Григорий Васильев (Сорока - его прозвище) родился в деревне Покровской Вышневолоцкого уезда Тирской губернии и был "дворовым человеком" помещика Н.Милюкова. С детских лет он любил рисование, а в начале 1840-х годов случилось важнейшее событие в его жизни - встреча с приятелем и соседом Милюкова, замечательным художником и человеком Алексеем Гавриловичем Венециановым.

Еще в начале 1820-х годов Венецианов, по его словам, чтобы более утвердиться в пути, который избрал для себя тогда, начал брать к себе на свое содержание бедных мальчиков и обучать их живописи. Преподавательская деятельность, как и прекрасное искусство Венецианова были проникнуты верой в "светлую природу" человека, "будущее изящество народных чувств" и таящиеся в простых людях подлинно высокие возможности. Многие из учеников, которым бескорыстно отдавал свою душу и знания Венецианов (всего их было более 70), оправдали надежды учителя, составив одно из замечательных явлений русской живописи первой половины XIX века - "венециановскую школу". Заметив способности юноши, Венецианов забрал его в свое имение Сафонково.

Уже самые ранние работы Сороки свидетельствуют о незаурядности и особом обаянии его таланта. Альбом зарисовок с крестьян окрестных деревень (1842) свидетельствует о том, что художнику изначально была присуща живая наблюдательность, чуткость к особенностям человеческих характеров. В картине "Гумно" (1843?), в которой он как бы шел по стопам учителя, некогда начинавшего обновление русского бытового жанра с одноименной работы, некоторая "неуклюжесть" и ученическая скованность искупаются простодушной непосредственностью восприятия и любовным вниманием к родному ему быту.

Дарование Сороки быстро расцветало, и уже в скором времени Венецианов с удовлетворением отмечал в одном из писем значительный "прирост" в его мастерстве до такой "станции", до которой другим "надобно долго иттить", а иным и "не попасть". Созданные Сорокой в середине 1840-х годов пейзажи "Рыбаки", "Вид на плотину", "Вид на усадьбу Спасское" отмечены уже зрелым мастерством и принадлежат к лучшим созданиям русской живописи в этом жанре.

"Тихие и беспорывные, как сама русская природа" (Н.Гоголь), пейзажи эти полны умиротворенной и какой-то кроткой, целомудренной красоты. Художник достигает в изображениях с детства знакомых ему мест такой внутренней гармонии и соразмерности, что они воспринимаются как мир воплощенной мечты о счастье, мир, где царят покой и согласие. В этом мире человек и природа едины и связаны общим, главным, как бы "завороженным" ритмом. В единое целое слиты здесь и заливающий все золотистый мягкий стаях, и голубое небо, отражающееся в зеркале вод, и стройная классическая архитектура, и зеленые купы деревьев, и фигуры крестьян, чьи светлые одежды, почти величавые позы и неспешные движения заставляют вспоминать присущее многим деятелям русской культуры убеждение, что "русский сарафан не хуже греческого туника".

Как часть этого прекрасного, "очарованного" мира воспринимаются запечатленные Сорокой усадебные интерьеры, в частности поистине драгоценный по живописному воплощению "Кабинет в Островках" (1844). В этой просторной затененной комнате, за окнами которой виднеются светлые дали знакомого по пейзажам Сороки озера, парит какая-то звучащая тишина и обыденные вещи, предметы обстановки обретают сокровенный, поэтический смысл. Со свойственным ему пристальным и ласковым вниманием передает Сорока особенности различных материалов: матовый блеск полированной мебели, теплую, уютную желтизну свежеструганых дощатых стен с развешанными на них картинами. А фигурка мальчика, присевшего на краешке дивана с книжкой в руках, воспринимается как олицетворение душевного изящества и деликатности, которыми проникнута вся картина.

Характеризуя прелестные портреты юных Елизаветы и Лидии Милюковых, искусствоведы не случайно часто вспоминают искусство мастеров Возрождения. В самом деле, есть нечто общее между кристально ясными, просветленными и исполненными духа гуманизма образами итальянского кватроченто и проникнутым любовью к человеку, чистосердечным искусством Сороки, равно как и его учителя, "отличную доброту и простоту сердца" и "твердость духа" которого крепостной художник запечатлел в нескольких портретах.

Нашли отражение в творчестве Сороки и постоянно присутствовавшие в его жизни враждебные, недобрые силы и обстоятельства. В "Автопортрете" (нач. 1840-х гг.) при внешнем спокойствии художника в его глазах прочитывается затаенное страдание, видна обостренная ранимость его души и беззащитность перед лицом действительности.

И она, в самом деле, была к нему беспощадна. Если для других и менее одаренных учеников Венецианову удавалось "испросить у господ полную свободу", то Сороке почти до конца дней было суждено томиться в неволе. Хозяин, позволив ему приобщиться к высокому искусству и "высвободить душу из склепа", в конце концов показал себя типичным представителем "грязи феодализма" (выражение Венецианова). Он отказал Сороке в "вольной", запрещал ему поездки в Петербург, заставлял служить садовником. А когда Венецианов в 1847 году, в результате нелепой случайности, погиб, "разбитый лошадьми", жизнь вдали от художественных центров, духовное одиночество и вовсе обрекли талант художника на угасание. В дошедших до нас работах Сороки, исполненных в конце 1840-х - начале 1850-х годов, появляются диссонирующие интонации. Широкие и свободные пространства сменяются в его пейзажах тенистым уголком парка ("Часовня в Островках") или берегом озера, заросшим тростником, среди которого притаился мальчик-рыболов ("Вид в Островках").

В 1850-1860-х годах Сорока жил в родной деревне, писал образа для деревенских церквей, пытался следовать примеру Венецианова и учить живописи своих земляков.

В 1861 году, после отмены крепостного права, он выступил против своего бывшего хозяина, протестуя против грабительских условий "освобождения". Но жалоба осталась безответной. Сорока был обвинен в "распространении ложных слухов" и за "сделанные грубости" приговорен к аресту и, видимо, телесному наказанию. Отпущенный "по болезни", он "затосковал", "ходил задумавшись по деревне" и 10 мая (22) 1864 года был обнаружен в "обжигательной избе повесившимся". Так завершился жизненный путь одного из чистейших лириков в истории русской живописи.

Использованы материалы статьи Вл. Петрова в кн.: 1989. Сто памятных дат. Художественный календарь. Ежегодное иллюстрированное издание. М. 1988.

Литература:

Обухов В. Григорий Сорока М.. 1982