Валентин СОРОКИН

2002 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Отстаньте от нас

КАГАЛ ВОЮЕТ

Часть первая

4. Ордынцы Сиона

Ордынский плен - не монголы. Ордынский плен - клевета на русских. Ордынский плен - газеты и телешабаш. В газетах русские - виноватые. А на экране русские - мерзавцы. Глупые, подлые, шелудивые. О, спасибо Господу, убежать мне есть куда - в деревню!.. Рано утром первого января, на новый год, прыгнул я в электричку. Прыгнул, но от гнева и боли не уехал: гнев - под сердцем и боль - под сердцем, как свет...

Доколе душу русскую топтать

Кичливым и продажным иноверцам?

В новогоднюю-то ночь бесновался, изгалялся, настырничал, палачествовал над забитыми русскими наглый иронист, костюмный оглаженный рифмач-хохмач, визжащий от бездарности и трусливой к нам неприязни, пародист, частушечник-перекладник, заморский лжередактор, бронхиальный шут, зобастый астматик, сальный пакостник, причесанный под нормального хихикалу... Иша Задорнов. Миша.

"Идеть русськая баба, идеть, а я у ей спрашиваю, спрашиваю: - Куды ваучер тебе заткнуть, в зад али в перед? - ..А она, заплатошная, автобусная, солярная, кашевая, мине, мине... Значит, мине отвечает: - Тыкай, куды хоца, куды хоца, тыкай, милый, ваучер-то твой, не морозь яво, тыкай! - ...

А русськие пословицы? "Баба с воза - лошади легче". Или: "Бей по лбу - там кость". Гы-ы. Или: "Один работник и тот - Балда". Гы-ы. Или: "Не плюй в колодец - пригодится водицы напиться". Гы-ы. Плюй, гы-ы! Или: "Не в бровь, а в глаз". Или: "Дружба дружбой, а табачок врозь". Или: "Попал как кур во щи". Или: "Курица - не птица, баба - не человек". Гы-ы!" Изобретает, дополняет, сокращает, интерпретирует, фольклорист.

Рыжий юродивый, опрятно одетый шут занервничал: в зале обнаружились умные, они не орали и не подбрехивали ему, пахнущему чесноком и рыбьими котлетами, ему, харкающему на русские пословицы, и не сумевшему осквернить их. Юродивый агрессивничал. Шут начал проваливаться:

"Русские - не разные,

Русские - только безобразные,

Русские - курносые,

Голые, босые,

Небритые, немытые,

Язвами покрытые,

Русские - хлебают оравой,

Тоскуют по бани кровавой?!.."

Но русские в зале - молчат. Русских не заменить. Лишь кое-где кое-кто, ушастый и губастый, как мессия на сцене, громко заржет, невпопад прыснет и тут же в смущение окунется - запнется... Нервничает пародист. Бегает по сцене уязвленный юморист-иронист, скукоживается, утомясь, известный гороховый шут, купленный в кредит демократической кодлой.

Серый костюмчик на шуте блекнет, черным смотрится. Рыжие волосенки на шуте слиняли, пот уплотнил их на пролысинах. Глазки, бессовестные, бесцветные и скачущие, воровски щурятся, возмущения испугались: вдруг да грянет?.. И хвост у шута вырос. Шут горбатым стал. В черта превратился. Но карликом Бог его на сцене изваял, его - гнуса. Зубы - кривые. Лицо - кривое. Тело - кривое. Ноги - кривые. И голос - кривой у паскудника:

"Рыба гниет с головы?

Не рой ближнему яму - сам в нее свалишься?

Щи - на каменку плещи?

Зять тещу потащил в рощу?

А я, медведь, всех вас давишь?

Пуля - дура, а штык - молодец?

Кто с мечом к нам придет - тот от меча и погибнет?"

Шут вытянул над собой кривые ладони: "Почему я должен умирать? Почему я должен с головы гнить? А их щи? А их медведи? А русские тещи? А русские фуфайки? А русские мины? А русские пушки? А русские атаки? А русские ура?!"... Шут резкий - новый. Шут - вместо русских Шаляпиных, Есениных, Чайковских. Телевизионный микроб, насекомое.

Шут накренился. И хвостом, хвостом принялся подметать сцену. Голос шута спекся, ресницы завлажнились, горб шута приподнялся над кривыми костями. Шут забуксовал на ковре и заплакал. Ненависть к русским поразила шута. А может, белка сверкнула по ветвям серебряных лип моих или серебряный ветер тронул рябины мои белые? А не свет ли рождественский пронесся над сценой? Не серебряный ли звон колокола ударил и рассек черную волю черного дьявола?

Шут лежал, постанывая, на широкой сцене. Кривые зубы шута лязгали. Околевал вроде. А говорят: "Он из русской семьи, писательской колыбели!" А говорят: "Он притеснялся прибалтийскими фашистами!"... Фашист притеснялся фашистами? Не верю. А я слышал: "Он от русского отца, но от женщины, посланной к нам из-за Аравийской пустыни!"... А я слышал: "Ни полурусский, ни полуеврей не согласится на такую фанатичную ненависть к русскому народу: не возьмет на себя нацистский камень тяжести". А русский возьмет? А еврей возьмет? Не возьмет - нормальный, не возьмет.

Но взял - не русский и не еврей, взял - никто: шут, которому Иван Грозный ногти на ступнях горячим кипятком обливал, а горячими щами за воротник поплескивал, горбун, которого Максим Горький изобразил нюхающим юбки псом, графоман, которого пока не потрепали за длинные вялые уши, корявая потаскуха, воющая за доллар простуженным тенором:

"Русские - лодыри,

Русские - убийцы,

Русских - долой!.."

И прихромал к нему на сцену, к нему, сидящему-воющему, трясущемуся, прихромал ваучер - член Политбюро. Скуластый. Совершенно облезлый. Окающий. Русский, как глиняный горшок... Прихромал - подцепил. За голубой занавес удалились. Лампы погасли. В черной дыре - слились. В ней и растворились. Черные черти. Ваучеры. Шут - сын писателя-коммуниста, а хромой ваучер - сын ЦК КПСС. Несчастные. Намыкаильщики русского горя и русской сказки. Проклинатели русских. Вчерашние инструкторы райкомов и активисты, а сегодня - телерадиокапитаны?.. Твари скромные.

А перекрестился русский - шуты с верхних этажей сигают в канализацию.

* * *

Мелькнет ли на экране обычная, не в кино, а обычная живая русская доля? Семья. Ее труды. Ее праздники. Ее желания. Русская семья. Не мелькнет. А ведь у нас есть родовая история. Есть у нас - национальная традиция. Свадьба заветная есть. Умеем куличи печь. Умеем любовью наслаждаться. Умеем свиданием утешать душу свою. И к детям - кровинкам русских по-русски приникаем.

Соловьи звенят и славят лето,

Весь живой и пробужденный лес.

И сверкает колесо рассвета

Спицами по синеве небес.

Наклонись ко мне и мир послушай,

В час признанья кто не знаменит,

Если жизнью скованные души,

Из долины просятся в зенит.

Буду целовать тебя до полдня,

Ну а с полдня будем отдыхать,

Свято зная, и, конечно, помня -

Скоро надо сеять и пахать.

Пусть страданья голосом столетий

В нас кричат, но никому не лгут

И, пожалуй, завтра наши дети

По родным цветам не побегут.

Зреет рожь, да серебрится мало,

Травы подняты, да не густы,

Где заря бедою отпылала,

Там взлететь пытаются кресты.

Мы еще не смеем помолиться,

А уж поступь истины слышна,

Потому и звездный свет струится,

И за этим лесом - тишина.

А четвертая бабушка, из Пелагеиной команды бабуся, почти слепая вовсе. Кто-то из солдат ей сообщил во время войны: дескать ее муж потерял зрение в бою. Потерял, гранатами обвязался, как зрячий, и по наитию крестьянскому - нырь под фашистский танк. Ребята, солдаты русские, лишь перекрестились, увидя гибель его. Газеты рассказывали про него, да когда это было? Давно.

Четыре подмосковные фашистки. Четыре подмосковных солдата. Солдаты пропали в дыму и вихрях войны, а жены их, милые русские бабушки, скрип, скрип старыми подшитыми валенками по жгучему свежему снегу, скрип, скрип. Вот - русский фашизм? Вот - русские фашисты?

Под Смоленском-то деревня, говорят, кончилась, вымерла. А наша, подмосковная, держится пока. Четыре фашистки русские советуют мне:

- Василич, не включай телевизор!..

- Почему?..

- А кругом русских фашистов горбоносые черти отыскивают, показывают их истерзанному народу русскому, не включай. Грех включать!..

Чем уберегут себя и Россию эти святые русские матери, не родившие и по ребеночку, чем уберегут? Побеждает не свинец, а народ. Где мой русский народ? В какой деревне, под Москвою или под Смоленском, он густ, здоров и радостен?

Вы, освоившие наш язык, но презирающие нас, - прокляты нами! Вы, заучившие нашу русскую песню, но извратившие ее, - прокляты нами! Вы, захватившие русский Кремль и озаразившие его, - прокляты нами! Что в отношениях к вам у нас могло забрезжить благодарного? Ничего.

Посмотрите: то не Пелагеин муж бредет по вертепам вьюги. Посмотрите: то не второй бабушки муж движется по зимней пустыне. Посмотрите: то не третьей бабушки муж торопится к нам. И еще посмотрите: то не четвертой бабушки муж воскрес и новый год встретить торопится, нет. То - сын Бога. Христос Великий. Он, он бредет, движется, торопится, воскресает. Судить он будет вас, дьяволы, за наши муки, за клевету вашу на нас, бессмертных русских, судить будет вас Христос, вас, вечные фашисты, вас, вечные расисты, вас, вечные казнители совести и правды!

Четвертая бабушка, Аня, необычайная. Недаром ее муж танк фашистский собою подорвал. Тимофей. Имя-то историческое. Ермак - Тимофей... И Аня патриотическая. Заскочил к ней местный администратор-демократ, сельский труженик Сергей Сергеевич Гопштейн. Заскочил и: - Бабушка Аня, бабушка Аня, американцы едут, делегация, требуют старинных русских показать, поняла?..

Бабушка Аня поняла: Гопштейн - новый русский. Шут на экране - новый русский. Согласилась. И - катят американцы. Черные. На легковых автомобилях завезли к ней двух. Черный короткий и черный длинный. Оба одинаковые, как пожарные каски. Аня - яичницу к столу. Летом заезжали-то. Зеленый лучок и петрушечку - к столу. Сливочек целую крынку припасла. Курицу рано утром зарубила. Зажарила. Самогону, первача яркого, нацедила графинчик. Шутам гороховым.

Американцы как сели - так все выпили и съели. Утерлись. Встали, а который побурдастее и благодарит Аню: - Спасибо! - ... Аня и подкосилась: - А вы, черти, не из русских ли? Уж слишком вкусно мою стряпню кушали, оладьи, пампушечки и рагулечки пунцовые, вы не родственные ли нам евреи? - А негры - ха, ха, ха! И точно догадалась бабушка Аня: русские негры, сбежавшие от измученной России в Америку, решили проверить русских - не фашисты ли они? Старинных русских новые русские проверяют.

Бабушка Аня исключительно для них сдобы русские замешивала. Они и хрумкали их, как овцы ковыльное сено. Негры же, американцы, не могут так хрустеть зубами? Нет, это - наши, новые русские, проверяют древний русский фашизм у бабушки Ани. Везде по миру кричат, мол, русский фашизм наступает и побеждает, вот они и нагрянули в захолустную деревню Подмосковья познакомиться воочию с русским фашизмом. Дикторы плевые.

Американцы доконали стол до последнего блюда и коржика, погрузились в автомобиль и, по указанию Сергея Сергеевича Гопштейна, укатили. Бабушка Аня не сомневалась: то - наши новые русские вымазались в сажу или еще какой химический лак и под американцев работают, стучат на русских бабушек. Черные мячи. Гопштейн вымазать рожу не успел. Пока он тут, в России еще, и рожу мазать сажей не спешит. А полетит в Америку - вымажется, новый американец...

Скрипят подшитые валенки по новогоднему снегу. Идут тихонечко по коротенькой улочке четыре русские бабушки. Мимо слепых русских изб идут. И говорит Пелагея: - Муж мой, Вася, стучится вчера: "Ты, Пелагея, виновата - не родила, вот и гибнет Россия!"

А вторая бабушка, Фрося, отвечает: - И мой Семен вчера стучался: "Ты, ты, ты, виновата, детей нет - и Россия погибает!.." А третья бабушка, Полина, поддерживает: - А мой тоже вчера звень, звень по раме, Саня мой, замечательный, и с обидой: "Ты, ты виновата, детей не успела мне подарить - вот и погибает Россия!"... А четвертая бабушка, Аня, заключает: - А мой Тимофей вчера постучался: "Аня, мы не вырастили детей - и Россия погибает!.. Но, Аня, мы виноваты, мы, старинные русские люди!.."

Бредут бабушки подмосковные. Бредут, ежели живы, бабушки смоленские. И на Урале моем бабушки по хуторам скрипят валенками. В Сибири бабушки скрипят. А где не скрипят подшитыми валенками русские бабушки? Скажите мне, новые русские, ну где не скрипят? Где нищета - там горе русское, там скорбь русская. Где клевета - там на русского дьяволы обрушились. Черти будоражат хвостами пыль кровавую, а русскому человеку глянуть нельзя впереди себя?..

А белые березы перезваниваются. А зеленые сосны перекликаются. А в ночном глубоком небе серебряные звезды растут и растут - уже они в омутную белую лилию величиною. Серебрятся и мерцают. И свет, свет серебристый, иней, иней золото-сизый, как пух заревой лебяжий, кружится над нами и овевает - тайна чудная!

И кажется мне: русские не погибли в боях и атаках. Русские лишь притомились. И слышат нас теперь. И новогодняя воля их поднимает, на ноги прочно ставит: берегитесь, враги, старинных русских! И еще кажется мне: не снежинки белые роятся, а души детские воскресают, воскресают и несметными стайками за Христом устремляются, в свет, мужественный и вещий, летят. На голос России торопятся...

* * *

Не выдержал я скуки деревенской - включил, нашел утлый телевизор в углу избы, включил. А на экране - настоящий шут. Без грима. Лысый, морщинистый, не как горькие люди, а морщинистый, как наваксенное голенище, поблескивает каждой морщиной: блюдет и пудрит кожу, стервец. Шут, а вокруг - министры, генералы. Шуту 60-летний юбилей справляют, ворье. С чарками, подарками, с речами. Засмотрелся.

А в дверь - стук, стук, стук. И первая - Пелагея. За Пелагеей - Фрося. За Фросей - Полина. За Полиной - Аня. Мои милые озябнувшие бабушки. У Пелагеи в руках белый листочек бумаги. Приближается она ко мне: - Распишись, Василич!..

- За что?..

- А почитай...

Читаю: "Мы, русские престарелые бабушки, колхозницы, теперя фашистки, как называют нас разные выблядки, отвечаем в зиму лютую друг перед дружкой. Ежели какая помрет, живые ее утром отроют и сообщат на почту али куда там. Дежурство открывает Пелагея, а за ней мы. Пелагея - сутки в ответе. Фрося - сутки. Полина - сутки. Аня - сутки. И ты, Василич, - сутки. Не обессудь старух".

Конечно, договор их я, читатель, перед тобою подредактировал, знаки препинания расставил, но суть не менял. Грешно менять. Я расписался. Бабушки удалились. Успокоились. А на экране, сменяясь и хмелея, мелькали упитанные бесы. Лысые, пузатые, матрацеобразные, безфигурные гады. Хвосты их покачивались над их комолыми лбами, их надтреснутыми ушами. Покачивались хвосты и покачивались. А новый год двигался по нищей и обескровленной фашистской земле, по России, заслонившей этих этнических бесов от настоящих фашистов, которые перевешали бы их, лысых, жирных и самонадеянных, на белорусских березах, на подмосковных дубах, на тульских липах...

Метель затревожилась. Повела крылом. Брызнула в окно рассыпчатым снежком. И завыла, запричитала, зарыдала, глубоко и неостановимо, как рыдали наши русские матери, солдатки, вдовы, осиротелые, измученные войною, голодом и холодом.

Я хочу посмотреть на экране, послушать Шаляпина, я хочу вместе с женою послушать Штоколова, Русланову, хочу молодым себя на миг в этом торжестве русской песни и русской красоты ощутить, но где там? В лучшем случае - Кобзон. И вновь - преклонение перед битлами, перед орущей грязной заморщиной, иностранщиной, повергающей нас в уныние и ярость...

Что ж я плачу, седой человек,

Иль печальнее песню не слышал,

Я ведь прожил означенный век,

Словно вдруг за околицу вышел.

И увидел, как в центре земли

Погибает Россия родная,

А над нею летят журавли,

Высоко и прощально рыдая.

Разве ты молодой не была

И в ладонях моих не дышала,

Но завьюжилась черная мгла

И на разум слеза набежала.

Через поле - страда за страдой,

Через рощу - беда за бедою,

В красном озере день золотой

Закипел за уральской грядою.

Так не пой же, не пой же, не пой,

Мы знамению не покоримся,

Лучше в грозном просторе с тобой

Затеряемся и растворимся.

Не достигнуть своих берегов,

Одиноко в пути умирая...

Серебристая бездна снегов

И пожары - от края до края.

Вправду - перед пришествием Христа ринутся на православную Русь черти хвостатые и, хвостами виляя, грызть нас начнут, и бедами увечить.

Когда на язык Митковой попадает буква "с" или буква "с" попадает на язык Шараповой, я вижу - батон, с одной стороны батона, кончик его, довольно толстый, закусила и стиснула Миткова, а с другой - стиснула Шарапова, и звук "с" у них, у обеих, получается как бы мякишно-недопеченный, а в середину батона вцепилась намертво дикторша Комарова, та - вообще с одесским жаргоном...

И Попцов "р" не выговаривал и до сих пор не выговаривает. Прислушаться - никто на останкинской телебашне без картавости и слова произнести не может. Мода, говорят, такая у них там. Не картавишь - не новый русский. Сорокина-то не картавит, вот и ярится: от зависти к ним - нас призывает русских расстреливать на демонстрациях Москвы и на митингах у Дома Советов. Лучше бы тоже картавила...

Картавить - почетно: даже Вольский, бывший завотдела ЦК КПСС у Горбачева, лизоблюд его, и то картавит, коммунистов, националистов, шовинистов, расистов, фашистов кляня, но забывая про сионистов, даже и Рыбкин, выпускник академии при ЦК КПСС, отставной спикер Думы, прикартавливает, угождая Ельцину, верный юный ленинец недавно, а сегодня - демократ. Вихлюн.

Чего нам, русским, ждать от телерадио России?

Чего нам, русским, ждать от окружения Ельцина?

Чего нам, русским, ждать от коммунистов, нахально, на виду у СССР и России, перекрасившихся в бордельный цвет современной воровской демократии, чего?

Чего нам, русским и нерусским, ждать от этих продажных партийцев, отрекшихся от цековских удостоверений, отрекшихся от славного удела борцов за народное добро и народ и растащивших станки, дворцы, предприятия, колхозы, землю, банки, чего ждать нам от них, новозаквашенных "дворян и князей", гоев осионизированных, духовных ничтожеств, ворья и разложенцев, чего нам от них ждать? Мы в отношениях с ними имеем одно лишь право - право на постоянное презрение к ним и право на суд грядущий над ними.

* * *

Тебе, человек русский, по крови и земле родной мне, тебе, россиянин, брат мой, делящий со мною пополам горе и радость, холод и голод, кровь и слезы - правда эта: моя бесстрашная правда о трагедии Дворца Советов, как называют его в народе, боль - о расстреле безвинных русских, поднявшихся в октябре 1993 года на борьбу с наглыми грабителями, ленинцами, предавшими красные знамена, лидерами и генсеками, предавшими Гимн СССР и Герб СССР, тебе, русский беззаветный воин, тебе, скуластый россиянин, защитник просторов наших.

Не все политбюровцы - предали. Но не хватило мужества у ГКЧП спасти Родину, не отдать ее оккупантам и провокаторам, банкирам и заводчикам, воротилам США и Запада, масоно-сионскому нашествию, беспощадному и кровавому. Казнителям эпохи.

Кто предал - время показало. Зачем предал - время рассказало. Я плакал по следам событий октября 1993 года, когда еще и кровь не высохла на осенней траве у Дома Советов, когда еще и тела убитых не успели остыть, когда еще с крыш телерадиостанций пули приторможенно досвистывали, когда продажный палач, Ельцин, хрипел угрозно в микрофоны, а Черномырдин и Лужков, Гайдар и Явлинский, Грачев и Ерин, Галушко и Панкратов его поддерживали. И омерзительный Горбачев, суетящийся мертвец, светил потухшим лобным пятном с экрана.

Я рыдаю, читатель, мой, друг мой верный, в Россию нашу влюбленный и ею рожденный умереть за нее, святую, но я, дорогой мой, не дрогнул под призывами литературных мерзавцев - убивать нас, патриотов русских, давить нас и растаптывать.

Гранины, Данины, Приставкины, Адамовичи, Евтушенки, Ивановы, Дементьевы, Васили и Ролланы Быковы, Розовские, Лисовские, Якубовичи, Контаровичи, под псевдонимами и не под псевдонимами, но ползущие на нас, - отрава сионистская, склизь тошнотная и последняя на пути нашем.

Ельцин, не утомлюсь я утверждать, - Ленин сегодня: Владимир Ильич, воспетый и обласканный нами, поэтами и сказителями русскими, кто ничего не пожалел для того, чтобы остаться в Кремле, у власти остаться, половину Российской империи подписал на раздачу.

Польшу надо? Пожалуйста, берите. Финляндию надо? Пожалуйста, берите. Смачный кусок от Белоруссии надо? Пожалуйста, берите. От Прибалтики - сколько надо? Пожалуйста, берите. Украину - берите, берите, да повеселее, через "Брестский мир", берите и пользуйтесь на здоровье!.. А зачем вождю было упираться? Он же не создавал Российскую империю. Создавали цари и народ. Царей гробанули, а с народом чекистские "тройки" договариваются незамедлительно: зарядил наган - кто возразит?..

Ельцин СССР пожертвовал за трон, да за президентский трон в России. Борис Николаевич Ельцин и Владимир Ильич Ленин - настоящие вожди пролетариата. До прихода к власти Ельцина у нас, в России, нищие не валялись по тротуарам и не отирали стены в метро лохмотьями, а пришел Ельцин - нищих, как вшей среди пленных, полно. Но Ильич матерее: при Ильиче нищих миллионы и миллионы шумело - от центра страны и до окраин аж.

Ленин экспроприировал, конфисковал, раскулачивал. Ельцин в сберкассах вкладики у бедных упразднил, часть имущества общественного на ваучеры забрал, другую часть на приватизацию подмел, и народу, как при Владимире Ильиче Ленине, кукиш достался - сначала гайдаровский кукиш, потом - чубайсовский кукиш, но оба кукиша - не фантазия, а реальный плод перестройки в России, о которой, всхлипывая нежно, любит рассуждать Ельцин.

Разве Ильич не обожал детей? Обожал, и еще как, даже светлые тюрьмы и веселые колонии выстроил им из разоренных большевиками дворянских усадеб - живи, делай по утрам физзарядку и учись. И Николаич разве не привязан к детишкам? Печать наша сообщает: дескать, около двух миллионов неумытых и полуголодных ребятишек мыкается по России, снесенных с родительских порогов нищетою. Да, Ильч и Николаич, Николаич и Ильич - истинные марксисты, большевики победоносные!..

Кровь рабочая - по склонам,

По долинам и полям.

Русским вздохом, русским стоном

Путь означен журавлям.

Тает стая молодая,

Тонет в хмурости дневной.

И летят они, рыдая,

Над расстрелянной страной.

А колокола крутые

Повторяют без конца:

"Проклята семья Батыя,

Семя гнусного самца!"...

Но как получилось, что и это восстание русского народа, в Москве, провалилось в нерешительности, недоговоренностях, подвохах и военно-политической близорукости Хазбулатова и генералов, играющих образы авторитетных начальников, особенно - Руцкой. Этот честный мятеж был разгромлен еще беспощаднее, чем тот, мятеж 1991 года, тоже проваленный трусливыми политиками и трусливыми генералами.

Посмотрите сейчас на Хазбулатова: почти - Горбачев, раздавленный и никому не интересный. А Руцкой? А Лукьянов? Ачалов? И на какие крепости опиралась Горячева, зачитывая списки полков, поддерживающих мятеж? Где они? Впечатление - высоко организованная провокация, рассчитанная на полную и долгую победу мерзавцев над русским духом, над русской правдой, над теми, кто поднял голос в защиту истерзанной Родины.

А заполнение чеченами, в дни мятежа, заполнение Москвы и ее окрестностей, как понимать? Словно рассчитали: чем ни поверхностней подготовка восстания и чем ни беспощаднее его подавление сегодня, тем безнадежнее будет распрямляться от ига русскому народу завтра.

1993-1996

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС