ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Убийство царской семьи
Император Николай II
в форме
Гусарского Собственного Его
Императорского Величества полка.
1910-1914 гг.
Глава XIV
Стража. Система постов. Режим в доме Ипатьева
Дом Ипатьева, когда там находилась царская семья, назывался у большевиков
“домом особого назначения”, а узники его назывались “жильцами дома Ипатьева”.
Система караулов была такая.
С первого же момента стража делилась на наружную и внутреннюю.
Наружная стража занимала посты: 1) в будке у наружного забора на Вознесенском
проспекте 2) в другой будке у того же забора на углу Вознесенского проспекта и
Вознесенского переулка, 3) между наружным и внутренним заборами вблизи парадного
крыльца, ведущего в верхний этаж дома, 4) в старой будке между стенами дома и
внутренним забором, так что охранник всегда видел окна верхнего этажа и со
стороны проспекта, и со стороны переулка, 5) в переднем дворе дома у калитки, 6)
в саду, 7) на террасе дома, 8) в комнате нижнего этажа под цифрой IV у окна.
Внутренняя стража занимала два поста в верхнем этаже дома:
1) за передней дверью в помещении под цифрой I: здесь у окна вблизи перегородки
стоял диванчик; в нем обычно сидел охранник,
2) в помещении под цифрой II вблизи уборной.
В первых числах июля число постов было увеличено. Были созданы посты: 1) на
заднем дворе, 2) на чердаке и 3) где-то внутри дома.
Из всех перечисленных постов наружный на террасе дома, в комнате нижнего этажа
под цифрой IV, на чердаке и внутри верхнего этажа дома были пулеметными.
Достаточно простого взгляда на чертежи Ипатьевского дома, чтобы понять, что при
такой системе караулов царская семья была в западне, в безвыходном положении.
Сначала состав наружной охраны был случайный. Ее несли различные красноармейские
отряды, постоянно менявшиеся.
Двое из таких охранников, Суетин и Латыпов, показали [ 64 ]:
Суетин: “В марте месяце сего года я поступил в особокараульную конвойную команду
в г. Екатеринбурге, начальником которой был какой-то латыш, имя и фамилию его не
знаю. Службу приходилось нести в тюрьме № 1, государственном банке и других
местах. В апреле месяце меня назначили в караул в дом Ипатьева, где содержался
Царь, там в карауле я был трое суток, стоял на посту внутри двора у ворот.
Каждый день выходил в сад около 12 часов дня сам Государь, его жена и все четыре
дочери, выходили все вместе и гуляли минут 30—40. За время прогулки. Государь
иногда подходил к кому-нибудь из часовых и разговаривал с ними, некоторых
спрашивал, с какого года на службе. Я видел, что часовые к Государю относились
хорошо, жалеючи, некоторые даже говорили, что напрасно человека томят. В охране
Царя я был всего лишь трое суток, после чего я более там не дежурил”.
Латыпов: “Весной нынешнего года я поступил на службу в караульную конвойную
команду в г. Екатеринбурге, в которой служил всего лишь около месяца. За время
этой службы меня вместе с другими назначили в караул по охране бывшего Царя, где
я был всего лишь три дня, хотя назначали на неделю. В карауле я стоял на разных
местах, иногда снаружи, а одни сутки стоял внутри двора. Находясь там, я один
раз видел на прогулке в саду бывшего Царя с которой-то дочерью, во время
прогулки везде во дворе стояли часовые. В разговоре в караульном помещении я
слышал от некоторых часовых, что Царь с ними иногда здоровается, а дочери
смеются. Часовые к Царю относились хорошо”.
Иначе обстоял вопрос с внутренней охраной. Она сразу же была специально
подобрана. Ее составили рабочие местной фабрики братьев Злоказовых. Это было
общеизвестно, и выяснить ее состав не представило затруднений [ 65 ]. Эту охрану
составляли:
Авдеев Александр Дмитриев, 35 л., из Южноуфмского завода той же волости
Осинского уезда Пермской губернии, слесарь.
Мошкин Александр Михайлов, 28 л., из г. Семипалатинска, слесарь.
Логинов Иван Петров из Каштымского завода той же волости Екатеринбургского
уезда.
Логинов Василий Петров, его брат.
Логинов Владимир Петров, их брат.
Гоншкевич Василий Григорьев, 30 л., из Локшинской волости Тюкалинского уезда
Тобольской губернии, слесарь.
Соловьев Александр Федоров, из м. Гусевского Заболкской волости Меленковского
уезда Владимирской губернии, слесарь.
Люханов Сергей Иванов, из Ревдинского завода той же волости Екатеринбургского
уезда, шофер.
Люханов Валентин Сергеев, его сын.
Шулин Иван Степанов, из Шадринского завода той же волости Екатеринбургского
уезда, слесарь.
Бабич Антон, 20 л., из г. Уфы, слесарь.
Мишкевич Николай, матрос, из Петрограда.
Мишкевич Станислав, его брат.
Крашенинников Иван, из Пензы.
Украинцев Константин Иванов.
Лабушов Леонид Васильев, слесарь.
Комендантов Алексей.
Сидоров Алексей.
Корякин Николай.
Все эти люди жили в верхнем этаже дома Ипатьева, занимая комнаты под цифрами
V и VI. Только они несли охрану на двух внутренних постах. Но не следует думать,
что роль их ограничивалась только охраной этих постов. Они были хозяевами в доме
и вторгались во все комнаты, где жила царская семьи.
С момента приблизительно приезда детей был создан постоянный кадр наружной
охраны.
Она была набрана из рабочих Сысертского завода, верстах в 35 от Екатеринбурга.
Ее составили:
Никифоров Алексей Никитин.
Добрынин Константин Степанов.
Старков Иван Андреев.
Старков Андрей Алексеев.
Стрекотин Андрей Андреев.
Стрекотин Александр Андреев.
Котов Михаил Павлов.
Проскуряков Филипп Полиевктов.
Столов Александр Алексеев.
Орлов Александр Григорьев.
Теткин Роман Иванов.
Подкорытов Николай Иванов.
Турыгин Семен Михайлов.
Луговой Виктор Константинов.
Семенов Василий Егоров.
Попов Николай Иванов.
Таланов Иван Семенов.
Садчиков Николай Степанов.
Кесарев Григорий Александров.
Зайцев Николай Степанов.
Беломоин Семен Николаев.
Летемин Михаил Иванов.
Сафонов Вениамин Яковлев.
Шевелев Семен Степанов.
Чуркин Алексей Иванов.
Кронидов Александр Алексеев.
Вяткин Степан Григорьев.
Котегов Иван Павлов.
Котегов Александр Алексеев.
Медведев Павел Спиридонов.
Дроздов Егор Алексеев.
Емельянов Федор Васильев.
Русаков Николай Михайлов.
Ладасщиков Петр Акимов.
Талонов Константин Васильев [ 66 ].
Спустя неделю кадр наружной охраны был пополнен рабочими той же злоказовской
фабрики. В нее вошли:
Якимов Анатолий Александров, 31 г., из Юговского завода той же волости
Пермского уезда.
Лесников Григорий Тихонов, 29 г., из Кушвинского завода Соликамского уезда
Пермской губернии.
Вяткин Филипп Ильин, из с. Уктуса Екатеринбургского уезда.
Путилов Николай Васильев, Базаровского общества Напорской волости Сарапульского
уезда Вятской губернии, слесарь.
Смородяков Михаил, 18 л., из Нейво-Рудянского завода той же волости
Екатеринбургского уезда.
Дерябин Никита Степанов, из д. Тимошиной Меркушинской волости Верхотурского
уезда Пермской губернии.
Устинов Александр Иванов, 27 л., из Пожевского завода той же волости
Соликамского уезда Пермской губернии.
Корзухин Александр Степанов, из с. Уктуса Екатеринбургского уезда.
Романов Иван Иванов, из Гарской волости Ростовского уезда Ярославской губернии.
Дмитриев Семен Герасимов, 21 г., из Ваньчуговской волости Кашинского уезда
Тверской губернии.
Клещев Иван Николаев, 21 г., из г. Шадринска, слесарь.
Пермяков Иван Николаев, 18 л., из с. Уктуса Екатеринбургского уезда, слесарь.
Варакушев Александр Семенов, из Тулы или Петрограда, слесарь.
Прохоров Александр из Катав-Ивановского завода Уфимской губернии.
Брусьянин Леонид Иванов.
Пелегов Василий.
Осокин Александр.
Лякс Скорожинский.
Скороходов.
Фомин.
Зотов [ 67 ].
Самые стены Ипатьевского дома выдали многих из этих лиц. Они были покрыты
всевозможными надписями: результаты склонности охранников к заборной литературе.
Удалось прочесть многие имена.
Среди множества брошенных документов оказались денежные расписки злоказовских
рабочих, несших внутреннюю охрану, и требовательные ведомости сысертских
рабочих, несших охрану наружную.
Наружная охрана поселилась в нижнем этаже ипатьевского дома: злоказовские
рабочие в комнате под цифрой VI, сысертские — в комнате под цифрами IV и V.
Спустя некоторое время наружная охрана была переведена в соседний дом Попова.
Когда возник кадр постоянной наружной охраны, она стала допускаться и на
внутренние посты верхнего этажа дома. Но различие между ею и охраной внутренней
не исчезло. По-прежнему злоказовские рабочие внутренней охраны царили в доме и
имели доступ во все комнаты, куда не допускались рабочие наружной охраны.
Самым главным лицом среди охранников был Авдеев. Он назывался “комендантом дома
особого назначения”.
Мошкин был его помощником.
Медведев был “начальником” всей караульной команды, несшей охрану как на
внутренних, так и на внешних постах.
Якимов, Старков и Добрынин были разводящими. Они ставили охранников на посты и
наблюдали за ними, сами не неся охраны.
Только братья Мишкевичи и Скорожинский были, вероятно, польской национальности.
Все остальные охранники были русские.
Что они представляли собой?
Фабрика братьев Злоказовых работала во время войны на оборону: изготовляла
снаряды. Работа на фабрике избавляла от фронта. Сюда шел самый опасный элемент,
преступный по типу: дезертир. Он сразу выплыл на поверхность в дни смуты, а
после большевистского переворота создал его живую силу.
Авдеев — самый яркий представитель этих отбросов рабочей среды: типичный
митинговый крикун, крайне бестолковый, глубоко невежественный, пьяница и вор.
Лучше всего слушать о нем рассказ рабочего той же фабрики Анатолия Якимова:
“Прибыл в Екатеринбург я в первых числах ноября месяца 1917 года. Тогда же я и
поступил на злоказовскую фабрику. Фабрикой в это время еще владели пока хозяева
Злоказовы, но уже существовал “фабричный комитет” из рабочих. Был и комиссар
фабрики. Этим комиссаром был Александр Дмитриев Авдеев. Откуда он родом, я не
знаю. Полагаю я, что по ремеслу он слесарь. Говорили про него, что он был где-то
машинистом на каком-то заводе при локомобиле... В декабре месяце Авдеев отвез
хозяина фабрики Николая Федоровича Злоказова в острог. Вместо хозяев образовался
“деловой совет”. Этот совет и стал править фабрикой. Главой на заводе и стал
Авдеев. Около него самыми приближенными к нему лицами были рабочие: братья Иван,
Василий и Владимир Логиновы, Василий Григорьев Гоншкевич, Николай и Станислав
Мишкевичи, Александр Федоров Соловьев, Николай Корякин, Иван Крашенинников,
Алексей Сидоров, Константин Иванов Украинцев, Алексей Комендантов, Леонид
Васильев Лабушев, Сергей Иванов Люханов и его сын Валентин... В апреле месяце
стало известно в городе, что к нам в Екатеринбург привезли Царя. Объясняли об
этом среди нас, рабочих, так, что Царя-де хотели выкрасть из Тобольска;
потому-де его и перевезли в надежное место: в Екатеринбург. Такие разговоры
тогда в нашей рабочей среде; ходили. В первых числах мая месяца, в скором
времени после, перевезения к нам Царя, стало известно, что наш Авдеев назначен
главным начальником над домом, где содержался Царь. Дом этот почему-то все
называли “дом особого назначения”, а про Авдеева говорили, что он над этим домом
комендантом назначен. Действительно, скоро сам Авдеев об этом нам объяснил на
митинге. Как произошло его назначение, я хорошо Вам объяснить не берусь. Авдеев
был большевик самый настоящий. Он считал, что настоящую хорошую жизнь дали они,
большевики. Он много раз открыто говорил, что большевики уничтожили
богачей-буржуев, отняли власть у Николая “кровавого” и т. п. Постоянно он терся
в городе с здешними заправилами из областного совета. Я думаю, что таким образом
он, как ярый большевик, и был назначен областным советом “комендантом” дома
особого назначения. На митинге же, который он тогда собирал, он нам рассказывал,
что вместе с Яковлевым он ездил за Царем в Тобольск [ 68 ]. Что это был за
Яковлев, я сам не знаю. Авдеев его поносил и говорил нам, что Яковлев хотел
увезти Царя из России и повез его для этого в Омск. Но они, то есть
екатеринбургские большевики, все это узнали и не допустили увоза Царя, сообщив о
намерении Яковлева в Омск. Смысл его речи был именно тот, что Яковлев держал
руку Царя, а он, Авдеев, вместе с большевиками охраняет революцию от Царя. Про
Царя он тогда говорил со злобой. Он ругал его, как только мог, и называл не
иначе, как “кровавый”, “кровопийца”. Главное, за что он ругал Царя, была ссылка
на войну: что Царь захотел этой войны и три года проливал кровь рабочих, что
рабочих массами в эту войну расстреливали за забастовки. Вообще он говорил то,
что везде говорили большевики. Из его слов можно было понять, что за эту его
заслугу перед революцией, то есть за то, что он не допустил Яковлева увезти
Царя, его и назначили комендантом дома особого назначения. И, как видать было,
этим самым назначением Авдеев был очень доволен. Он был такой радостный, когда
говорил на митинге и обещал рабочим: “Я вас всех свожу в дом и покажу вам
Царя...” Постоянно туда ходили с нашей фабрики рабочие, только не все, а те,
которых выбирал Авдеев... Главная цель у них, как я думаю, была в деньгах. За
пребывание в доме особого назначения они получали особое содержание из расчета
400 рублей в месяц за вычетом кормовых. Кроме того, они и на фабрике получали
жалованье, как состоящие в фабричном комитете или деловом совете”.
Хорошо знали в Екатеринбурге охранника Шулина. Заведующий фабрикой Чистякова
Шульц [ 69 ] рассказывает: “Я Шулина очень хорошо знаю. Я служу на заводе
Чистякова, куда Шулин во время советской власти постоянно являлся... Шулин был
членом делового совета злоказовского завода, несомненный большевик, агитатор и
вербовщик в Красную Армию. Он являлся на завод Чистякова и произносил перед
рабочими речи, призывая их вступать в ряды Красной Армии, чтобы уничтожать всех
паразитов, — это его собственное выражение. Он арестовал управляющего заводом и
добивался расстрела его, и только благодаря ходатайству рабочих тот был спасен.
Хотел арестовать хозяина завода. Являлся на завод с вооруженными красноармейцами
и отбирал хлеб... Совместно с заводскими красноармейцами составлял списки
рабочих и служащих завода Чистякова, предназначенных к расстрелу перед приходом
чешских войск”.
“Красноармеец [ 70 ] Иван Николаев Клещев имеет от роду 21 год... С детского
возраста имел дурные наклонности и, будучи еще несовершеннолетним, начал
заниматься кражами, чему потворствовала ему мать. Учился плохо, также и вел себя
плохо в ученическом возрасте, так что жаловались на его поведение учители;
родители к исправлению его мер не принимали, и, в конце концов, он, как
неисправимый по поведению человек, был исключен из училища. После этого он начал
приучаться при отце слесарному искусству и работал на фабрике Ушкова до
возмужалого возраста. Взрослый тоже замечался в кражах... Незадолго до
февральской революции уходил искать работы на стороне от своих родителей и затем
оказался в г. Тюмени в команде босяков, где мать его разыскала и привезла домой
на фабрику Ушкова... При большевистском перевороте он примкнул к партии
большевиков и вскоре сделался ярым 3 красноармейцем и являлся предводителем шаек
большевиков при отобрании и реквизиции имущества у владельцев”.
Охранник Медведев откровенно объяснил при допросе, что кадр охраны потому был
набран за 35 верст от Екатеринбурга, что здесь “организация партии большевиков
считалась лучшей”.
Его жена [ 71 ], скрашивая горькую правду, рассказала, что до революции она
хорошо жила с мужем. После революции муж тут же записался в партию большевиков и
стал “непослушный, никого не признавал и как будто даже свою семью перестал
жалеть”.
Охранник Летемин сознается, что, когда он предложил свои услуги по охране Царя,
о его поведении справлялись и, справившись, приняли в охрану. В прошлом этого
человека был приговор Екатеринбургского Окружного Суда с участием присяжных
заседателей: в 1911 году Летемин был осужден на четыре года в арестантские роты
с лишением прав за покушение на растление малолетней девочки, каковое наказание
и отбыл.
Как жилось Царю и его семье в такой обстановке?
Императрица, Мария Николаевна и Демидова писали в Екатеринбург, когда там
оставались дети. Они прибегали к конспиративному языку. Несомненно, в доме
Ипатьева жилось плохо.
Свидетели показывают:
Жильяр: “24 апреля (старого стиля) от Государыни пришло письмо. Она извещала нас
в нем, что их поселили в двух комнатах Ипатьевского дома; что им тесно; что они
гуляют лишь в маленьком садике; что город пыльный; что у них рассматривали все
вещи и даже лекарства. В этом письме в очень осторожных выражениях она давала
понять, что надо взять нам с собой при отъезде из Тобольска все драгоценности,
но с большими предосторожностями. Она сама драгоценности называла условно
“лекарствами”. Позднее на имя Теглевой пришло письмо от Демидовой, писанное
несомненно по поручению Ее Величества. В письме нас извещали, как нужно
поступить с драгоценностями, причем все они были названы “вещами Седнева”.
Битнер: “Я знаю, были тогда письма от Государыни и Мария Николаевны. Они писали,
что спят “под пальмами” (на полу, без кроватей) и едят вместе с прислугой, что
обед носят из какой-то столовой, а Государыне Седнев готовит макароны на
спиртовке”.
Теглева: “Были получены письма от Государыни и Марии Николаевны на имя Княжен и
мною от Марии Николаевны и Демидовой. Из этих писем можно было понять, что им
живется худо. Мария Николаевна писала, что они спят в одной комнате, что они все
(вместе с прислугой) обедают вместе, что им Седнев готовит только кашу и что
обед они получают из советской столовой. Демидова мне писала: “Уложи,
пожалуйста, хорошенько аптеку и посоветуйся об этом с Татищевым и Жильяром,
потому что у нас некоторые вещи пострадали”. Мы поняли, что пострадали у них
некоторые ценные вещи, и решили, что это Императрица дает нам приказание
позаботиться о драгоценностях”.
Чемодуров: “Как только Государь, Государыня и Мария Николаевна прибыли в дом, их
тотчас же подвергли тщательному и грубому обыску, обыск производили некий Б. В.
Дидковский [ 72 ] и Авдеев — комендант дома, послужившего местом заключения.
Один из производивших обыск выхватил ридикюль из рук Государыни и вызвал
замечание Государя: “До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми”. На
это замечание Дидковский ответил: “Прошу не забывать, что Вы находитесь под
следствием и арестом”. В ипатьевском доме режим был установлен крайне тяжелый, и
отношение охраны было прямо возмутительное, но Государь, Государыня и Великая
Княжна Мария Николаевна относились ко всему происходившему по наружности
спокойно и как бы не замечали окружающих лиц и их поступков. День проходил
обычно так: утром вся семья пила чай — к чаю подавался черный хлеб, оставшийся
от вчерашнего дня; часа в 2 обед, который присылали уже готовым из местного
совета рабочих депутатов, обед состоял из мясного супа и жаркого; на второе чаще
всего подавались котлеты. Так как ни столового белья, ни столового сервиза с
собой мы не взяли, а здесь нам ничего не выдали, то обедали на не покрытом
скатертью столе; тарелки и вообще сервировка стола была крайне бедная; за стол
садились все вместе, согласно приказанию Государя случалось, что на семь
обедавших подавалось только пять ложек. К ужину подавались те же блюда, что и к
обеду. Прогулка по саду разрешалась только один раз в день, в течение 15—20
минут; во время прогулки весь сад оцеплялся караулом; иногда Государь обращался
к кому-либо из конвойных с малозначащим вопросом, не имевшим отношения к
порядкам, установленным в доме, но или не получал никакого ответа, или получал в
ответ грубое замечание-День и ночь в верхнем этаже стоял караул из трех
красноармейцев: один стоял у наружной входной двери, другой в вестибюле, третий
близ уборной. Поведение и вид караульных были совершенно непристойные: грубые,
распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми ухватками и манерами, они
возбуждали ужас и отвращение”.
Я допускал, что Чемодуров мог быть не вполне откровенен в своих показаниях перед
властью, и выяснял, что он рассказывал другим людям про жизнь в Ипатьевском
доме.
Свидетели показали:
Волков: “Я разговаривал с ним. Он был сильно потрясен. Он мне говорил, что из
Тюмени их возил Яковлев куда-то взад и вперед, так что он совсем потерялся и не
знал, куда же именно возил Яковлев. Привезли их в Екатеринбурге прямо в дом
Ипатьева... Обращались плохо, грубо. Он рассказывал, что однажды один какой-то
из большевиков стал рассматривать флаконы Государь и нюхать их. Государь сказал
ему на это: “До сих пор я имел дело все-таки с порядочными людьми”. Этот
большевик ушел, сказал словах Государя кому-то другому, и тот грубо сделал
замечай Государю: “Не забывайте, что Вы арестованный”. Обедали они все вместе.
Во время обеда подходил какой-нибудь красноармеец, лез ложкой в миску с супом и
говорил: “Вас все-таки еще ниче кормят”. Видимо, здесь, в Екатеринбурге,
обращение было совсем иное, чем в Тобольске”.
Гиббс: “Чемодуров мне говорил, что здесь (в Екатеринбурге им было плохо: с ними
обращались грубо. Он говорил, что на Пасху них был маленький кулич и пасха.
Комиссар пришел, отрезал себе большие куски и съел. Он вообще говорил про
грубости”.
Кобылинский: “Передаю главное из его рассказов, что сохранила память. Когда
Государь, Государыня и Мария Николаева прибыли в дом Ипатьева, их обыскали.
Обыскивали хамски, грубо Государь вышел из себя и сделал замечание. На это ему
было в грубой форме указано, что он арестованный... Обед был плохой. С ним
запаздывали: приносили его готовым из какой-то столовой вместо часа в
три-четыре. Обед был общий с прислугой. Ставилась на стол миска; ложек, ножей,
вилок не хватало; участвовали в обеде и красноармейцы; придет какой-нибудь и
лезет в миску: “Ну, с вас довольно”. Княжны спали на полу, так как кроватей у
них не было. Устраивалась перекличка. Когда Княжны шли в уборную, красноармейцы,
якобы для караула, шли за ними... Вообще даже со слов Чемодурова можно было
понять, что царская семья подвергалась невыносимым моральным мукам”.
Жильяр: “Про Чемодурова я могу сказать следующее. После допроса его Сергеевым он
приехал ко мне в Тюмень. Он мне рассказывал, что его допрашивал Сергеев.
Чемодуров мне говорил, что он не сказал всей правды Сергееву. Он был недоволен
не лично Сергеевым, а самым фактом допроса его. У него была вера, что царская
семья жива, и он мне говорил, что, пока он не убедился к ее смерти, он не скажет
правды при допросе. Со мной он был откровенен. Он называл мне Авдеева, как
главное лицо в доме Ипатьева. Он говорил, что Авдеев относился к семье
отвратительно. Я точно и хорошо помню следующие случаи, о которых он
рассказывал. Чемодуров говорил, что вместе с царской семьей за одним столом
обедали и прислуга и большевистские комиссары, которые находились в доме.
Однажды Авдеев, присутствуя за таким обедом, сидел в фуражке, без кителя, куря
папиросу. Когда ели битки, он взял свою тарелку и, протянув руку между Их
Величествами, стал брать в свою тарелку битки. Положив их на тарелку, он согнул
локоть и ударил локтем Государя в лицо. Я передаю Вам точно слова Чемодурова.
Когда Княжны шли в уборную, их там встречал постовой красноармеец и заводил с
ними “шутливые” разговоры, спрашивая, куда они идут, зачем и т. д. Затем, когда
они проходили в уборную, часовой, оставаясь снаружи, прислонялся спиной к двери
уборной и оставался так до тех пор, пока ею пользовались. Вот эти случаи
издевательства над ними я хорошо помню из рассказов Чемодурова”.
Лакей Иван Седнев и дядька Наследника Нагорный сидели в одной тюрьме с князем
Львовым.
Он показывает: “Про екатеринбургский режим Седнев и Нагорный говорили в мрачных
красках... Они (охранники) начали воровать первым делом. Сначала воровали
золото, серебро. Потом стали таскать белье, обувь. Царь не вытерпел и вспылил:
сделал замечание. Ему в грубой форме ответили, что он арестован и распоряжаться
больше не может. Самое обращение с ними вообще было грубое. И Седнев и Нагорный
называли режим в доме Ипатьева ужасным. Становилось, по их словам, постепенно
все хуже и хуже. Сначала, например, на прогулки давали 20 минут времени, а потом
стали все уменьшать это время и довели до 5 минут. Физическим трудом совсем не
позволялось заниматься, Наследник был болен... В частности, дурно обращались с
Княжнами. Они не смели без позволения сходить в уборную. Когда они шли туда, их
до уборной обязательно провожал красноармеец. По вечерам Княжен заставляли
играть на пианино. Стол у них был общий с прислугой. Седнев удивлялся, чем была
жива Императрица, питавшаяся исключительно одними макаронами. Седнев и Нагорный
ссорились в доме Ипатьева из-за царских вещей: как преданные семье люди, они
защищали ее интересы. В результате они попали в тюрьму. Их рассказы подтверждали
и красноармейцы, которые караулили нашу тюрьму [ 73 ]. Эти красноармейцы по
очереди караулили то у нас, то в доме Ипатьева. Они со мной разговаривали. Их
рассказы во всем сходились с рассказами Седнева и Нагорного. Они — это я помню —
подтверждали, что Княжен заставляли играть на пианино, и вообще говорили, что с
семьей обращаются худо”.
Анна Белозерова жила с охранником Василием Логиновым. Стараясь говорить в мягких
тонах про охранников, она говорит, что Княжны “учили играть их на какой-то
музыке”.
Обвиняемые Медведев, Проскуряков и Якимов объяснили:
Медведев [ 74 ]: “Царь по внешнему виду все время был спокоен, ежедневно с
детьми выходил гулять в сад, сын Алексей ходить не мог, у него болела нога, и
его выносили в сад на руках, выносил его на руках всегда сам Царь, который
вообще всегда сам ходил за ним, супруга Царя в сад не выходила никогда, а
выходила лишь на парадное крыльцо к тыну, окружавшему дом, а иногда сидела возле
сына, который обычно сидел в коляске. Царь по виду был здоров и не старел, седых
волос у него не было, а супруга Царя начинала седеть и была худощава. Дети вели
себя “обыкновенно” и улыбались при встрече с караульными. Разговаривать с ними
запрещалось. Доводилось ему, Медведеву, разговаривать с Царем при встрече в
саду; однажды он спросил его: “Как дела, как война, куда ведут войско”, — на это
он ему ответил, что война идет между собой, русские с русскими дерутся между
собой. Также однажды Царь увидал, что он, Медведев, рвет лопушки в саду, и
спросил его, на что он это рвет, он сказал ему — для табаку. Вообще много
говорить не приходилось... Пищу для царской семьи первое время носили из
советской столовой, находившейся на Главном проспекте; пищу эту носили из
столовой женщины и девушки, от коих принимал караул у парадного крыльца, в дом
они не входили... На пищу приносили суп, котлеты, белый хлеб, мясо и молоко.
Потом разрешено было варить пищу повару их, который и приготовлял пищу.
Неоднократно приглашался в дом священник для богослужения. За все время охраны
дома при нем, Медведеве, никакого издевательства над Царем и его семейством не
делалось и никаких оскорблений и дерзостей не допускалось. Спала царская семья в
двух комнатах”.
Проскуряков: “Вставали они утром часов в 8—9. У них. была общая молитва. Они все
собирались в одну комнату и пели там молитвы. Обед у них был в 3 часа дня. Все
они обедали вместе! в одной комнате, то есть я хочу сказать, что вместе с ними
обедала и прислуга, которая была при них. В 9 часов вечера у них был ужин, чай,
а потом ложились спать. Время дня они проводили, по словам Медведева, так:
Государь читал, Государыня также читала или вместе с дочерьми вышивала
что-нибудь или вязала. Наследник, если мог, делал из проволоки цепочки для своих
игрушек — корабликов. Гуляли они в день часа полтора. Никаким физическим трудом
им не позволялось заниматься (на воздухе)... Их пение я сам не один раз слышал.
Пели они исключительно духовные песни. По воскресеньям у них служил священник с
диаконом... Файка, Сафонов стал сильно безобразничать. Уборная в доме была одна,
куда ходила вся царская семья. Вот около этой уборной Файка стал писать разные
нехорошие слова... и разные другие слова, совсем неподходящие... Залез раз Файка
на забор перед самыми окнами царских комнат и давай разные нехорошие песни
играть. Андрей Стрекотин в нижних комнатах начал разные безобразные изображения
рисовать. В этом принимал участие и Беломоин: смеялся и учил Стрекотина, как
лучше надо рисовать. Это я сам видел, как Стрекотин эти вещи рисовал”.
Якимов: “Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они
Херувимскую Песнь. Но пели они я какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал,
а мотив ее был грустный. Это был мотив песни “Умер бедняга в больнице военной”.
Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал... Непосредственно
наблюдать, как Авдеев относился к Царю и его семье, мне не приходилось. Но я
наблюдал самого Авдеева, имевшего с ними общение. Авдеев был пьяница, грубый и
неразвитой; душа у него была недобрая. Если, бывало, в отсутствие Авдеева
кто-нибудь из царской семьи обращался с какой-либо просьбой к Мошкину, тот
всегда говорил, что надо подождать возвращения Авдеева. Когда же Авдеев приходил
и Мошкин передавал ему просьбу, у Авдеева был ответ: “Ну их к черту!”
Возвращаясь из комнаты, где жила царская семья, Авдеев, бывало, говорил, что его
просили о чем-либо, и он отказал. Это отказывание ему доставляло видимое
удовольствие. Он об этом радостно говорил. Например, я помню, его просили
разрешить открывать окна, и он, рассказывая об этом, говорил, что он отказал в
этой просьбе. Как он называл Царя в глаза, не знаю. В комендантской он называл
всех “они”. Царя он называл Николашкой... Он, как только попал в дом Ипатьева,
так начал таскать туда своих приближенных рабочих... Все эти люди бражничали в
доме Ипатьева, пьянствовали и порвали царские вещи. Раз Авдеев напился до того
пьяный, что свалился в одной из нижних комнат дома... А в нижний этаж он попал
тогда после посещения в таком виде царской семьи; он в таком виде ходил к ней.
Пьяные они шумели в комендантской комнате, орали, спали вповалку, кто где хотел,
и разводили грязь. Пели они песни, которые, конечно, не могли быть приятны для
Царя. Пели они все “Вы жертвою пали в борьбе роковой”, “Отречемся от старого
мира”, “Дружно, товарищи, в ногу”. Вот, зная Авдеева как большевика, как
человека грубого, пьяного и душой недоброго, я думаю, что он обращался с царской
семьей плохо: не мог он обращаться с ней хорошо по его натуре, по его поведению;
как я сам его наблюдал в комендантской, думаю, что его обращение с царской
семьей было для нее оскорбительным. Припоминаю еще, что вел Авдеев со своими
товарищами разговоры и про Распутина. Говорил он то, что многие говорили, о чем
и в газетах писали много раз...”
Красноречивее всяких слов говорит сам дом Ипатьева, как жилось здесь узникам.
Необычные по цинизму надписи и изображения с неизменной темой: о Распутине. Как
глубоко ошибаются те, кто думает, что яд этого чудовища не проник в народные
массы.
Примечания:
64) У далось выяснить личность трех охранников этого раннего периода, несших
наружную охрану. Это были: кр-н Каменомской волости Святцанского уезда Виленской
губернии Феликс Михайлов Якубцов, кр-н Н.-Салдинской волости Верхотурского уезда
Пермской губернии Григорий Иванов Суетин и кр-н В.-Вишнединской волости
Белебеевского уезда Уфимской губернии Мухамет Закир Абдул Латыпов. Они были
допрошены начальником Екатеринбургского Розыска — первый 10 августа, второй — 2
октября и третий 3 октября 1918 г. в Екатеринбурге.
65) Начальником Екатеринбургского Уголовного Розыска были допрошены: 28
сентября 1918 года кр-нка с. Уктуса Н.-Исетской волости Екатеринбургского уезда
Анна Петрова Белозерова, 30 октября того же года кр-нка того же села Уктуса
Ольга Иванова Степанова и того же 30 октября кр-нка с. Крутихина той же волости
Шадринского уезда, Евдокия Семенова Межина — бывшая в интимной близости к
некоторым из рабочих. Их показаниями состав охраны удалось установить точно. Он
проверялся осмотрами книг фабрики.
66) Из числа этих лиц были задержаны Летемин, Медведев и Проскуряков. Летемин
был допрошен в качестве свидетеля начальником Екатеринбургского Уголовного
Розыска 7 августа 1918 года и членом суда Сергеевым 18—19 октября того же года.
Медведев, как обвиняемый, был допрошен агентом Розыска Алексеевым 12 февраля
1919 года в Перми и членом суда Сергеевым 21—22 того же февраля в Екатеринбурге.
Проскуряков был допрошен Алексеевым 26 того же февраля в Екатеринбурге и мною
1—3 апреля того же года в Екатеринбурге.
67) Из числа этих лиц был задержан Якимов. Он был допрошен агентом
Екатеринбургского Уголовного Розыска Алексеевым как обвиняемый. 2 апреля 1919
года в Перми и мною 7—11 мая того же года в Екатеринбурге.
68) Авдеев был в Тобольске в отряде не Яковлева, а Заславского. Они выехали
из Тобольска в Екатеринбург, опередив Яковлева шестью часами.
69) В. К. Шульц был допрошен в г. Екатеринбурге военным контролем 3 июля 1919
года.
70) Рапорт агента Екатеринбургского Уголовного Розыска Алексеева от 9 апреля
1919 года за № 26.
71) Мария Даниловна Медведева была допрошена в качестве свидетельницы
начальником Екатеринбургского Розыска 7 августа и Сергеевым 9—10 ноября 1918 г.
в г. Екатеринбурге.
72) Борис Владимирович Дидковский был, видимо, эмигрант и проживал в
Швейцарии. Был близок к профессору геологии Дюпарку и состоял при нем
коллекционером. Национальности его не знаю.
73) Красноармейцы наружной охраны самого раннего периода.
74) Я привожу объяснение Медведева, которое он дал агенту Алексееву под
наблюдением прокурора Пермского Окружного Суда Шамарина. Член суда Сергеев
допросил его менее обстоятельно.
Вернуться к оглавлению
Далее читайте:
Соколов Николай
Алексеевич (1880-1924), следователь по делу об
убийстве Царской Семьи.
Николай II
Александрович (биографические материалы).
Александра Федоровна, императрица (1872-1918),
урожденная Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса Гессен-Дармштадтская.
Все Романовы, биографический указатель.
Судьба лиц императорской
фамилии после революции 1917—1918 г. (Справка к 1 июля 1953 г.).
Романовы после Николая I
(генеалогическая таблица)
Вильтон Роберт. Последние дни
Романовых. Берлин, 1923.
|
