ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Мария Бок
Воспоминания о моем отце
П.А.Столыпине
Будущая Мария Петровна Бок,
а пока еще Матя Столыпина,
в обществе папы и мамы.
Часть первая
Глава X
Рядом с грустными воспоминаниями (а таковых было так мало в ту счастливую
пору), всплывают, воспоминания о веселых, радостных днях. К таковым принадлежал
день ежегоднего пикника в Игнацегроды.
Игнацегроды — имение сестры моего отца, Марии Аркадьевны Офросимовой, лежало
недалеко от Колноберже, по ту сторону реки Невяжи, орошающей наши луга. Ни сама
тетя Маша и никто из ее семьи никогда в Игнацегродах не бывал, и долгие годы
сдавалось оно в аренду, а мой отец ежегодно туда отправлялся проверять, всё ли у
арендатора в порядке. Так как через Невяжу в Колноберже не было ни моста, ни
парома, то приходилось ехать кругом через мельницу, тоже принадлежавшую
Офросимовым.
Папá брал меня всегда с собой и этот день проходил исключительно весело. Потом,
по мере того, как подрастали сестры, их тоже стали брать с собой. Сначала обеих
старших, Наташу и Елену, потом и двух младших, Олечка и Ару. Они так и росли,
воспитывались и учились парами. Между каждой из двух сестер одной пары было по
году разницы. Я же была на шесть лет старше старшей из «маленьких» — Наташи и
относилась к «детям» с чувством неизмеримого превосходства. Наш же единственный
брат на восемнадцать лет моложе меня. Он родился, когда папá был уже
губернатором.
Но вернемся к поездке в Игнацегроды. Выезжали {69} довольно рано, часов в девять
утра. И с той минуты, как Казимир приносил из кухни всякие «вкусности»,
приготовленные Ефимом, и бережно устанавливал наполненную ими корзину в экипаж,
делалось весело и как-то особенно легко. Впрочем, мой отец излучал из себя такую
бодрость и энергию, что всё, что делалось с ним сообща, было проникнуто духом
ясности и бодрости.
Ездил папá в Игнацегроды обыкновенно в «курлянке» или «нытычанке» — двух
экипажах, не боящихся дорог, как бы плохи они ни были. Ехать надо было через
длинную деревню Колноберже, начинающуюся около нашей кузницы и доходящую почти
до усадьбы нашего соседа Кудревича. Как и во всех литовских деревнях, в ней
перед каждым домом садик.
Литовцы очень любят цветы и садики эти особенно к осени, когда в них пышно
цветут георгины, мальвы и штокрозы, — очень хороши. На каждом доме дощечка с
изображением того орудия, с которым хозяин этого дома обязан явиться в случае
пожара на то место, где горит. У кого лом, у кого лопата, у многих ведро и т. д.
Я очень любила ходить гулять в деревню летом, вечером, когда возвращается скот с
пастбища. Входит в деревню огромное стадо коров и овец, сзади один или два
пастуха. Стадо прогоняют через всю деревню, которая тянется более, чем на две
версты, а коровы и овцы сами сворачивают у ворот своих хозяев, каждая в свой
хлев. Стадо тает, тает, и к концу остается одна последняя коровка.
Доехав до мельницы, останавливались и выходили из экипажей. Осмотр мельницы моим
отцом, переправа на пароме, причем лошади распрягались, потом кусок дороги по
мягкой траве лугов и, наконец, въезд в живописную, запущенную усадьбу — как всё
это врезалось в мою память.
{70} Господского дома в Игнацегродах не было и на лужайке, где он, должно быть,
когда-то стоял, находилась хата, в которой жил арендатор Харнес.
Папá сразу начинал с ним длинный хозяйственный разговор, а я бежала в парк.
Дорожек, конечно, давно не было, всё заросло, но сам парк был расположен
настолько красиво, что сохранил свою прелесть. Он спускался тремя искусственными
террасами к Невяже: на каждой из террас по пруду, а внизу среди зелени лугов,
узкая, но глубокая серебряная Невяжа. На верхней террасе, против дома
арендатора, запрятанный в кустах сирени, очаровательный каменный павильон, так
называемая библиотека. В этой «библиотеке» мы и завтракали.
К концу завтрака жена Харнеса неизменно являлась с графинчиком домашней наливки
собственного изготовления. Графинчик стоял на стеклянном подносе, а кругом него
стояли рюмочки — всё это голубого цвета, и всё это она с глубоким реверансом
ставила перед папá на стол.
Наливки у нас дома, конечно, делались, и летом большие четвертные бутылки с
вишнями, залитыми спиртом, украшали собой окна колнобержского дома, но
подавалась эта наливка только в торжественные дни рождений и именин, почему и
стояли в кладовых неимоверные запасы ее. Водку мой отец тоже пил только, когда
был к обеду кто-нибудь из соседей, что случалось раза четыре за лето, кроме
семейных торжеств. И вспомнить забавно, как графин с водкой запирался осенью в
буфетный шкаф, а весной, когда мы приезжали из Ковны, стоял там наполовину
полный, готовый к встрече гостей наступающего лета.
Наливка арендатора в Игнацегроде казалась мне необычайно вкусной. Папá позволял
мне тоже выпить полрюмки, она обжигала мне рот, и я была в восторге.
{71} Завтрак проходил очень оживленно, и я помню раз за одним из них случилось
следующее:
Моя маленькая сестра, Олечек, впоследствии убитая большевиками, приводила в
отчаяние и мамá, и нашу добрейшую м-ль Сандо тем, что никак не могла выучиться
говорить по-французски. Мы, три старшие, говорили совсем свободно, даже самая
меньшая, Ара, и та лепетала что-то похожее на французский, а Олечек не могла
сказать на этом языке ни одного слова. Было ей тогда лет пять, или меньше даже.
И вот вдруг во время завтрака в игнацегродской библиотеке, когда все
расшалились, развеселились, хохотали, кто-то из нас говорит:
— Послушайте, Олечек говорит по-французски! И, действительно, Олечек много и
совершенно гладко говорила по-французски... Папá ее поцеловал, а она важно
заявила:
— Это я нарочно всё слушала, слушала и молчала, чтобы потом всех удивить.
После завтрака папá приказывал подать лошадей, и мы ехали через леса, в фольварк
Эйгули, принадлежащий тоже тете Офросимовой, а оттуда, на пароме — домой.
Эйгули от Игнацегрод находились довольно далеко, и ехать приходилось верст семь.
При въезде в лес кончалось царство арендатора Харнеса и его сменял лесник
Павилайтис, который верхом сопровождал наш экипаж, давая объяснения и отвечая на
вопросы моего отца. Павилайтис ужасно любил показывать по плану, куда нам ехать
и где мы в данное время находимся. План лежал открытым на коленях у папá и
Повилайтис, ехавший рядом с экипажем верхом, склоняясь над планом в своей
фуражке с зеленым околышем, с лошади, водил с воодушевлением по плану тоненькой
хворостинкой. Папá говорил в мою сторону:
{72} — Il faut lui faire plaisir (Надо ему доставить удовольствие.) и потом,
обращаясь к нему:
— Ну, Повилайтис, покажи-ка, я что-то не понял, в каком месте, ты говоришь, лес
прочистить надо?
Лицо Повилайтиса расплывалось в широкую улыбку, и он с нескрываемой радостью
тыкал по плану своей указкой, очевидно, гордясь пониманием плана.
Поездка в Игнацегроды была настоящим пикником, с которого возвращались мы
утомленные и веселые только часам к пяти-шести. Маленькие же поездки
предпринимались часто: в лес за грибами, или ягодами, или на луга. Мы дети,
гувернантки и няни ехали на линейке лошадьми, а папá и мамá приходили пешком
попозже в то место, где мы, разведя костер, пекли картофель.
«Линейка» эта была сделана домашним столяром, и Осип с гордостью говорил, что
она «особая» и, что такой «на всем свете не сыскать».
Была она рассчитана на четырнадцать человек, сидящих спина к спине, а сзади был
приделан ящик для провизии и калош на случай дождя. Запрягалась в них четверка,
цугом, маленьких, сильных жмудских лошадок, мышиного цвета, называвшихся «мышаками».
Очень было весело ехать в нашей линейке с пением по полям и лесам в теплый
летний день и очень мы это любили.
Часто ходили мы и пешком с нашими родителями в места более близкие, на наши
фольварки (В Западном крае так называют хутор.). Было их два: Петровка и
Ольгино. Назвали их так в честь папá и мамá. Я особенно любила, когда прогулка в
Петровку совершалась в субботу.
Этот фольварк находился в аренде у еврея Калмана. Когда мы туда приходили, он и
его жена выносили нам стулья в сад для отдыха, а {73} уходя мой отец давал
Калманам на чай.
Но в субботу Калман говорил, что не имеет права брать денег в шабаш и просил
положить монеты куда-нибудь в указанное им место — под дерево или на тот же его
стул, с тем, что он, когда с появлением первой звезды шабаш кончится, возьмет
ее. Когда мы уходили, я нарочно отставала и, спрятавшись за кустом, с
любопытством наблюдала всегда одну и ту же картину: Калман, озираясь, выходит из
дому, берет деньги и быстро уходит. Вся эта процедура забавляла меня, как
забавляло в Ковне встречать едущих по улице евреев с ящиком с землею под ногами.
Это означало, что едущий не преступает закона, запрещающего правоверному еврею
путешествовать в шабаш: он же стоит на земле, на которой находился к началу
праздника и нет ему дела до того, что его везут паровоз или лошадь, — он сам-то
не двинулся с места!
К евреям я, живя в Ковне и в Ковенской губернии с рождения, конечно, привыкла и
всегда любила их, как необходимую принадлежность родного края.
Особенно евреев, с которыми вечно приходилось встречаться, видя их постоянно в
магазинах или исполняющими работы по ремонту в деревне: они и кровельщики и
маляры, они и пахтыри и покупщики зерна. Одним словом, они необходимы, не только
необходимы, но и весьма удобны и приятны, как всегда говорил мой отец. Устроить,
например, в Колноберже большой обед. К кому обратиться, как не в колоньяльный
магазин Шапиро в Кейданах, у которого есть «всё», а если чего и нет, то он с
первым же поездом готов ехать за требуемым в Вильно, или хоть в Берлин. Кажется
к таким дорогим способам доставания провизии мои родители, жившие всегда очень
скромно, никогда не прибегали, но что Шапиро это предлагал — сама слыхала.
{74}
К оглавлению
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.lib.ru/
OCR Nina & Leon Dotan
ldnleon@yandex.ru
{00} - № страниц, редакционные примечания даны
курсивом.
Далее читайте:
Столыпин Петр
Аркадьевич (биографические материалы).
Россия
в первые годы XX века (хронологическая таблица).
Вадим Кожинов. Россия век XX (1901 - 1939).
Глава 3. Неправедный суд.
Столыпин Аркадий Петрович.
Крохи правды в бочке лжи.
О книге В. Пикуля «У последней черты».
Программа реформ
П.А.Столыпина. Том 1. Документы и материалы. М.: «Российская политическая
энциклопедия», 2002
Программа реформ
П.А.Столыпина. Том 2. Документы и материалы. М.: «Российская политическая
энциклопедия», 2002
Столыпин П.А. Переписка. М. Росспэн,
2004.
Бок М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине.
Нью-Йорк, Издательство им. Чехова, 1953.
Столыпин П.А. Дайте
России покой!
Столыпин Аркадий Петрович.
Крохи правды в бочке лжи.
О книге В. Пикуля «У последней черты».
Платонов О.А. История русского народа в XX веке.
Том 1 глава 27
и глава 28.
Вадим Кожинов в кн. Россия век XX глава 3.
Ковальченко И.Д.
Столыпинская аграрная реформа.
(Мифы и реальность).
Анна Герт Столыпинская
утопия в контексте истории. Корнейчук Дмитрий.
Аграрные игры. - 15.03.2007
Тайна
убийства Столыпина (сборник документов)
Богров Дмитрий Григорьевич
(1887-1911). Из еврейской семьи, убийца Столыпина.
Богров В. Дм. Богров и убийство Столыпина. Разоблачение "действительных и
мнимых тайн. Берлин. Издательство "Стрела". Берлин. 1931.
Протокол допроса В.Г. Богрова, 9 августа
1917 г.
|
