Сперанский прозорливо наметил три направления в титаническом труде по систематизации законодательства: составление Полного собрания законов, на его основе - Свода законов и Уложений (кодексов, выражаясь современным языком). Гигантская работа была завершена (первый и последний раз в российской истории) в кратчайшие сроки и увенчалась блистательным успехом. Но обо всем по порядку.

Номинально возглавив II Отделение, Сперанский попытался создать при нем некую высшую юридическую школу, он даже подумывал об академии.[33] Создание этого юридического учебного заведения не было никак оформлено, но оно существовало фактически долгие годы. Начало преподавания юридических дисциплин было положено самим Сперанским. Процитируем запись М.А.Корфа: "При первоначальном приступе во II-м Отделении Собственной Его /Императорского/ Величества канцелярии к составлению Свода законов граф Сперанский собственноручно написал для каждого чиновника предварительное обозрение и главные разделения вверенных ему частей".[34] Сохранились законченные мини-трактаты Сперанского: "Об охранении", "К праву вообще", "К праву яко способности", "О праве личном", "О системе законов вообще", "О системе законов собственности", "О собственности", "О законах гражданских".

Приведем определение, данное Сперанским: "Право иногда употребляется в смысле закона (objective), а иногда в смысле власти (subjective). Употребление сего слова в первом смысле Российскому языку не свойственно. Слово jus могло быть употребляемо в смысле закона, ибо оно происходит от justum (jus a jubendo); по сему понятию jus есть род, а закон его вид. Но слово право происходит от слова править, правят по закону лица и места, законом установленные, но закон сам по себе не правит. Управление действует по закону, но закон различен от управления. Право есть следствие закона и законом определяется. Если закон называть правом, то право (subjective) будет определяемо правом (objektive); смешение и в других языках весьма примечательное, но от привычки к употреблению менее приметное. Право обыкновенное различают от действительой власти и поставляют его в одной способности или возможности иметь власть. Сие происходит от того, что власть (potestas) смешивают с владением (potestio).[35] Любопытно, что Сперанский - христианин, идеалист, мистик-визионер - исповедует совершенно позитивистское понимание права.

И после составления "трактатов" Сперанский продолжал "преподавательскую" деятельность во II Отделении, читал лекции и проводил семинары (выражаясь современным языком). Так, во II Отделении в 1828-1829 гг. у Сперанского, Куницына, Плисова и Клокова обучался (параллельно с занятиями в университете) молодой, в будущем выдающийся правовед, автор "Энциклопедии законоведения", первого в России оригинального труда по философии права и истории философии права К.А.Неволин.[36] Неволин (с группой товарищей) по протекции Сперанского был отправлен позже на учебу в Берлинский университет, где слушал лекции у Гегеля и Савиньи.[37] Для работы во II Отделении Сперанский отбирал лучших выпускников Духовных академий и университетов (так, незадолго до смерти он принял к себе на службу "кандидата прав" И.Д.Делянова (1818-1898), будущего министра просвещения в правительстве Александра III).[38]

В своей преподавательской и кодификаторской деятельности Сперанский использовал богатейшую библиотеку, собранную им за долгие годы. Библиотека была сугубо научной (труды на английском, немецком, французском, латинском и древнегреческом языках), судя по всему, в ней не было книг на русском языке (помимо карт и географических атласов). Сохранился рукописный каталог библиотеки Сперанского. Раздел "Rechtswissenschaft" включал 358 наименований: Corpus juris civilis, Corpus juris germanici, салические тексты, дигесты Юстиниана, произведения Пухты (5 книг), Бунге (5 книг), Савиньи (4 книги), Миттермайера (3 книги), Фейербаха (3 книги), два парижских издания Кодекса Наполеона (1809 и 1819 гг.), все французские кодексы и мн. др. Раздел "Staatswissenschaft" включал 210 наименований: два собрания сочинений Монтескье, Пелитц (4 книги), Макиавелли (на французском языке), Рейналь, А.Смит, И. Бентам, Б. Констан, Мирабо, Д.Рикардо и мн. др. Раздел "Geschichte, Geographie und Statistik" включал 300 наименований: Нибур, Гиббон, Сисмонди, Мишле, литература по истории Французской революции, биографии Наполеона и мн. др. Раздел "Religion" включал 199 наименований: Библия на древнееврейском, латинском, древнегреческом и чешском языках и мн. др. Раздел "Philologie und Paedagogik" включал 285 наименований (на древнегреческом и латинском языках): Гомер, Эсхил, Софокл, Ксенофонт, Геродот, Плутарх, Платон, Аристотель, Вергилий, Гораций, Плавт, Катулл, Лукреций, Цицерон (отдельно трактаты и речи), Цезарь, Сенека, Тацит, Саллюстий, Светоний и мн. др. Раздел "Philosophie" включал 109 наименований: два собрания сочинений Канта на латинском языке, труды Канта на немецком и французском языках, собрание сочинений Юма на французском языке, собрание сочинений Гегеля, труды Шеллинга, Декарта, Спинозы, Ф.Бэкона, Лейбница, Пуфендорфа, Паскаля и мн. др. Раздел "Literatur und Kunst" включал 50 наименований: Ариосто, Камоэнс, Монтень, Ламартин, Фонтенель, Руссо (собрание сочинений), произведения Ф.В.Булгарина (в переводе /!!!/ на немецкий язык) и мн. др. Сперанский также собирал книги по астрономии, математике, горному делу, природоведению и медицине. [39]

Ко времени работы Сперанского во II Отделении у него выработалась четкая система подготовки рукописей. В те времена не было никакой множительной техники, посему карандашные наброски Сперанский отдавал своим помощникам, которые расшифровывали весьма трудный для чтения почерк шефа и аккуратно его переписывали набело. С набросками Сперанского работали Старцов (в последние годы чаще других), Репинский и Цейер. В перебеленные рукописи Сперанский часто вносил чернилами (реже карандашом) исправления своей рукой. Исследовательница архива великого юриста отмечает: "Подавляющее большинство рукописей Сперанского представляет собой черновые автографы, написанные карандашом. Сперанский имел обыкновение записывать свои мысли по разным вопросам на ходу /.../. Значительная часть рукописей Сперанского носит следы работ его помощников".[40]

В архиве кодификатора сохранилось большое количество недатированных рукописных (в подавляющем большинстве до сих пор не опубликованных) работ по теории, истории, философии права, по отраслевым правовым дисциплинам. Установить время их создания (все они написаны в промежутке между 1826-1838 гг.) не представляется возможным. Часть их относится к "штудиям" для сотрудников II отделения, часть - к занятиям с наследником престола, часть - ко времени (незадолго до смерти) переработки юридических "бесед" с будущим Александром II в незавершенный труд правоведа "Руководство к познанию законов".

Назовем лишь важнейшие из них (часто будет указан шифр черновой и перебеленной рукописей): "Честное, совестное и нравственное есть одно и то же",[41] "Правило общежития по Канту" ("Правило союза есть то же, что и Кантово правило: так поступай - то же, что возлюби искреннего твоего, яко же сам себя. В Боге все едино: да будут едино, яко же и мы. Правило Канта есть не что иное, как необходимость совместности. Но неправилен его вывод добра и зла - отсюда следует только справедливость, а не добро и зло" /весь текст/),[42] "Мнение о "Духе Законов" Монтескье" (заголовок дан Н.М.Старцовым),[43] "О началах законоведения римского в приложении их к российскому",[44] "Русская Правда есть Правда Варяжская" ("Почему нет ни слова в Русской Правде о церковном причте, о/б/ убийстве священника, боярина новгородского, тысяцкого и проч. Потому что сие уложение есть Правда Варяжская, Правда Русская" /весь текст/),[45] Юриспруденция",[46] "Право",[47] "Основания российского права",[48] "Сходство в образовании права с образованием языка",[49] "Власть и право",[50] "Обращение власти в право",[51] "Право сильного - не есть право",[52] "О стихиях права. Когда человек в союзе с самим собою" (заголовок Н.М.Старцова),[53] "Охранения /так !/ права",[54] "Править собой, править другими",[55] "Значение слова jus",[56] "Три степени законоведения",[57] "Записка о предметах законоведения",[58] "Степени и образы познания законов",[59] "Закон",[60] "О праве естественном",[61] Общее понятие о законе",[62] "Закон. Источник любви к отечеству",[63] "Афоризмы о разделении законов",[64] "Афоризмы юридические",[65] "Афоризмы политические и юридические",[66] "Афоризмы юридические и философские",[67] "Законы гражданские и законы политические",[68] "Изъяснение духа времени или либеральности".[69]

Из всех работ этого цикла лишь одна "О законах римских и различии их от законов российских" четко датирована: карандашная запись Сперанского - "10 марта 1826 /года/". Столь точную датировку Сперанский ставил в тех случаях, когда читал императорам свои тексты. Можно уверенно утверждать, что данная работа была прочитана вслух Сперанским Николаю I. Она настолько важна для уяснения правопонимания Сперанского, что целесообразно привести ее целиком:

"Законы по разделению, принятому в Юстиниановом Уложении, суть или естественные (jus naturae), или общенародные (jus gentium), или Римские (jus civile); сии последние суть или публичные, ко всему государству принадлежащие (jus publicum), /или/ к пользам частных людей относящиеся (jus privatum). На сем разделении впоследствии основано другое, более употребительное.

Законы суть или естественные, или положительные; естественные (jus naturae) cуть те, кои здравым разумом установляются; положительные (jus positivum) установляются верховною властью.

Естественные законы делятся на два рода: публичные и приватные (jus publicum et jus privatum).

Законы естественные публичные еще делятся на два рода: на внутренние и внешние (jus civitatis et jus gentium). Законы естественные приватные не делятся на роды, но располагаются по их предметам тако же, как и законы положительные приватные.

.Законы положительные, тако же как и естественные, делятся на два главные рода: на публичные и приватные.

Законы положительные публичные (jus civitatis statuarum) заключают в себе:

1) Законы государственные основные (jus fundamentale).

2) Законы о правах состояния (jus privilegiorum).

3) Законы управления (jus politicae).

4) Законы уголовные (jus crimi nale).

5) Законы церковные (jus ecclesiasticam).

Законы положительные приватные не имеют родов и делятся по предметам на законы: о лицах, о вещах и об исках (jus personarum, jus rerum et jus actionum); впоследствии им присвоено в особенности именование законов гражданских (jus civile). Хотя в первоначальном смысле все роды законов, свойственных Риму, назывались jus civile, и законы сии противополагались законам внешним (juris gentium). Здесь представляется сие разделение в общем его начертании; бесполезно было бы исчислять все изменения и поправки, в них сделанные; первоначальная их основа есть одна и та же система Юстинианова.

Сия система, во-первых, есть произвольна и неудобна и, во-вторых, не может быть приложена к Российскому законодательству.

I. Произвольность системы Юстиниановой.

В преклонном и близком уже к падению веке римской Империи ни в уме, ни в силе Государственного управления нельзя было по естественному вещей порядку ожидать здравых и точных о законах понятий. Римские законы, памятник тясящелетнего /так !/ гражданского образования и великой законодательной мудрости, в изложении Юстиниановом представляют развалину великолепного здания, в коем рукою и малосведущих художников наудачу слеплены разнородные драгоценные остатки. Не найдя в преданиях общего чертежа законодательства законники Юстиниановы выдумали свой, понятиям того времени свойственный, но обширности предмета несоразмерный. Когда же по сему тесному чертежу приступили к построению, тогда на опыте оказалось, что многие материалы оставались без размещения; сему неудобству желали пособить двумя средствами и допустили две новые погрешности: 1) Непрестанное от чертежа отступление, вставки в нем и поправки, разнообразные и часто противоречащие определения одних и тех же понятий. 2) Когда же и сие средство было недостаточно, тогда прикрепляли уже оставшиеся части одна к другой без всякой почти связи или с связью, из греческих полуученых того века тонкостей сплетенною.

К погрешностям первого рода должно отнести два главные разделения законов, сими законниками введенные, - разделение их на естественные и положительные, а потом на публичные и приватные.

Есть, без сомнения, законы природы, Творцом ея установленные, но законы сии не противополагаются законам, верховною человеческою властию установленным. Они составляют не особенный род, но основание всех законов человеческих. Законы сии объемлют всю природу, а не одно царство животных, и, следовательно, нельзя определить их одним инстинктом животных; нельзя сказать: jus naturae est quod natura omnia animalia docuit. Еще менее можно допустить другое определение, коим желали первое исправить, а именно, что законы естественные суть те, кои из одних начал здравого разума к благосостоянию Государства произвести можно, как будто законы положительные, верховною властию издаваемые, основаны не на тех же началах разума: но разума, объемлющего различие климата, степень образования и местных обстоятельств, без чего и здравым он быть не может.

Разделение законов на публичные и приватные тако же неправильно и произвольно.

Закон имеет две составные части: правило и охранение. Охранение всех законов есть сила Государственная (публичная) и, следовательно, с сей стороны все законы суть публичные. Цель законов публичных, как, например, законов безопасности, столько же относится к Государству вообще, как и к частным людям в особенности; следовательно, с сей стороны и законы безопасности могут назваться приватными.

Трудно вообразить себе, что есть Государство без обывателей, и, следовательно, представить законы, полезные Государству, но бесполезные для частных людей. Правда, что есть собственность частная и собственность государственная (res publica et res privata), в сем уважении приватным законам должно бы было противопоставлять токмо законы Государственного Хозяйства, а не все вообще законы, к частной собственности не принадлежащие.

Невзирая однако же на все недостатки Юстиниановой системы таково было превосходство Римских законов в существе их, что изложение их, хотя и безобразное, принято в Европе во всеобщее почти употребление. Недостатки сего изложения старались исправить разными дополнениями и изменениями и, хотя доселе в сем не успели, хотя коренной порок сей системы, произвольность плана, ничем не может совершенно быть исправлен; тем не менее однако же, чем более употребляли времени и трудов в обработании /так !/ его, тем более самою работою к нему привыкали и тем сильнее прилеплялись.

К сему присоединилось другое обстоятельство.

Римские законы вскоре после разрушения Западной Империи и после завоевания Европы северными народами вошли в ней в употребление. Юстинианово изложение, особенно после открытия известных Флорентийских пандектов, укоренилось во всех училищах, во всех судах, соделалось святынею для всех законников. Тщетно было бы помышлять испровергнуть тысящелетнее /так !/ могущество, особливо когда нет еще системы, которая бы могла заменить его с очевидным преимуществом.

Совсем другие обстоятельства были в России , и сие ведет ко второй статье настоящего замечания.

II. О несовместности Юстиниановой системы с Российским законодательством.

Есть догадки, что в первых веках основания Российского Государства Юстинианово изложение законов под именем Законов Греческих имело некоторое участие в составе нашего законодательства, и что в позднейшие времена, с переводом Фотиева моноканона[70] или Кормчей Книги, градские законы, в ней содержащиеся, отрывок или лучше сказать последствие системы Юстиниановой, принимаемы были у нас в соображение. Но сие суть догадки, а подлинники законов, до нас дошедшие, указуют нам совсем другие источники.

Русская правда очевидный имеет отпечаток северных Германских законов; новгородские грамоты и судебники /пропуск/ годов, сохраняя еще некоторое сходство с сими законами, имеют уже свой местный, природный облик. Ни в разделении предметов, ни в судебном языке ничего нет похожего на изложение Юстинианово.

В предисловии к Уложению 1649 года, хотя и постановлено принимать в соображение Градские законы Греческих Царей, и хотя, быть может, что некоторые законы и действительно оттуда заимствованы, но ни в языке, ни в системе уложения нет ничего Римского, ничего Юстинианова.

В законах, а особенно в уставах (Регламентах), во время Петра Первого изданных, учреждения и уставы немецкие были принимаемы в соображение. Сие доказывается и содержанием их, и слогом, и самыми словами, но решительного поворота от Российского природного законодательства к системе Юстиниановой ни в сих уставах, ни в последующих не видно.

Первые следы некоторого сближения с сею системою являются в Наказе 1768-го года. Но Наказ сей остался без действия.

Таким образом, от самой древности до времен наших Российское законодательство, исключая двух эпох: при Ярославе и при Петре Великом, действовало и возрастало собственными своими природными силами и, может быть, одно во всей Европе ничего почти не почерпало в общем источнике законов, в Римском праве.

Отсюда происходит не только в существе законов, но и в системе их, а еще более в языке судебном и деловом столь резкое различие между законодательством Европейским и Российским, что соединить их нет почти никакой возможности, не переменив обычаев, навыков, образа мыслей всех судей и делопроизводителей. Есть многие сходства в законах и особенно в делопроизводстве, но сии сходства возникли не от подражания, но от того общего правила, что одинакие обстоятельства производят у разных народов одинакия последствия. Проявляются даже некоторые и в словах подражания, но это суть более покушение и попытка, нежели обдуманный и решительный план законодательства. Из сего следует, что если бы система изложения Юстинианова и, действительно, была основательна, то и тогда можно бы было только пожалеть, что она с нашими обычаями несовместна, по счастию и жалеть не о чем. Одно неудобство: молодые наши законники вместо одной должны учиться двум разным системам: Российской и Римской, ибо никто ни в каком Государстве не должен иметь притязаний быть истинным законоведцем, не зная законов Римских, так как никто не может быть сведущ в истории своей страны без познания истории общей; но и сие неудобство со временем прекратится. Не выше сил человеческих слить обе системы в одну, т.е. составить изложение Римских законов по системе Российского уложения, и тогда обучение их будет столько же просто и удобно, сколько ныне оно трудно и редко бывает основательно" /весь текст/.[71] В этом "замечании", представленном вниманию государя, Сперанский предстает не только как теоретик, историк права, но и как горячий патриот, отстаивающий самобытность русской правовой системы. "Слить обе системы в одну" он успешно (победоносно) сможет в своей кодификаторской работе.

Итак, сотрудники II Отделения С.Е.И.В. канцелярии, засучив рукава, принялись за беспримерный в отечественной истории труд (напомним, что численность их не превышала штатного расписания рядового сектора современного академического института). Позднее при II Отделении была создана специальная типография, в котором печатались тома Полного собрания законов и Свода законов Российской империи (ясно, что Полное собрание законов явилось основой создания Свода законов).

Работа (неимоверная по сложности, скрупулезности и напряженности) растянулась на несколько лет. Биограф кодификатора четко определяет функции номинального главы II Отделения: "Все чиновники трудились каждый день над своей частью и подавали письменный отчет о сделанном ими в продолжение недели. Каждый вечер в 7 часов старшие редакторы поочередно являлись к Сперанскому с своими тетрадями; а он в присутствии Балугьянского делал поверки и исправления, не пропуская ни одной строки; причем высказывал свои меткие наблюдения, остроумные замечания, тонкие выводы, обращая свой кабинет в школу высшей государственной науки и делового красноречия".[72]

Работа над Полным собранием и Сводом законов шла параллельно. Сотрудники Сперанского (и он сам, в первую очередь) исписывали буквально тысячи листов тряпичной бумаги.[73] Забегая вперед отметим, что сотрудники II Отделения к 1830 г. составили Полное собрание законов в 40 томах, начиная с Соборного уложения 1649 г. и заканчивая Манифестом от 14 декабря 1825 г. (составлен Сперанским). Нормативные акты публиковались в хронологической последовательности. Работа, помимо прочего, потребовала серьезнейших архивных изысканий.

Профессор С.И.Баршев, выученик Сперанского по II Отделению, в речи, посвященной памяти учителя, констатировал: "До издания Полного собрания и Свода русские законы скрывались в архивах и камерах и отчасти в частных сборниках, не заслуживавших никакого доверия по отсутствию всякой системы и неполноте содержания, были поэтому доступны и известны только служащим и ученым, да и то не вполне. Сперанский вывел русские законы из этих тайников и притонов, сделал их чрез то общеизвестными, и мгла, царившая в русских судебных местах, рассеялась". [74]

Полное собрание законов включало 30 920 актов плюс шесть томов приложений (алфавитно-предметный и хронологический указатели, графики, рисунки и т.д.). В том же 1830 г. началось второе издание Полного собрания законов. Новые нормативные акты составляли тома, выходившие ежегодно. После 1 марта 1881 г. (убийство народовольцами Александра II) началось третье издание Полного собрания законов (последний том, включавший законодательство за 1913 г., вышел в предреволюционном 1916 г.). Полное собрание законов включало все законы, постановления, нормативные акты, исходившие от верховной власти и правительственных учреждений, причем как действующие, так и отмененные (устаревшие).

Свод законов (работа над ним и издание были завершены в 1832 г.) заключал в себе только действующие законы, которые систематизировались не по хронологии, а по отраслевому принципу. Сперанский "со товарищи" издали Свод в 15 томах, содержащих действующие законы на 1 января 1832 г. (издание включало 36 тысяч статей и 6 тысяч приложений). Его статьи соответствовали законам, входившим в Полное собрание.

В.М.Клеандрова, исследовавшая структуру и содержание уникального издания, пишет: "В соответствии с идеями Сперанского Свод делился на восемь главных отделов, помещенных в 15 томах. Структура Свода была следующей: I. Основные государственные законы (т. I, ч. 1); II. Учреждения: а) центральные (т. I. ч. 2); б) местные (т. II); в) уставы о службе государственной (т. III); III. Законы правительственных сил: а) уставы о повинностях (т. IV); б) уставы о податях и пошлинах (т. V); в) Устав таможенный (т. VI); г) уставы монетный, горный и о соли (т. VII); д) уставы лесной, оброчных статей, арендных старостинских /так !/ имений (т. VIII); IV. Законы о состояниях (т. IX); V. Законы гражданские и межевые (т. X); VI. Уставы государственного благоустройства: а) уставы кредитный, торговый, промышленности (т. XI); б) уставы путей сообщения, строительный, пожарный, о городском и сельском хозяйстве, о благоустройстве в казенных селениях, о колониях иностранцев в империи (т. XII); VII. Уставы благочиния (законы полиции): а) уставы о народном продовольствии, об общественном призрении и врачебный (т. XIII); б) уставы о паспортах и беглых, о предупреждении и пресечении преступлений, о содержащихся под стражей, о ссыльных ( т. XIV); VIII. Законы уголовные (т. XV, кн. 1). В кн. 2 т. XV включались уголовно-процессуальные законы".[75]

В разгаре работ по составлению Свода Сперанский докладывал царю (карандашная датировка кодификатора - 14 января 1828 г.) о "законах по гражданской части": " Представляя Вашему Императорскому Величеству Свод существующих законов, /.../ считаю долгом изложить кратко: 1) существо сей работы; 2) сравнительное отношение ее к иностранным Уложениям; 3) действительную ее пользу и употребление.

I. О существе Свода.

Гражданское наше законодательство, начиная с первого Уложения, обнимает с лишком 176 лет. Все Указы и постановления, на сем пространстве времени рассеянные, привесть в один состав; дать им систематическую связь так, чтобы они представляли одно целое, одну книгу, как бы одним приемом и в одно время сочиненную, без повторений и противоречий - в сем состояло дело Свода и существо задачи, 2-му Отделению в начале 1826-го года данной". Сперанский далее гордо заявляет, что его Свод полнее французского, прусского и австрийского сводов.

"Определение и удостоверение в материалах. Для сего сперва из разных архивов собраны реестры всех узаконений, по сим реестрам отысканы самые узаконения, таким образом полнота их удостоверена всеми возможными способами.

Извлечение. Из сего общего состава всех законов по предметам государственным, казенным, полицейским и уголовным отделены сначала те, кои принадлежат к составу законов гражданских. /.../

Надлежало составить два свода: один исторический, в коем изложены законы со всеми их изменениями, и другой свод законов существующих. /.../ Первый представляет, как законы наши образовались, возрастали, изменялись; а последний представляет то, что в них осталось и есть неизменно. На составление первого свода употреблено 15 месяцев, второй совершен в 6 месяцев.

Особенное прилагаемо было попечение, чтобы в своде не было противоречий и, кажется, цель сия достигнута. /.../

Свод содержит в себе 7341 статью. В сих статьях, составленных более нежели из 20 т/ысяч/ разных указов, заключается:

1. Все то, что в иностранных законодательствах именуется собственно гражданским уложением (code civil, Buergerliches Gesetzbuch).

2. Все то, что в них разумеется под именем Коммерческого уложения (code de commerce).

3. Все то, что в них составляет судебное уложение (code de procedure civile, Buergerliche Gerichtsordnung).

Н/о/ сверх того в статьях свода заключаются:

4. Законы о состояниях - во Французском уложении они слегка упомянуты, в Австрийском они отнесены к законам политическим и в одном только Прусском изложены с подробностию.

5. Законы о совершении актов состояния, купли и продажи, залога, межевых и проч. - Законы сии известны во Франции отдельно под именем Уставов нотариата, в других же государствах они рассеяны в разных постановлениях.

6. Устав межевой, часть сия в других государствах составляет особенный отдел законов и в Уложение не входит.

7. Учреждение Судебных мест отчасти токмо изложено в Прусском Судебном Уложении, в других не собрано и не приведено в единство.

Следовательно, сколько объем свода нашего обширен и полон, столько составные его части недостаточны и скудны. Сие и быть иначе не могло. Гражданские законы нигде не были произведением умозрения. Они везде возникали от дел и случаев. Следовательно, чем более дел, чем жизнь Государства была продолжительнее, чем круг его действия обширнее, тем гражданские его законы обильнее, тем состав их полнее. Сто семьдесят пять лет гражданского бытия нашего есть эпоха весьма краткая в сравнении с другими. Прибавить к сему должно, что другие народы вступили в гражданскую жизнь с великим наследством; мы, напротив, мы ничего почти не наследовали от Римлян и весьма мало от Греков. Все богатство наше в сем роде есть наше собственное, благоприобретенное. Справедливее можно дивиться тому, что мы имеем, нежели тому, чего у нас нет".[76] Доклад содержит важные теоретические и практические положения, использованные в работе над соответствующим разделом Свода его основным автором - М.А.Корфом. Отметим, что доклад весьма смел по тону и духу, а это свидетельствует не только о служебном, но и личном сближении с третьим в жизни нашего героя самодержцем.

Полное собрание и Свод законов Российской империи - вечный памятник творческому и организаторскому гению Сперанского.

Работа работой, а жизнь шла своим чередом. Перечислим награды и назначения Сперанского в этот период. 14 мая 1826 г. он был введен в Комитет об устройстве учебных заведений.[77] 6 декабря 1826 г. Сперанского включили в Особый комитет, состоявший под председательством графа Кочубея из самых близких к императору персон, ведавший общими проблемами государственного управления.[78] 8 июля 1827 г. он "жалован бриллиантовыми знаками Ордена Св. Александра Невского"[79] (высшая степень награды).

В специальном рескрипте император прочувствованно написал: "Михаил Михайлович. Я рассматривал с особым удовольствием составленную под руководством вашим во 2-м Отделении Моей канцелярии первую часть Свода Наших законов в Историческом виде. В сем обширном труде, бдительностию вашею столь скоро совершенном, приятно Мне видеть основания другого, еще - важнейшего, коего успех от самого начала минувшего столетия был предметом постоянных желаний и попечений всех Моих Предшественников и как вам известно одною из первых мыслей Моих при вступлении на Прародительский Престол. Вы конечно не ослабеете в рвении к довершению сего истинно полезного, с особенною доверенностию порученного вам дела и будете, как доселе, одушевлять и других своими наставлениями и примером. Отдавая полную справедливость трудам вашим и в изъявление благоволения Моего, жалую вам украшенные алмазами знаки Ордена Святого Александра Невского, надеюсь, что сии труды и старания вскоре ознаменуются новыми успехами, кои удовлетворят ожиданиям Моим. Пребываю благосклонный к вам Николай. В лагере при Красном Селе 8-го июля 1827-го /года/".[80]

2 октября 1827 г. Сперанский был произведен в действительные тайные советники (чин второго класса, выше стоял лишь канцлер) - зенит карьеры государственного мужа.[81] Через пять дней император назначил его председателем "Комитета о составлении вексельного устава, устава о торговой несостоятельности, учреждения коммерческих судов".[82] 2 января 1828 г. Сперанский "жалован табакеркою с портретом Его Императорского Величества".[83] 7 февраля (по другим сведениям 17 февраля) того же

года "Всемилостивейше пожаловано в арен/ду/ на 12 лет имение Волколаты /иногда пишут: Волоколаты/ с производством до вступления во владение оным по 5 т/ысяч/ рублей серебром из Государственного казначейства не в пример другим /так !/".[84] 22 августа 1828 г. Сперанский получил "Знак отличия беспорочной службы за 25 лет",[85] глубоко огорчивший награжденного (в выслугу не были включены годы вынужденной опалы и ссылки). 1 апреля 1830 г. он был назначен "Председателем Комитета о составлении Рекрутского устава".[86]

Николай Павлович (как и его старший брат) часто использовал золотое перо Сперанского при составлении важных правительственных документов. Например, в 1826 г. в преддверии вооруженного столкновения с Персией, попытавшейся захватить Закавказье, Сперанский от имени императора составил манифест, в котором объявлялась война: "Ныне от Главнокомандующего в Грузии Генерала Ермолова получены донесения, что со стороны Персии в разных пунктах учинено в пределы наши воинское вторжение. /.../ Генералу Ермолову предписано, отражая силу силою, прежде всего очистить границу и укротить возмутителей /.../, при помощи Божией действовать наступательно".[87] Им же составлен (24-25 декабря 1826 г.) проект Высочайшего указа об учреждении медали в память о взятии русской армией Парижа, выдававшуюся "в награду всем воинам, кои по 19-е марта 1814 года в действующих войсках состояли".[88]

По заслугам были оценены не только ученые и чиновничьи труды Сперанского, но и его, пусть косвенное, на расстоянии, но деятельное участие в делах столичного университета (в "Комитете об устройстве учебных заведений" постоянно обсуждались учебные программы - система юридического образования в университетах разрабатывалась и корректировалась лично Сперанским,[89] предлагались кандидатуры приглашаемых профессоров и т.д.). 31 января 1829 г. ректор университета (француз по происхождению) прислал Сперанскому диплом № 584: "Под высочайшим покровительством всепресветлейшего, державнейшего, великого государя Николая Первого, императора и самодержца всероссийского, и проч., и проч., и проч. Императорский Санкт-Петербургский Университет, уважая отличную любовь и ревность к пользам наук Господина Действительного Тайного Советника и Кавалера Михаила Михайловича Сперанского, признает Его Превосходительство Почетным своим членом, в совершенном удостоверении, что он всевозможно споспешествовать будет чести и успехам сего заведения. Дан в Петербурге, 1828 года декабря 31 дня. Ректор ИСПбУ /так !/, Ординарный профессор, дейст/вительный/ ст/атский/ сов/етник/ и кавалер Антон Де Гуров"[90]

19 января 1833 г. - день величайшего торжества Сперанского, воздаяния по заслугам. Император (скажем о нем несколько слов: человек редкой телесной красоты, прямой, жесткий, даже жестокий, требовательный, чрезвычайно умный и дельный, истинный труженик-венценосец - не зря его сравнивали с Петром Великим) приблизил и беспримерно наградил Сперанского за его титанические труды. В этот день в зале заседаний Государственного совета собрались в присутствии государя и Сперанского высшие сановники империи. Государственный совет собрался по торжественному поводу: на столах лежали объемистые тома Полного собрания и Свода законов Российской империи. Император и Государственный совет утвердили их, введя официально в действие с 1 января 1835 г. [91]

В прочувствованной речи государь высочайшим образом оценил работу Сперанского и его помощников (все получили награды, но Сперанский был публично отмечен особо). Император пожаловал ему высший в наградной иерархии орден Андрея Первозванного (девиз ордена: За веру и верность).[92] Процитируем подстрочное примечание к "формулярному" ("послужному") списку Сперанского, сделанное К.Г.Репинским - свидетелем волнующего события: "Знаки сего ордена возложены были на графа Сперанского лично Государем Императором в Общем Собрании Государственного совета 19 января 1833 года по окончании рассуждений о пользе и порядке введения в действие Свода Законов Империи. Государь Император, встав со своего места, изволил подойти к графу Сперанскому, выразив в лестных выражениях свою благодарность ему за совершение сего труда, снял с себя знаки Ордена Св. Андрея и, целуя графа Сперанского, возложил их на него".[93] Поступок царя (небывалый и неслыханный) запечатлен на барельефе постамента памятнику Николаю I, отлитом скульптором П.К.Клодтом и установленном по воле Александра II перед Исаакиевским собором. Друзья и недруги Сперанского склонились перед страдальцем, безвинно пережившим тяготы изгнания, умом и делом заслужившим величайшее благорасположение сурового императора.

На следующий день специальным рескриптом (чрезвычайно лестным по тону и содержанию) царь объявил: "Божиею милостию Мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая. Нашему Действительному Тайному Советнику Сперанскому. В ознаменование Нашего особенного к вам благоволения и того непрестанного внимания, с коим Мы следовали за постепенными успехами порученного вам собрания законов Империи Нашей и составления полного оным Свода, видя ныне с живейшим удовольствием, что сей великий труд постоянным и неусыпным радением вашим приведен к желанному окончанию, Всемилостивейше жалуем вас Кавалером Ордена Святого Апостола Андрея Первозванного, коего знаки, при сем препровождаемые, Повелеваем вам возложить на себя и носить по установлению. Пребываем Нашею Императорскою милостию к вам благосклонны. Николай. С/анкт/-Петербург. 20 января 1833 года".[94] В том же году Сперанский издал фундаментальный труд, в котором проанализировал и истолковал важнейшие документы по истории русского законодательства, истории правительственных учреждений, не утративший своего научного значения и по сей день.[95]

Сперанский вновь (после изгнания и ссылки) пребывал в тесном кругу вершителей судеб великой империи. Ждут своего исследователя чрезвычайно содержательные письма Сперанского (1820-1830-е гг.) к шефу жандармов А.Х.Бенкендорфу, [96] председателю комитета министров Д.Н.Блудову, [97] министру юстиции Д.В.Дашкову, [98] министру внутренних дел О.П. Козодавлеву,[99] Государственному секретарю В.В.Марченко и министру финансов графу Е.Ф.Канкрину, [100] канцлеру, руководителю внешней политики России К.В.Нессельроде, [101] главноуправляющему С.Е.И.В. канцелярии А.С.Танееву, [102] главноуправляющему IV Отделением С.Е.И.В. канцелярией принцу П.Г.Ольденбургскому, [103] генерал-фельдмаршалу князю П.М.Волконскому, [104] министру народного просвещения К.А.Ливену, [105] морскому министру князю А.С.Меншикову[106] и многим другим виднейшим царедворцам. В своих письмах Сперанский дает чрезвычайно важные и дельные советы по всем практически отраслям государственного управления.

Частная жизнь Сперанского была омрачена заключением Батенькова. Всего два года прожил второй внук Сперанского. Но дочь подарила деду двух внучек.[107] Брак Елизаветы оказался счастливым. А.А.Фролов-Багреев любил и почитал тестя, занимаясь, помимо службы, управлением семейными имениями. В конце 1820-начале 1830-х годов в квартире в доме Армянской церкви[108] (позже в квартире в доме некоей грузинской царевны - наб. Фонтанки, 47) Елизавета держала известный литературный салон, посетителями которого были самые прославленные литераторы. К этому времени относятся частые встречи Сперанского с Пушкиным, которому он помог издать в лучшей тогда в России типографии II Отделения "Историю пугачевского бунта" (так царь переименовал "Историю Пугачева").[109] 1 января 1834 г. Пушкин записал в дневнике: "Встретил новый год /в доме Сперанских/. Разговор со Сперанским о Пугачеве, о Собрании законов, о первом времени царств/ования/ Алекс/андра I/, о Ермолове etc." [110] Двум гениям было о чем поговорить, а как тонко и точно выбраны темы для беседы...

Наградив Сперанского, царь уготовил ему новое почетное поприще: готовить наследника престола к принятию присяги. Цесаревича Александра, родившегося 17 апреля 1818 г., с детства приуготовляли к грядущему занятию трона (военным наукам он начал обучаться с 6 лет). Главным воспитателем был назначен В.А.Жуковский. Поэт разработал весьма обширный, проникнутый просветительско-либеральным духом план воспитания и обучения будущего Александра II.[111] Цесаревич учил (были привлечены виднейшие ученые) математику, грамматику, историю литературы, логику, священную историю, Богопознание и начала христианской нравственности, географию, мифологию, геологию, минералогию, ботанику, зоологию, финансы, статистику, метафизику, мораль и другие предметы (в том числе языки: французский, немецкий, английский, польский).[112] Ежемесячно он сдавал экзамен в присутствии матери, полугодовые экзамены - в присутствии отца.

17 апреля 1834 года ему исполнялось 16 лет (совершеннолетие у наследников престола наступало на пять лет раньше, нежели у дворян и обывателей). В связи с этим "Государь поручил Сперанскому приготовить Цесаревича к присяге, предстоявшей ему /.../, изложить своему слушателю понятие о законах вообще, разделение их на разные виды, краткий очерк истории русского законодательства и сущность основных законов нашей Империи".[113] Сперанский подготовил четыре "беседы" с наследником, представлявшие собой развернутые лекции на основе диалога учителя с учеником (они состоялись 10, 17, 24 и 31 марта 1834 г.).[114] В пасхальное воскресенье (22 апреля) 1834 г. в большой церкви Зимнего дворца в присутствии августейших родителей и высших должностных лиц империи наследник принял присягу, текст которой, написанный Сперанским, в частности, гласил: "Именем Бога Всемогущего, пред святым Его Евангелием обещаюсь и клянусь: Его Императорскому Величеству, всемилостивейшему Государю, родителю моему, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови".[115]

Лекции так понравились цесаревичу и его родителям, настолько был высок авторитет наставника, что Сперанский в следующем году был приглашен к юноше главным преподавателем правовых дисциплин. Сперанский занимался с наследником с 12 октября 1835 г. по 10 апреля 1837 г. по 12 часов в неделю. Это был обширный теоретико-практический курс, охватывавший все отрасли правоведения и государствоведения.[116] Биограф Сперанского вдохновенно писал о лекциях-"беседах" своего патрона с цесаревичем Александром: "Это и были, в полном смысле, беседы, но беседы не схоластически преподающего профессора со студентом, следящим за его лекциями иногда только для выдержания экзамена, а государственного человека, глубоко и на практике изучившего жизнь России, с будущим ее Монархом, жадно вслушивающимся в науку царей и правителей. Сперанскому, при его даре слова и всегдашней отчетливости и ясности мыслей, не трудно было овладеть вниманием любознательного царевича. Преподаватель вложил в это дело всю свою душу, все благороднейшие свои стремления. Здесь он уже не был стеснен ни спешностью требований по делам текущим, ни житейскими расчетами. Для его знаний, для его мыслей, для истинных задушевных его убеждений был такой простор, какой никогда, может быть, не открывался ему на служебном поприще. Здесь он мог и должен был говорить откровенно, свободно, смело, мог быть настоящим Сперанским". [117]

Авторитетный свидетель приводит важную подробность: "Сперанский незадолго до смерти своей рассказывал /.../, что Государь Цесаревич / после завершения занятий/ везде /.../, всегда искал заводить с ним разговор об этом важном, пленившем его предмете, т.е. о законодательстве государственном".[118] Сперанский хорошо выучил своего наставника, Александр II стал вторым по масштабному значению (после Петра Великого) реформатором в истории России. Государь-преобразователь хорошо усвоил уроки своего учителя, реформы 1860-х годов проектировали и воплощали в реальности прямые выученики Сперанского.

После завершения занятий с наследником Сперанский был удостоен 17 апреля 1837 г. (в день рождения цесаревича) большой золотой табакерки с портретами царя и царицы и "алмазных знаков Ордена Св. Андрея /Первозванного/" - наивысшая степень награды в Российской империи.[119] Преподавательская работа никоим образом не избавляла Сперанского от текущих дел.[120] Круг обязанностей Сперанского все более расширялся. 10 ноября 1833 г. он назначен членом "Комитета об устройстве запасных магазейнов /так !/ народного продовольствия",[121] 6 января 1835 г. ему "повелено присутствовать в Департаменте дел Царства Польского",[122] на следующий день он был введен в члены "Комитета, Высочайше учрежденного для изыскания средств к уменьшению расходов по министерству финансов",[123] 1 марта 1836 г. ему повелено быть председателем Комитета об устройстве столичной полиции",[124] наконец, 2 апреля 1838 г. он получает вершинное назначение в своей блистательной карьере, становится Председателем Департамента законов Государственного совета".[125] 17 апреля 1838 г. ему "за свершение /так !/ Свода военных постановлений изъявлено Высочайшее благоволение".[126]

В специальном рескрипте император обращался к Сперанскому: " Михаил Михайлович. Долговременная, отлично ревностная служба ваша, обширные познания и опытность, доказанные многими особенно полезными трудами в высшем кругу дел государственных, побудили Меня вверить главному руководству и попечительности вашей собрание отечественных законов и составление полного оных свода. Обширный труд сей, по части гражданской, приведен вами к окончанию еще в 1833 году с успехом, вполне соответствовавшим Моим ожиданиям. Для довершения сего необходимого Государственного дела оставалось еще собрать и составить полный свод законам, действующим в кругу управления военно-сухопутными силами Империи. Ныне и сей труд, под непосредственным вашим наблюдением, вашею неутомимою деятельностью и неусыпным рвением окончательно совершен. Приемля с живейшею признательностью сей новый опыт вашей примерно полезной службы, Я за особенное удовольствие поставляю изъявить вам Мое полное и совершенное благоволение. Пребываю навсегда вам благосклонный Николай. С/анкт-/Петербург. 17-го апреля 1838-го года".[127] "Навсегда благосклонный" - эти слова жесткого, скупого на похвалы самодержца дорогого стоят.

Львиную долю сил, времени, умственного напряжения требовало у Сперанского продолжавшееся годы руководство деятельностью II Отделения С.Е.И.В. канцелярии. В архиве кодификатора сохранились "Всеподданнейшие" доклады-отчеты о работе этого важнейшего для императора и государства подразделения С.Е.И.В. канцелярии. Так, в отчете за 1833 г. (приписка Сперанского: "Представлено Е/го/ И/мператорскому/ В/еличеству/ 26 окт/ября/ 1833 /года/) содержатся сведения о тираже первого издания Свода (3000 экземпляров), причем указано: "Частным людям продано 886 экземпляров на 99 320 рублей".[128] Отчет о работе II отделения от 26 июня 1836 г. содержит собственноручные приписки Сперанского и Николая I: "Читано Е/го/ И/мператорскому В/еличест/ву/ 27 июня 1836 /года/ в Александрии"; "Прошу быть ко мне завтра после обедни" (воля самодержца).[129] К отчету "О состоянии дел по 1-е генваря /так !/ 1838 года" сделана приписка рукой Сперанского: "Представлено Е/го/ И/мператорскому/ В/еличеству/ 16 декабря 1837 /года/".[130] В последнем при жизни Сперанского отчете (приведем чернильную приписку кодификатора: "Представлено Е/го/ И/мператорскому/ В/еличеству/ 8-го июня 1838 /года/ в Александрии") он счел нужным отметить: "Во 2-м Отделении изготовлено сравнительное изложение разных систем уголовного законодательства: немецкого, французского и англинского /так !/".[131]

Укажем, что в архиве Сперанского сохранилась пространная рукопись "Историческое обозрение изменений в праве поземельной собственности и в состоянии крестьян" (работа датирована 3 октября 1836 г., что позволяет предположить, что она была прочитана царю, как это практиковал автор). Доклад Сперанского, представляющий историческое исследование истории возникновения, укоренения и изменения крепостного права, содержит не только признание "законности крепостного состояния", но и косвенное осуждение его, стремление к смягчению, изменению в лучшую сторону, постепенному вытеснению этого уродливого пережитка "стародавней старины".

Сперанский, в частности, пишет: "Чем различается крепостное со

стояние от рабства? Раб весь, душой и телом, принадлежит господину. Запрещено было только его уродовать, но и за сие никакого наказания не назначено. Он не считался в Государстве, не был ни в податях, ни в службе. Он переходил из рук в руки как движимое имущество и мог принадлежать не только дворянину, но и лицу духовному, обывателю городскому и сельскому. Раб не мог иметь никакой собственности, быв сам полною собственностью другого.

Крепостной крестьянин принадлежит прежде всего Государю; он принадлежит ему податью, им лично платимою; он принадлежит ему еще более рекрутскою повинностью; он обязан в свою очередь стать в рядах государственной воинской службы не по воле помещика, но по закону, наравне с другими государственными сословиями. За сим уже, т.е. по исполнении всех сих главных обязанностей, он принадлежит помещику; но и тут принадлежит он ему не весь, но одною трехдневною работою, т.е. одною только половиною рабочих сил его; остальная же половина его сил и, следовательно, все произведение сей половины есть неотъемлемая, законная собственность крестьянина. Еще более, даже и та половина сил, которая неоспоримо принадлежит помещику, принадлежит ему не даром.

Вместе с правом на трехдневную работу помещик обязан доставлять крестьянину средства к пропитанию с его семейством, т.е. обязан наделить его землею, и обязанность сия столько положительна, что помещик не может продать своей земли, не оставив крестьянину, на той земле водворенному, до четырех десятин с половиною /.../.

Посему законное крепостное состояние в существе своем есть состояние крестьянина, водворенного на земле помещичьей с потомственною и взаимною обязанностию: со стороны крестьянина обращать в пользу помещика половину рабочих своих сил; со стороны помещика наделять крестьянина таким количеством земли, на коей мог бы он, остальную половину рабочих его сил, трудами своими снискивать себе и своему семейству достаточное пропитание.

Сия взаимная обязанность может быть разным образом изменяема, а именно: 1) по воле помещика она может быть передаваема от одного владельца другому или прекращаема по его усмотрению освобождением крестьянина от повинности. 2) По взаимному согласию помещика и крестьянина она может быть заменяема: со стороны крестьянина вместо трехдневной работы оброком за землю или личными услугами за пропитание; со стороны помещика наделением крестьянина вместо земли другими средствами пропитания за услуги".[132]

Последний год жизни Сперанский провел в привычных (неподъемных дюжинному человеку) трудах. В первые месяцы 1838 г., а потом в отпуске в своей украинской деревне ( имение Буромки в Полтавской губернии; июль-август) Сперанский усиленно перерабатывал текст своих "бесед"-лекций с цесаревичем "О законах" в учебник "Руководство к познанию законов", который, по мысли автора, должен был стать основным пособием по теории права для юридических факультетов университетов (Сперанский успел написать лишь 8 глав).[133]

Сперанский, второй раз в жизни вознесшийся к вершинам управления Империей, обласканный по заслугам императором Николаем Павловичем, в обыденном быту был весьма скромен. Приведем свидетельство неназванного современника, относящееся к последнему этапу жизни нашего героя: "Один старый знакомый Сперанского пришел к нему однажды поутру рано в Петербурге в день его рождения и застал его спавшим на голых досках. "Что это значит?" - спросил его удивленный посетитель, когда тот проснулся. - " Так я сплю обыкновенно, - отвечал Сперанский, - в ночь своего рождения, чтоб напомнить себе о бедности, в которой родился"".[134] После возвращения из ссылки Сперанский, виднейший сановник, жил в наемных квартирах и лишь в сентябре 1838 г. он (второй раз в жизни) купил собственный дом (на той же Сергиевской улице, напротив дома, из которого он был увезен в ссылку). Многие биографы пишут о том, что дом был подарен Сперанскому императором. Ничего подобного: дом был заложен владелицей (некоей Донауровой) в банке за 140 000 рублей. Хозяйка просила 240 000 тысяч. Таких денег у Сперанского не было, и тогда с разрешения царя "дом был перезаложен в Государственное казначейство с выдачей Сперанскому 240 000 рублей с обязанностью вносить в казну по 15 000 в течение 37 лет".[135]

16 октября 1838 г. Сперанский простудился. Будучи больным, 22 октября он съездил на встречу с царем в Царское село (побывал и на придворном балу), после чего слег с воспалением печени, осложненным гастрической горячкой . Сперанский никогда не отличался крепким здоровьем, к тому же его организм был ослаблен и изнурен ежедневными (часто еженощными) письменными занятиями, требовавшими максимального напряжения не только умственных, но и физических сил. Император поручил лечение своему личному лейб-медику, лучшему врачу того времени Николаю Федоровичу Арендту (1785-1859). Дважды в день составлялись подробные бюллетени о состоянии здоровья сановного пациента и лично доставлялись самодержцу. В конце декабря состояние здоровья Сперанского значительно улучшилось, однако тот продолжал оставаться дома. 23 и 27 декабря император лично навестил больного Сперанского (неслыханно высокая честь).[136] Сперанский переносил недуг с истинно христианским терпением и смирением, исповедовался и причащался.

1 января 1839 г. ( в шестьдесят седьмой день рождения) Сперанский был в последний раз награжден Николаем Павловичем: самодержец возвел его в графское достоинство. В собственноручном письме царь уведомлял верного сподвижника: "Граф Михайло Михайлович! Постоянными трудами вашими не преставляли /так !/ вы являть достойный пример усердия и, посвятив полезные познания ваши на пользу отечества, приобрели право на Мою совершенную признательность. Желая вознаградить важные заслуги, оказанные вами в различных государственных должностях, на вас возложенных, Я указал сего числа данным Правительствующему Сенату /пропуск/ признал за благо возвесть вас в Графское достоинство. Пребывая к вам навсегда благосклонный, Николай. С/анкт/-Петербург. 1-го января 1839 /года/". [137]

В Высочайшем указе было отмечено: "Нашего Действительного Тайного Советника Председателя Департамента Законов Государственного совета Сперанского в воздаяние долговременной отличной службы и неутомимых его трудов на пользу Отечества Всемилостивейше возводим в Графское Российской Империи достоинство. Николай. 1-го января 1839 года".[138]

Сперанский был растроган, польщен, обрадован и глубоко удовлетворен: наконец-то его трудам ("в различных государственных должностях") воздали по заслугам. Он, обсуждая с К.Г.Репинским новую подпись (с "М" - инициал имени - или без), гордо сказал: "Нет, граф Сперанский - один на свете".[139] В память о пережитых страданиях Сперанский выбрал для графского герба девиз: "In adversis sperat" ("В невзгодах уповает").[140]

И на одре болезни, и едва встав с него, Сперанский продолжал работать. Известно, что он много внимания уделял документам, связанным с грядущей финансовой реформой. Последняя работа Сперанского "О влиянии разума и совести на желания и намерения" (черновик карандашом) датирована 8 января 1839 г.[141] Это - своеобразное философское (этическое, нравственное) завещание мыслителя, обращенное к потомкам:

"Все желания и намерения воли сопровождаются разумом и совестию. Разум судит о пользе и вреде личном, не только соединяя будущее с настоящим, последствия с намерениями.

Совесть судит о пользе и вреде каждого намерения в отношении к созданию, соединяя настоящее и будущее личное с настоящим и будущим всепревечным /так!/.

Кто поступает по внушениям разума, тот поступает по внушению совести, тот правдив. Кто поступает против внушения разума, тот безрассуден. Кто поступает против внушения совести, поступает лживо.

Справедливость есть вид правды. Нельзя быть справедливым ни в союзе с Богом, ни в союзе с собою; можно быть справедливым только в союзе с другими. Союз с Богом и с собою есть только внутренний; союз с другими есть внутренний и внешний. Справедливость есть правда в отношении к союзу внешнему.

Сия правда может быть неправдою в отношении к союзу внутреннему. Уравнение внутреннего союза с внешним есть oepitus. Почему oepitus не есть свойство постоянное, но случайное; оно соединяет только тогда, когда внешнее не согласно со внутренним, и когда оно приводится к сему согласию не существом, но справедливостию.

Справедливость сия есть правда.

Преклонность воли ко впечатлению против разума и совести есть худой нрав. Преклонность к разуму против совести есть также худой нрав. Преклонность к совести против впечатления и разума есть добрый нрав. Посему нравственная сторона каждого предмета есть сила участия совести в суждении о доброте желания и намерения.

Если совесть не участвует, тогда намерение безнравственно. Преклонность воли к впечатлениям или к разуму и совести есть нрав.

Посему есть две свободы: одну дает разум, освобождая от впечатлений, - другую - совесть, освобождая от разума /весь текст/".[142]

Несколько окрепший Сперанский возобновил свои ежедневные длительные пешие прогулки (этого обычая он неукоснительно придерживался долгие годы). 7 февраля он вышел из дома в промозглую погоду, вновь простудился (теперь уже смертельно), вскоре у него случился "удар в голову и внутренности" (диагноз Арендта).

Важные сведения о предсмертном заболевании, кончине и похоронах Сперанского содержатся в письме мужа сестры графа черкутинского протоиерея М.Ф.Третьякова к брату, архиепископу Аркадию (Третьяков приводит подробности из не сохранившегося письма своего сына Петра, племянника Сперанского) от 19 марта 1839 г.: 8 февраля Сперанский "почувствовал озноб - однако занимался делом[143] - в четверток - удушье и лихорадочные припадки, провел ночь дурно, а говорил хорошо - на пятницу в 3 часа ночи напал Летаргический сон и покрыл глаза - а в субботу, то есть 11-го числа в 7 часов и сорок минут пополудни испустил дух. /.../ Петр в это время был и поцеловал теплую благодетельную графскую ручку в последний раз". Проститься с телом усопшего, поприсутствовать на домашней панихиде, по словам М.Ф.Третьякова, пожелали очень многие. Далее он пишет: "15-го числа Киевский митрополит с архимандритами, монахами и белым духовенством, отпевши панихиду, провожали тело в /Александро/-Невский монастырь. /.../ При отпевании посетил и был наш Отец Государь Император с Великим князем. При провожании тела было по билетам до 600 человек разных чинов, а о низших сословиях и говорить нечего".[144] Первыми бросили горсти земли в могилу на гроб Сперанского император и наследник. Есть некая многозначительная символическая завершенность земного пути великого государственного деятеля: в стенах Александро-Невской лавры он безродным семинаристом начинал свое славное поприще, здесь же и упокоился с титулованием "Ваше сиятельство" как граф Российской империи, торжественно провожаемый в последний путь самодержцем и цесаревичем, высшими сановниками, членами Синода и простыми горожанами. Вскоре над могилой по проекту архитектора А.П.Брюллова был воздвигнут гранитный саркофаг с бронзовым вызолоченным крестом. На саркофаге была выбита надпись: "Граф Михаил Михайлович Сперанский. Родился 1 января 1772 года, скончался 11 февраля 1839 года". С восточной стороны саркофага (в ногах) изображен графский герб Сперанского с девизом: "In adversis sperat".[145]

В день кончины Сперанского огорченный до слез император сказал М.А.Корфу: "Михайла Михайловича не все понимали и не все умели довольно ценить; сперва я и сам в этом более всех, может статься, против него грешил. Мне столько было наговорено о его превратных идеях, о его замыслах; клевета осмелилась коснуться его даже и по случаю истории 14-го декабря! Но потом время и опыт уничтожили во мне действие всех этих наговоров. Я нашел в нем самого верного и ревностного слугу, с огромными сведениями, с огромною опытностью, с неустававшею никогда деятельностию. /.../".[146]

Закончилась земная жизнь великого человека, началась посмертная слава. Буквально на следующий день после похорон Сперанского третьестепенный поэт М.М.Поднебесный написал стихотворение "Мысли при гробе графа М.М.Сперанского". После цензурного разрешения от 14 марта 1839 г. (цензор - А.В.Никитенко) оно было отпечатано и распространялось в виде листовки:

"Благоговею, размышляя...
Вот праведник во гробе спит!
Душа великая, святая
Уже пред Богом предстоит!
 
Прости, мудрец благочестивый!
Увы, пробил твой смертный час!
Высокий разум, прозорливый -
Светильник мудрости погас! [147]
Как луч, краса души сияла,
И гений виден был в чертах:
Но смерть все чувства оковала,
Печать молчанья на устах!
 
Кого отечество лишилось?
Кто был вельможам образец!
Кем человечество гордилось!
Кто правотой стяжал венец! /.../
 
За ложной славой не гоняясь,
О благе царства помышлял;
Коварством, лестию гнушаясь,
Он истину Царям вещал.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . /так !/
Судьбою из простого рода
Был возведен на верх честей.
 
Сраженный злобой, клеветою,
Он падал с высоты своей;
Но не унизился душою.
Мудрец от бедствий стал умней". [148]

Фотография в те годы только зарождалась, не войдя еще в массовый обиход. О прижизненных портретных изображениях Сперанского в 1860-х гг. К.Г.Репинский составил специальную записку, в которой свидетельствовал: "Лучший с него портрет был написан по собственному его заказу для дочери /август-сентябрь 1822 г./ славившимся в то время в С/анкт/-Петербурге портретистом Доу (Dawe), членом Лондонской и нашей Академии художеств. Этот портрет был тогда же по заказу дочери отгравирован в Лондоне художником Райтом (T.Wright) в уменьшенном виде, и около 2500 оттисков быстро были раскуплены в С/анкт/-Петербурге и других городах несмотря на высокую цену (по 25 р/ублей/ асс/игнациями/ на китайской бумаге). Впоследствии, именно в 1845 году портрет, писаный Доу, погиб при перевозке из С/анкт/-Петербурга в малороссийскую деревню дочери Спер/анского/, - почти весь истерся дорогою от дурной укладки".[149]

После смерти Сперанского главноуправляющим II Отделением С.Е.И.В. канцелярии (с 1839 по 1862 гг.) стал граф Дмитрий Николаевич Блудов (1785-1864). После смерти отца дочь вознамерилась издать "Руководство к познанию законов". Именно к Блудову, а через него к императору она обратилась за разрешением на опубликование. Сохранился любопытный документ (неоконченный учебник не мог быть напечатан без Высочайшей воли):

"О рукописи Графа Сперанского под заглавием: Руководство к познанию законов. 22 февраля 1845 года. На подлинном рукою Графа Д.Н.Блудова написано: "Докладывано Его Императорскому Величеству в С/анкт-/Петербурге 15 марта 1845 года. Государь Император Высочайше соизволил уведомить г/оспо/жу Багрееву, что она может напечатать рукопись отца ея Графа Сперанского с соблюдением общих о том правил Ценсуры".

Далее идет речь непосредственно о книге покойного правоведа "Руководство к познанию законов": "Из собственноручных его отметок на сем сочинении видно, что он им занимался в последний год своей жизни по окончании уже юридических бесед с Его Императорским Высочеством Государем Цесаревичем Наследником, а по отзыву людей, бывших с ним в близких сношениях, что он предполагал посредством сего сочинения сообщить Профессорам Прав в наших Университетах и других учебных заведениях мнение свое о том, в каком виде и духе надобно преподавать юношеству отечественные наши законы. Смерть не допустила исполнения сего намерения, и самое сочинение Графа Сперанского осталось не оконченным: он успел написать всего восемь глав /.../. В сей работе встречаются многие идеи, сходные с помещенными в Беседах его с Государем Цесаревичем; но вообще он дал ей совсем иной отличный вид.

Как вся она была найдена в одном портфеле с Беседами: то при выдаче копии с них дочери Графа Сперанского в 1840 году, по Высочайшему о том повелению Вашего Императорского Величества, был ей дан список и с сей неоконченной работы отца ея. Ныне она изъявляет желание напечатать сие последнее его сочинение в том виде, как оно найдено, но не смеет приступить к сему без особого разрешения Вашего Величества, впрочем потому единственно, что оно было ей выдано, хотя отдельною книгою, но вместе с копиею Бесед, которые она весьма справедливо почитает собственностию Царственного Дома Вашего Величества, и коих копию хранит у себя как Всемилостивейший знак милостивого внимания Вашего к семейству Графа Сперанского.

Доводя о сем до Высочайшего сведения Вашего Императорского Величества, я осмеливаюсь полагать с своей стороны, что сие неоконченное сочинение, как частный труд Графа Сперанского, от Бесед его с Государем Цесаревичем совершенно отдельный, может по усмотрению дочери его быть издан в свет с наблюдением общих о печатании книг правил Ценсуры. Подписал Гр/аф/ Д.Блудов".[150]

Через два дня Блудов писал "Действительной Тайной Советнице Фроловой-Багреевой. 17 марта 1845 года.

Милостивая Государыня Елисавета Михайловна,

Я имел счастие докладывать Государю Императору о желании Вашего Высокопревосходительства издать в свет неоконченное сочинение покойного Родителя Вашего Графа Михаила Михайловича Сперанского под заглавием: Руководство к познанию законов. Его Величество изволит находить, что сим частным трудом покойного родителя Вашего Вы можете, Милостивая Государыня, располагать по Вашему усмотрению, подчиняясь при издании оного в свет общим правилам о цензуре книг.

Поспешаю уведомить Ваше Высокопревосходительство о сем отзыве Государя Императора и считаю долгом с тем вместе сообщить о изъявленном при сем случае Его Императорским Величеством сожалении, что сей труд покойного Графа Михаила Михайловича, по Высочайшей воле предпринятый им, остался недовершенным.

С истинным почтением и преданностию имею честь быть и проч. Подписал: Гр/аф/ Д. Блудов". [151]

После кончины Сперанского жизнь его семьи пошатнулась (граф оставил долгу 600 тысяч рублей, имения не только не приносили доходов, но требовали постоянных денежных вливаний). Летом 1844 г. произошло трагическое событие: внук Сперанского, молодой офицер, ротмистр Астраханского кирасирского полка, был в первый же день пребывания в армии на Кавказе убит во время попойки сослуживцем.[152] Отец Михаила А.А. Фролов-Багреев не пережил этой потери. Похоронив сына и мужа, издав книгу отца, Елизавета Михайловна на долгие годы уезжает за границу, редко навещая родину: живет в Париже (она была близко знакома с П.Мериме) и Вене (держит литературные салоны), путешествует по святым местам, пишет и публикует сочинения на французском и немецком языках. Елизавета Михайловна скончалась 23 марта 1857 г.[153] За год до смерти она передала бесценный архив отца в Императорскую Публичную библиотеку, где директорствовал тогда ее старый знакомец М.А.Корф. [154] Казалось, род Сперанского в мужском колене пресекся...

Сперанский умер, дело его продолжили выученики и последователи. Шли годы, однако царь и правительство чрезвычайно болезненно реагировали на любое упоминание в печати о ссылке и удалении Сперанского. В 1848 г. влиятельный Ф.В.Булгарин опубликовал фрагмент из своих "Воспоминаний", где упоминалось изгнание Сперанского.[155] Вскоре автор получил жесткое и недвусмысленное "Распоряжение министра народного просвещения от 7 июля 1847 г." графа С.С.Уварова: "Государь Император изволил сделать на упомянутую статью следующие замечания./.../ По мнению Его Величества, вся эта выходка совершенно неуместна в печати. Представляя все события несчастием незаслуженным и плодом одних происков, она как бы накидывает пред публикою тень на характер Императора Александра, а с другой стороны прямо намекает на мнимую известность автору самых виновников удаления Сперанского и вообще всех подробностей дела, которое правительством доныне всегда оставляемо было под покровом тайны. /.../ Его Императорское Величество повелеть изволил /.../сделать автору приведенной статьи строгий за нее выговор".[156]

Итак, горестный этап жизни Сперанского оставался "под покровом тайны". 23 апреля 1854 г. новый министр народного просвещения Авраам Сергеевич Норов (1795-1869) обратился к "попечителю С/анкт/-Петербургского учебного округа" (имя в письме не называется) с гневным посланием: "В 6-м нумере /так !/ "Москвитянина" за сей год напечатана статья М.Дмитриева "Мелочи из запаса моей памяти", в которой описываются между прочим подробности удаления от службы покойного графа Сперанского. Во исполнение последовавшего по сему случаю в 11-й день сего апреля Высочайшего повеления покорнейше прошу Ваше Превосходительство сделать распоряжение по цензуре вверенного Вам, Милостивый Государь, округа, чтобы вообще не было допускаемо в печать ничего касающегося сего события".[157]

Развеять туман недоговоренностей и смутных легенд, витавших над гробом Сперанского, решил М.А.Корф, приступивший на основании изучения материалов богатейшего архива государственного мужа к написанию его капитальной биографии.[158] Работа, к которой Корф привлек .Репинского, Батенькова (по переписке) и иных "птенцов гнезда" Сперанского продвигалась довольно быстро. Цензуровать (приватно) рукопись Корфа Александр II, который никогда не забывал своего покойного наставника по правовым дисциплинам, поручил графу Блудову. В архиве Корфа сохранился карандашный черновик его письма к Блудову от 2 августа 1859 г., в котором он четко очерчивает задачи и цели своего фундаментального исследования:

"Труд сей я имел счастие повергать на высочайшее воззрение Государя Императора и с тем вместе докладывал Его Величеству, что, хотя события, в моем очерке представленные, уже давно перешли в область истории, но я счел однако же нужным умолчать в нем о таких обстоятельствах, которых оглашение для публики было бы еще неуместно, особенно же об именах некоторых лиц, являющихся тут в предосудительном свете, и вообще старался изводить всю мою книгу с такою осторожностию, которая допустила бы возможность ее обнародовать: ибо чем более я углубляюсь в смысл описываемых мною событий, тем более прихожу к убеждению, что обнародовать их, ныне же, не только нужно, но и необходимо /.../.

Романическая судьба Сперанского уже издавна привлекает корыстное внимание заграничных издателей, и не трудно себе представить, в каком виде она может быть изображена людьми, имеющими единственною целью заманить публику каким-либо соблазном. Так знаменитое письмо Сперанского из Перми уже напечатано за границею в русском подлиннике[159] и, быв пущено в свет без всяких должных объяснений, ставит самого благонамеренного читателя в большое недоумение относительно настоящего образа действий в сем случае Им/перато/ра Александра I-го. Так напечатана и известная записка Карамзина, [160] в которой он порицал все сделанное нашим Правительством в эпоху Сперанского и которая, быв передана читающей публике без критического разбора, набрасывает весьма странный свет на тогдашние действия.

Единственное средство против контрабандных изданий - продолжал я в моих объяснениях Его Величеству - есть - долею оглашенной правды зажать уста клевете, а с тем вместе отнять интерес у всех ее дальнейших покушений. Впрочем, Государь Им/перато/р не боится правды, да она нам и не опасна. Так, в настоящем случае простое, строго историческое изложение событий с Сперанским лучше всех возможных разъяснений докажет, что Александр I никогда не верил измене своего наперсника и, если и был вынужден силою грозных, необычайных обстоятельств к мерам, столь, по-видимому, противоположным Его характеру, то тем не менее впоследствии с редким самоотвержением, торжественно восстановил честь невинного страдальца. Такого рода откровения снимают с великого монарха тень, наведенную на Него баснословными изустными преданиями, повсюду распространенными, - и достойно правдолюбивого духа настоящего царствования".[161]

И через двадцать лет после смерти издание жизнеописания Сперанского могло состояться лишь с Высочайшего одобрения и разрешения.

Столетие со дня рождения великого юриста отмечалось торжественно и пышно (первый и последний юбилей Сперанского, вызвавший широкий общественный резонанс; к 150-летию со дня рождения графа предполагалось издание всех его неопубликованных сочинений, однако эти благие начинания были смыты революционной волной, захлестнувшей Россию, победившие большевики Сперанским не интересовались, относясь к его деятельности по определению враждебно). По воле императора во главе юбилейного комитета в ноябре 1871 г. встал М.А.Корф - ученик и продолжатель дела гениального кодификатора. В честь Сперанского 1 января 1872 г. была отслужена торжественная литургия в Александро-Невской лавре, учреждена премия его имени "за лучшее юридическое сочинение", напечатан и пущен в продажу портрет мыслителя, вычеканены юбилейные медали.[162] Юридические факультеты всех российских университетов, общественность городов, связанных с жизнью и деятельностью Сперанского, почтили его память специальными торжественными собраниями, где произносились юбилейные доклады и речи.

Александр II особым образом наградил посмертно своего учителя. Внучка Сперанского вышла замуж за князя М.Р. Кантакузина, у них родился сын Михаил, правнук сподвижника трех императоров. У графа Корфа возникла мысль передать фамилию славного предка прямому потомку Сперанского по женской линии. По неизвестной причине он не осмелился лично обратиться к императору с этой просьбой, перепоручив ее другому лицу. 30 декабря 1871 г. Александр II получил "всеподданнейшую записку" статс-секретаря, князя С.Н. Урусова:

"Статс-секретарь барон Корф передал мне, что многие из почитателей памяти графа Сперанского желали бы, чтобы по случаю свершающейся ныне столетней годовщины графа фамилия его была перенесена на его правнука и единственного потомка князя Михаила Кантакузина, окончившего курс в Новороссийском университете с степенью кандидата прав, т.е. чтобы молодой человек назывался князь Кантакузин-Сперанский, и что родитель молодого князя на такую прибавку к их фамилии, с своей стороны, изъявляет согласие.

Так как дела подобного рода относятся до обязанностей министра юстиции, то сообщив об изъясненном заявлении барона Корфа статс-секретарю графу Палену, - приемлю смелость всеподданнейше довести о сем до Высочайшего сведения Вашего Императорского Величества".[163]

Правнук Сперанского получил прославленную фамилию прадеда (о его дальнейшей судьбе нам, увы, ничего не удалось узнать).

Завершая рассказ о "трудах и днях" Сперанского, скажем, что жизнь нашего героя исключительно сложна, неординарна, многогранна, поучительна и... обращена в будущее. Потомки еще в течение столетий будут обращаться к трудам, сочинениям и свершениям Сперанского. Заметим, что судьбы русских реформаторов обычно более трагедийны, нежели столь славно завершившаяся жизнь "его сиятельства". Надеемся, что наша работа послужит отправной точкой будущих исследований жизни и творчества гениального человека, наплывшего тенью, нет, золотым медальным профилем, на историю России.

Оглавление

Примечания.

Далее читайте:

Михаил Михайлович Сперанский (биографические материалы).

Окружение Сперанского

Журавский Дмитрий Петрович (1810-1856), экономист, статистик, сотрудник Сперанского.

Замятин Дмитрий Николаевич (1801-1881), юрист, сотрудник Сперанского.

Де-Санглен Яков Иванович (1776-1868), опечатывал бумаги Сперанского.

Хавский Петр Васильевич (1774-1876), помощник Сперанского.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС