Якушкин В.Е. о Муравьеве Апостоле

-

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

В.Е. Якушкин

Матвей Иванович Муравьев-Апостол

I

Матвей Иванович Муравьев-Апостол, скончавшийся в 1886 году в Москве почти столетним старцем, был замечателен не только

[100]

своим преклонным возрастом, но и по тому, что он видел, что испытал в течение своей долгой жизни, и по своему характеру.

Родившийся при Екатерине II, хорошо помнивший себя в царствование Павла I, участник Отечественной войны и заграничных походов, член Союза благоденствия, сосланный в 1826 году в Сибирь, где он и оставался во все время царствования Николая I, но не безучастным его зрителем, вернувшийся в Россию в 1856 году и проживший затем еще 30 лет, продолжая сочувственно следить за ходом русской общественной жизни, он до самого конца сохранял неизменными свои гуманные убеждения, до самой смерти своей являлся достойным представителем того кружка, к которому принадлежал в своей молодости.

Отец Матвея Ивановича был сенатор Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (1762—1851), а мать его, Анна Семеновна (ум. 1810 г.) — дочь серба генерал-лейтенанта Черноевича. Когда родился Матвей Иванович, отец его еще не имел фамилии Апостол, которую он получил с высочайшего соизволения лишь в 1800 году, по смерти Мих[аила] Даниловича Апостола, его двоюродного брата.

Иван Матвеевич Апостол был человек очень образованный, получивший воспитание в одном из лучших тогдашних пансионов, отлично знавший языки, классические и новые. Служа в гвардии, он своими литературными трудами обратил на себя внимание Екатерины, которая и назначила его состоять кавалером при своих старших внуках, в. кн. Александре и Константине Павловичах 1. Иван Матвеевич пользовался большим расположением Александра Павловича: Матвей Иванович помнил у своего отца целую кипу писем великого князя к нему. При Павле I И. М. Муравьев-Апостол был назначен нашим посланником в Гамбург, где и жил с семьей до 1800 г., когда вернулся в Петербург, чтобы занять пост вице-президента иностранной коллегии. С воцарением Александра I Иван Матвеевич мог, казалось, рассчитывать на особое расположение императора во имя прежних отношений. Но дело вышло не так. Когда составлялся заговор (против Павла I), Иван Матвеевич тоже получил было от кого-то из заговорщиков приглашение принять в нем участие и отказался; потом участники заговора сумели восстановить Александра I против Ивана Матвеевича, который так никогда не пользовался его милостью. Назначенный вскоре посланником в Мадрид, Иван Матвеевич оставался в Испании до 1805 года, когда при перемене нашей политики, при сближении с Наполеоном 2, он был замещен бароном Строгановым (Григ[орий] Ив[анович] 3, потом граф) и вернулся в Петербург. После этого он уже не занимал никакой видной и ответственной должности и умер в старости сенатором. Своим невольным досугом он воспользовался, чтобы возобновить свои литературные занятия. Из его трудов особенно известны: перевод «Облаков» Аристофана и «Путешествие по Тавриде».

Краткие сведения о личности и жизни И. М. Муравьева-Апостола приведены мною для того, чтобы показать, в какой среде и в какой обстановке пришлось расти его детям.

[101]

Матвей Иванович Муравьев-Апостол, старший из детей Ивана Матвеевича, родился 25-го апреля 1793 года в Петербурге. Нескольких лет от роду он был перевезен родителями в Гамбург, куда, как сказано, отец его был назначен посланником. Матвей Иванович стал себя помнить именно со времени пребывания в Гамбурге. Известно, какое покровительство оказывал Павел I французским эмигрантам. В доме его гамбургского посланника часто бывали эмигранты; от них маленький Матвей наслушался об ужасах революционной Франции, набрался роялистических убеждений. В 1799 году, после голландской экспедиции 4, Ивану Матвеевичу было поручено переговорить с Дюмурье 5, обещать ему убежище в России. Дюмурье бывал в доме Муравьева. Желая быть любезным с семейством представителя покровительствующей державы, он как-то с ласкою приподнял шестилетнего Матвея, чтобы поцеловать его, но маленький роялист вырвался, воскликнув: «Je deteste le traltre de son roi et de son patrie!» *

В 1800 году Муравьевы переехали в Петербург. Матвей Иванович помнил, что он в том же году видел Павла I: встреча эта особенно запечатлелась в его памяти по случайному обстоятельству. Дело было 16-го ноября 1800 года, в день именин Матвея Ивановича. Анна Семеновна возвращалась в карете со своим сыном от обедни. На Литейной они встретили императора, и им пришлось, согласно с существовавшим тогда правилом, выйти для поклона из кареты, несмотря на сырость и грязь. По возвращении домой оказалось, что маленький Матвей потерял в грязи свой башмак. Матвей Иванович нередко вспоминал этот случай в последние годы своей жизни или в день своих именин, или когда заходил разговор о погоде, о поздней или ранней зиме.

Следующее воспоминание Матвея Ивановича относится уже к 1801 году. 12-го марта утром, после чаю, он подошел к окну и вдруг спрашивает у своей матери: «Разве сегодня пасха?» — «Нет, что ты?» — «Да вон же солдаты на улицах христосуются!» — Оказалось, что солдаты поздравляли друг друга с воцарением Александра I.

Матвей Иванович был с матерью на поклонении праху покойного императора. Он помнил, что гроб был поставлен очень высоко, так что лица никто не видел.

Вскоре после этого, как мы знаем, И. М. Муравьев-Апостол переехал с семьею в Мадрид. Матвей Иванович сохранил некоторые воспоминания о своей жизни в Испании, где, впрочем, он оставался недолго. Испанская столица не представляла никаких средств для хорошего воспитания, и Муравьевы решились отправить двух старших сыновей, Матвея и Сергея, учиться в Париж, где они и пробыли в ecole secondaire 7 (средней школе) до 1808 года. Тут, между прочим, Матвею Ивановичу пришлось видеть коронацию Наполеона I. Новый император посетил как-то их школу, причем обратил внимание на то, что Сергей Муравьев был похож на него лицом: это

____

* «Я ненавижу предателя своего короля и своего отечества» 6 (фр.).— Сост.

[102]

сходство действительно можно заметить даже на одном из поздних портретов Сергея Ивановича.

В 1808 году Анна Семеновна приехала в Париж за сыновьями и вместе с ними отправилась оттуда в Россию в 1809 г. Когда после долгого и не совсем безопасного путешествия (Германия была тогда во власти французов, которые вели борьбу с немецкими партизанами 8) они подъехали наконец к русской границе, оба брата Муравьевы кинулись обнимать сторожевого казака: после многолетнего пребывания за границей они возвращались в Россию, преисполненные любви к родине. Когда они уселись снова в карету, они услыхали от матери поразительную для себя новость:

— Я очень рада,— сказала им мать,— что долгое пребывание за границей не охладило ваших чувств к родине, но готовьтесь, дети, я вам должна сообщить ужасную весть; вы найдете то, чего не знаете: в России вы найдете рабов!

Эти слова хорошо показывают то направление, в каком Муравьевы старались вести воспитание сыновей. Они боялись растлевающего влияния рабства и воспользовались пребыванием за границей, чтобы скрыть от сыновей до времени даже существование в России крепостного права! Сделанное открытие должно было произвести сильное впечатление на юных братьев, и для нас понятно, почему мысль об освобождении крестьян, вообще забота о забитом простом народе, сделалась основою всей последующей деятельности обоих братьев. Матвей Иванович до конца дней своих считал, совершенно правильно, крестьянский вопрос основным в русской жизни, считал реформу 19-го февраля 1861 года краеугольным камнем обновленной России, видел в ней исполнение надежд и мечтаний своей юности, высоко чтил Александра II. Он всегда говорил о том, как счастливо молодое поколение, что не знает, что такое крепостное право, всегда с трепетом вспоминал о тех проявлениях этого права, каких он был свидетелем в своей молодости.

По приезде в Петербург братья Муравьевы вступили вскоре в Корпус путей сообщения, но им не пришлось там кончить курса. Готовившаяся борьба с Наполеоном заставила их обоих поступить в ряды войск. В начале 1812 г. Матвей Иванович определен подпрапорщиком в лейб-гвардии Семеновский полк, с которым он и делал все последующие походы против Наполеона. Первый раз он был в деле при Бородине; во время битвы он стоял под одним из знамен 3-го батальона. За Бородино он был произведен в прапорщики и, кроме того, по выбору солдат получил знак отличия военного ордена 9.

Матвей Иванович всегда с особенным жаром вспоминал о двенадцатом годе. Он придавал ему особенное значение в нашем общественном развитии. Матвей Иванович любил рассказывать об отдельных подробностях 1812 года, о том, какая сначала была погожая осень, дозволявшая им купаться еще в октябре, о внезапной перемене погоды и т. д. Он сам перенес на себе потом всю тяжесть зимнего похода, так как сделал его в одной солдатской шинели, ночуя на снегу, и пр. Вспоминая об этом, он не раз высказывал убеждение,

[103]

что только глубокое патриотическое чувство помогло ему и его товарищам, из которых иные были слабого здоровья, безболезненно перенести все труды этого похода.

Не буду подробно говорить ни о походе 1812-го года, ни о заграничных походах. Упомяну только, что Матвей Иванович был ранен под Кульмом пулею навылет в правое бедро. По излечении от раны, которая оказалась неопасною, но потом, однако, давала себя чувствовать Матвею Ивановичу в течение всей его жизни, он участвовал в блестящем конце похода — в занятии Парижа.

В 1814 году Матвей Иванович вернулся с полком в Петербург. С этого времени в жизни Матвея Ивановича, как и в жизни его полка и в жизни всего русского общества, начинается новая эпоха, полная общего оживления, основанная на стремлениях к лучшему. Эти стремления к лучшему должны были резко столкнуться с действительностью, завершиться кризисом. Эпоха эта для Семеновского полка кончилась известною «семеновской историей» в 1820 году 10; для русского общества она кончилась 14-го декабря 1825 г. Матвей Иванович был тесно связан и с жизнью своего полка, и с общественным движением. Уже удар, разразившийся над дорогим Семеновским полком, болезненно отозвался на Матвее Ивановиче как первое предостережение, как указание на приближающуюся бурю. Когда она разразилась в 1825—1826 году над русским обществом, она лишила Матвея Ивановича двух горячо любимых братьев, а самого его кинула в далекую сибирскую ссылку.

II

Известно, какое громадное влияние на развитие русского общества имели военные походы 1812—1814 годов. Обыкновенно, когда говорят о важном значении этой эпохи, главным образом имеют в виду заграничные походы, соприкосновение нашей армии с европейскими порядками, с новыми людьми и новыми идеями. Обращаясь собственно к развившимся у нас затем тайным обществам, обыкновенно тоже ставят их в близкую, иногда непосредствен-ную, связь с европейскими, особенно немецкими, тайными обществами, приписывают последним решающее влияние и т. д. Матвей Иванович смотрел иначе на это дело. Он самым положительным образом приписывал 1812 году все последующее возбуждение в нашем общественном сознании, так же как он отрицал особенную важность влияния заграничных походов, а тем более заимствования от немецких тайных обществ. Записки одного из декабристов, особенно близкого к Матвею Ивановичу, начинаются словами: «Война 1812 года пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании» 11.

Матвей Иванович любил припоминать эти слова и часто говорил: «И. Д. совершенно прав, начиная свои записки с указания на влияние 1812 года; именно 1812 год, а вовсе не заграничный поход, создал последующее общественное движение, которое было в своей сущности не заимствованным, не европейским, а чисто

[104]

русским» *. Конечно, в таком взгляде Матвея Ивановича была доля преувеличения. Конечно, в записках того же декабриста дальше отмечено сильное влияние заграничных походов, прямо указано, что устав Тугендбунда послужил образцом для второго устава — Союза благоденствия 12 и пр.; но все-таки взгляд Матвея Ивановича на этот вопрос заключает в себе много правды, очень понятен лично для Матвея Ивановича и вообще очень интересен и характерен.

1812 год несомненно имел очень сильное влияние на современников; для Матвея Ивановича влияние это и осталось господствующим. Если дальнейшие заграничные походы в свою очередь повлияли на товарищей Матвея Ивановича, на русскую молодежь (да и на всю армию), показали им непривычные порядки, открыли им новые горизонты, то лично для Матвея Ивановича, воспитанного за границей, походы в Германию и Францию не могли иметь такого значения; поэтому понятно, что он сохранил с особой свежестью силу первого впечатления, полученного в 1812 году. Наконец, ведь 1812 год важен еще и потому, что он создал то возбуждение, которое сделало нашу армию восприимчивою к европейскому влиянию во время заграничных походов.

Матвей Иванович был, может быть, еще более прав, считая наше общественное движение 1820 годов чисто русским. Во-первых, иностранные заимствования в программах тайных обществ и пр. были незначительны и несущественны, а во-вторых, и это главное, как исходная точка этого движения, так и поставленная конечная цель, так, наконец, и подробности в его развитии — все это было прямо русским, своим, а не заимствованным. Насколько бы сильным мы ни признавали европейское влияние в этом вопросе, нельзя не видеть, что указанное общественное движение исходило из данных русской жизни, основывалось на тех русских условиях, которые вызывали против себя естественный протест, имело целью изменить и уничтожить эти условия.

Наше общественное движение 1820 годов нельзя объяснить одним европейским влиянием, напротив того, оно может быть ясно понято лишь в связи со всеми условиями русской жизни того времени. Матвей Иванович был, конечно, достоверным и сознательным свидетелем в этом вопросе, и он постоянно указывал на зависимость современного ему движения от жизненных условий. Я помню, например, следующий случай. Когда гр[аф] Л. Н. Толстой собирался несколько лет тому назад писать роман о декабристах — (намерение это было потом, как известно, им оставлено, и написано, или по крайней мере напечатано,— только несколько первоначальных очерков),— он приходил к Матвею Ивановичу для того, чтобы расспрашивать его, брать у него записки его товарищей и т. д. И Матвей Иванович неоднократно тогда высказывал уверенность, что гр[аф] Толстой не сможет изобразить избранное им время, избранных им

____

* Передаю по памяти слова эти, много раз слышанные мною от Матвея Ивановича. После одного разговора я их как-то записал, но, к сожалению, этой тетради у меня нет сейчас под руками.

[105]

людей: «Для того чтобы понять наше время, понять наши стремления, необходимо вникнуть в истинное положение тогдашней России; чтобы представить в истинном свете общественное движение того времени, нужно в точности изобразить все страшные бедствия, которые тяготели тогда над русским народом; наше движение нельзя понять, нельзя объяснить вне связи с этими бедствиями, которые его и вызвали; а изобразить вполне эти бедствия гр[афу] Л. Н. Толстому будет нельзя, не позволят, если бы он даже и захотел. Я ему говорил это». И Матвей Иванович, по-видимому, не рассчитывал, чтобы знаменитый романист обратил достаточное внимание на указываемую сторону дела, как он обвинял автора «Войны и мира» и в совершенном непонимании 1812 года, сильные впечатления которого были так свежи для Матвея Ивановича до самого конца.

Отношение Матвея Ивановича к 1812 году, значение, которое он приписывал Отечественной войне, очень характерно. На это особенно интересно указать ввиду того, что в нашей исторической литературе недостаточно выяснено и оттенено влияние этого знаменитого года. Во всяком случае важно первое начало; двенадцатый год положил действительное начало последующим важным общественным явлениям. Сильное возбуждение патриотизма естественно вызвало и вообще усиление общественных интересов и общественных стремлений. Люди были выбиты из своей узкой колеи, оторваны от своих мелких личных интересов, как бы освобождены от прежней своей придавленности, сразу поставлены в средину широкого и важного общественного, государственного, народного дела, и они были тогда в этом деле не слепыми орудиями, не пешками, а сознательными и одушевленными работниками. Сильное патриотическое одушевление охватило тогда наших предков. Матвей Иванович рассказывал, что еще до торжественного заявления Александра I не класть оружия, «доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве» 13, молодые гвардейские офицеры уже дали себе такую же клятву: знаменитый рескрипт не внес ничего нового в господствующее одушевление, он только царским словом освятил общее настроение. Раз любовь к родине была разбужена, она, конечно, не могла уничтожиться и поминовении военных обстоятельств; она должна была лишь видоизмениться, должна была обратиться от внешних врагов к внутренним бедствиям, ясно осознанным во время самой войны. Возбуждение, созданное 1812 годом, не могло улечься, даже не будь затем заграничных походов. Любовь к родине, любовь к народу, сближение с ним не могли пройти бесследно. 1812 год был делом народным, и в этом деле в дружной работе встретились и так называемое общество и простой народ. Любопытны слова какого-то солдата, передаваемые одним современником: «Ну, слава богу, вся Россия в поход пошла!» Действительно, поход 1812 года был походом всей России. Если его начальное значение для развития нашего общества не вполне оценено в литературе, то, быть может, еще менее выяснено его значение для народного сознания, для последовавшего затем народного движения, для волнений среди крепостных. 1812 год был общим делом народа и общества и не мог не отра-

[106]

зиться на том и на другом. Народ единодушным восстанием в 1812 году сильным порывом спас родину, спас русское государство от гибели, от политического порабощения; и вот после этой торжественной победы значительной части народа приходилось вернуться в прежнее крепостное рабство. Одного уже этого достаточно, чтобы создать общественное движение.

В записной тетради Матвея Ивановича, относящейся к началу 1870-х годов, сохранилась такая заметка: «Toutes les fois que je me retire du present, que je retourne au passe, j'y trouve bien plus de chaleur... La difference des deux temps se resume d'un mot: „on aimait". Nous etions les enfans de 1812. Sacrifier tous, тёше sa vie, pour I'amdur de la patrie etait l'impuision du coeur. II n'y avait pas d'egoisme dans nos sentiments. J'en appelle Dieu en temoin!» *. Эта заметка очень характерна и для Матвея Ивановича и для его времени.

Таким образом, повторяю, что значение, которое Матвей Иванович приписывал 1812-му году, для нас совершенно понятно и с его личной точки зрения, и с точки зрения общей исторической.

Как бы то ни было, события 1812—1814 годов внесли небывалое оживление в русскую жизнь, вызвали в ней ряд перемен. Понятно, что прежде всего и больше всего эта перемена отразилась на армии — главной и непосредственной участнице всех предшествующих событий. Известно изречение старых фронтовиков: «война портит солдата». И тем более она должна была повлиять на армию, «испортить» ее, такая возбуждающая война, какая была наша борьба с Наполеоном, не говоря уже о сближении наших солдат с иностранными войсками, где они привыкли видеть иные порядки, чем у себя. Трудно было после походов 1812—1814 годов восстановить в русской армии сразу прежнюю дисциплину, и тем более, что указанные обстоятельства «испортили» не одних солдат, но и офицеров. Во многих полках положение солдат, обращение с ними офицеров совершенно изменилось: строгость ослабела, телесные наказания стали реже и т. д. Такая перемена была всего заметнее, конечно, в гвардии, а из гвардейских полков первое место тут занимал Семеновский полк, где служил Матвей Иванович Муравьев-Апостол с 1812 года и куда с 1815-го года перешел и его брат Сергей Иванович.

По возвращении в 1814-м году из похода в обществе офицеров Семеновского полка обнаружилась поразительная перемена; место прежних кутежей и карт заняли серьезные разговоры, чтение книг и газет; офицеры постоянно собирались или в библиотеке, или в устроенной при полку офицерской артели. Отношение офицеров к солдатам совершенно переменилось. Они старались сблизиться с вверенными им солдатами, войти в их нужды, своим влиянием, а не строгостью, поддерживать дисциплину. Успех был полный и несомненный. Хотя не только битье солдат, но и всякие телесные наказания были

____

* «Каждый раз, когда я ухожу от настоящего и возвращаюсь к прошедшему, я нахожу в нем значительно больше теплоты. Разница в обоих моментах выражается одним словом — мы тогда «любили». Мы были дети 1812 года. Принести в жертву все, даже самую жизнь, ради любви к отечеству было сердечным побуждением. Наши чувства были чужды эгоизма. Призываю бога в свидетели тому!» (фр.) — Сост.

[107]

совершенно не в употреблении, Семеновский полк, по отношению к дисциплине и к фронтовой службе, не оставлял ничего желать и получал на смотрах высочайшие благодарности.

Но заведенные в полку порядки все-таки не нравились сторонникам жестокой дисциплины (например, Аракчееву), и под их влиянием вместо прежнего полкового командира Потемкина, назначенного начальником первой гвардейской дивизии, в Семеновский полк был переведен полковник Шварц 14. Не буду входить в дальнейшие подробности последовавшей семеновской истории, которая в общем хорошо известна: этой истории посвящено несколько статей, рассказов и воспоминаний на страницах «Русской старины». Независимо от этого даже такие официальные и полуофициальные историки, как М. И. Богданович, а за последнее время г. Дирин, вполне показали, что истинными причинами происшедших в полку в 1820-м году беспорядков были непомерные требования и притеснения со стороны полковника Шварца, введение им жестоких и несправедливых наказаний, наконец, его возмутительное обращение с солдатами 15. Следствие показало, что офицеры были совершенно не причастны к происшедшим беспорядкам, которые вообще были усилены и раздуты неумелыми действиями главных начальников.

Матвея Ивановича во время беспорядков не было в полку: он был откомандирован в адъютанты к малороссийскому генерал-губернатору кн[язю] Репнину. Но он хорошо знал все подробности всего происшествия от товарищей и особенно от брата,  который тогда же сообщил ему письменно обо всем. Во время последовавшего позднее (1826 г.) ареста бумаги Матвея Ивановича были тоже взяты, но после приговора вся личная переписка братьев Муравьевых была возвращена из Верховного уголовного суда сестре их, Е. И. Бибиковой, муж которой из непонятного страха затем ее уничтожил. Матвей Иванович всегда с ужасным сожалением вспоминал о погибших тут письмах его покойного брата, но всего больше он жалел о письме, которое передавало подробности семеновской истории. Тут была, между прочим, сохранена характерная подробность.

Сергею Ивановичу было поручено выводить из крепости семеновцев поротно, и когда он по выводе последней роты явился к полковнику Шварцу, то этот, растроганный, подвел Сергея Ивановича к образу и сказал ему приблизительно следующее:

— Бог свидетель, я не виноват, что лишил Россию такого полка, я его не знал: мне говорили, что это полк бунтовщиков, и я поверил, а я не стою последнего солдата этого полка.

Матвей Иванович был вообще недоволен существующими в литературе рассказами о Семеновской истории. По поводу последнего из них в «Истории л.-гв. Семеновского полка» г. Дирина Матвей Иванович продиктовал свои воспоминания о происшествиях 1820-го года в Семеновском полку и рукопись эту передал в полковую библиотеку *.

_____

*  М. И. был также или еще больше недоволен нашими историями об Отечественной войне, даже прямо говорил: «У нас нет истории 12-го года!» Упомянутый рассказ, им продиктованный, отчасти касается также и походов 1812—1814 годов.

[108]

Удар, разразившийся над Старо-Семеновским полком, был очень чувствителен для Матвея Ивановича, хотя его в то время уже не было в полку. Он был горячо привязан к своему полку. Он всегда с чувством вспоминал о нем, приговаривая: «Ах, какой это был полк, какой был полк!», — и любил рассказывать о порядках, существовавших в полку. И действительно, этот полк представлял нечто вполне особенное: не говоря уже о духе полка, он отличался совершенством своего фронта, и это при всей трудности тогдашних уставов было достигнуто без всякой строгости; телесных наказаний не было, солдата буквально не смел никто ударить. Даже теперь, через 60—70 лет, много ли найдем военных частей с таким образцовым порядком?

Матвей Иванович любил вспоминать один случай. Он ехал по Сибири узником, сосланным на поселение. При остановке в каком-то городе часовой вдруг кинулся его обнимать: оказалось, что это был семеновский солдат из числа сосланных после истории 1820-го года в сибирские гарнизоны. Матвею Ивановичу пришлось еще позднее встретиться со старо-семеновским солдатом: лет десять тому назад к нему неожиданно явился бывший случайно проездом в Москве старик, который служил при нем в Старо-Семеновском полку, и девяностолетний солдат опять обнимал своего восьмидесятилетнего офицера.

Перед этим я упомянул, что Матвей Иванович служил адъютантом у князя Репнина. Кстати будет передать случай, который припомнился мне из рассказов Матвея Ивановича и который характерен и для начальника, и для подчиненного, вообще для своего времени. Вскоре по назначении Матвея Ивановича адъютантом кн. Репнин как-то обратился к нему с распоряжением подавать лошадей; Матвей Иванович позвонил и сказал вошедшему слуге, что князь хочет ему что-то приказать; Репнин повторил слуге свое приказание. Несмотря на это маленькое столкновение, кн. Репнин всегда оставался очень расположенным к Муравьеву, хотя, конечно, никогда уже не давал ему лакейских поручений.

Обращаясь к общественному движению, ознаменовавшему вторую половину царствования Александра I, я сделаю лишь краткие указания на участие, какое в нем принимал Матвей Иванович. Замечания, сделанные выше о смысле и характере движения, достаточны для его общей оценки.

III

Матвей Иванович, как и брат его Сергей, был в числе основателей первого тайного общества, составившегося в Петербурге в 1816 году — будущего «Союза благоденствия». С тех пор, в течение почти 10 лет, Матвей Иванович оставался деятельным членом тайного общества, несмотря на разные перемены, в нем происходившие. Если он и не занимал в тайном обществе такого выдающегося места, как брат его Сергей, но все-таки он был в самых близких отношениях с главнейшими деятелями тайного общества, был посвященным участником всех его дел и планов. Будучи один из основа-

[109]

телей «Союза благоденствия» и стоя в прямой связи с Северным обществом, Матвей Иванович, живя затем на юге России, был близок и со многими членами Южного общества.

Декабрьская катастрофа 1825 г. застала Матвея Ивановича, тогда уже отставного подполковника, на юге. Он гостил у своего брата Сергея и принял участие в возмущении Черниговского полка. В кратких воспоминаниях он сам рассказывал о ходе этого возмущения. 3-го января 1826 года произошла встреча возмутившихся черниговцев с посланным против него отрядом. Видя невозможность неравной борьбы, Сергей Муравьев хотел остановить начавшуюся перестрелку, чтобы прекратить бесполезное кровопролитие, но в это время он упал, раненный картечью. С Муравьевыми был их третий брат, Ипполит, которому еще не было 20 лет. Только что после блестящего экзамена произведенный в офицеры и назначенный в штаб 2-й армии, он по дороге заехал повидаться с братьями, но застал их уже во главе возмущения. Несмотря на их убеждения, Ипполит остался с ними, желая разделить их участь. Когда он увидел падение брата Сергея, он застрелился из пистолета. Арестованные Матвей и Сергей Муравьевы насилу добились затем позволения проститься с трупом младшего брата. После ареста Матвей Иванович не был сначала разлучен с братом Сергеем и мог за ним ухаживать, как того требовала его рана. Но их скоро разлучили. После допросов в главном штабе 2-й армии они были отправлены в Петербург и заключены в Петропавловскую крепость. Их со всеми декабристами судили в Верховном уголовном суде. Сергей Муравьев отнесен был к первой категории без разряда и с другими четырьмя товарищами приговорен к четвертованию. Матвей Иванович отнесен к 1-му разряду, приговоренному к смертной казни отсечением головы. Известно, что по высочайшему повелению четвертование безразрядных было заменено повешением, а первому разряду смертная казнь — вечною каторгою.

Таким образом, И. М. Муравьев-Апостол сразу лишился трех сыновей. (...)

Первый разряд декабристов, как упомянуто, подлежал согласно высочайшему повелению ссылке на вечные каторжные работы. Для Матвея Ивановича этот приговор был смягчен: ему вместе с пятью другими декабристами 1-го разряда была назначена 20-летняя каторга, но и этому наказанию Матвей Иванович не подвергся. Дело в том, что в бумагах его брата Сергея было найдено письмо Матвея Ивановича, где последний умолял брата употребить все свое влияние, чтобы сдерживать порывы своих товарищей по тайному обществу, не допускать кровопролития или покушения против высочайших особ *. За это письмо участь Матвея Ивановича была смягчена, и он, по лишении всех прав состояния, был сослан в Сибирь на поселение.

____

*  Письмо это потом тоже с другими бумагами было возвращено Ек. И. Бибиковой и вместе с ними подверглось уничтожению, как об этом уже было сказано выше 16.

[110]

На самом деле оказалось, что участь Матвея Ивановича была тяжелее, чем участь его товарищей, осужденных на каторгу. Хотя те, обязанные известными работами, жили в казематах Читы, а затем в нарочно для них выстроенном помещении в Петровском заводе под довольно строгим надзором, но они были все вместе, они имели возможность читать, заниматься, получали книги, газеты и т. д. В известном смысле Петровский завод был для декабристов школою взаимного обучения. Они жили артелью, и тут-то и образовалась между ними живая, неразрывная связь (до ссылки далеко не все они были знакомы друг с другом). Между тем Матвей Иванович был в Вилюйске, расположенном под 33°45/ с. ш., состоявшем всего из трех десятков домов и нескольких юрт, в одной из которых Матвей Иванович и прожил три года. Одинокий, и в такой обстановке, Матвей Иванович, конечно, страдал больше, чем его товарищи, заключенные в Петровском заводе.

В 1829 году Матвей Иванович по ходатайству сестры своей, Е. И. Бибиковой, был переведен в Бухтарминск Семипалатинской области; тут его положение было гораздо лучше. В 1832 г. он здесь женился на племяннице таможенного начальника М. К. Носовой.

В 1836 г. Матвей Иванович был переведен на жительство в Ялуторовск, где встретился с несколькими товарищами-декабристами. Отбыв каторгу (срок которой им был сокращен высочайшим манифестом), декабристы были поселяемы в разных местах Сибири по нескольку человек вместе. В Ялуторовске кроме Муравьева оказались: его однополчанин и товарищ с 1812 года И. Д. Якушкин, затем кн. Е. П. Оболенский, И. И, Пущин, В. К. Тизенгаузен, Н. В. Басаргин, А. В. Ентальцев. Тут жизнь Матвея Ивановича потекла тихо и приятно. Он особенно любил вспоминать двадцать лет, проведенные в Ялуторовске.

Декабристы не были похоронены в Сибири. Я только что говорил о том, что их жизнь была чрезвычайно содержательна и в каторжной артели. Разъехавшись на поселение, они во многих городах Сибири явились умственным оживляющим элементом. Они не были оторваны от жизни, они продолжали пристально следить за событиями в Европе и в России, обсуждали их, отзывались о них. Благодаря этому они не застыли в своих взглядах и убеждениях и не пошли назад. Поэтому-то по возвращении в 1856 году в Россию декабристы явились в русском обществе не как нечто чуждое и отжившее, а как сила живая, оригинальная и — прибавлю — полезная. Не говорю уже о тех из них, которые имели возможность и силы еще принимать самостоятельное участие в общественной жизни, как, например, Ал[ександр] Н[иколаевич] Муравьев, назначенный ниже: городским губернатором и оказавший большие услуги крестьянскому делу, или как те из декабристов, которые послужили тому же делу в качестве первых мировых посредников или членов губернских по крестьянским делам присутствий. Вернувшиеся декабристы большею частью носили на себе ясный отпечаток двадцатых годов, сохраняли свои широкие гуманные идеи, но это не мешало им люоигь и понимать новое время.

[111]

Обращаюсь к Ялуторовску. Кружок декабристов, тут поселенных, был особенно дружен, особенно жизнен и деятелен.

В Ялуторовске декабристы не жили замкнутым кружком; напротив того, они привлекали к своему обществу всех, кого было можно. Они старались сблизиться с ялуторовцами, влиять на них, заботиться о них; один из декабристов устроил школу 17 и т. д. Насколько им удалось оживить в свое время Ялуторовск, можно видеть из следующего обстоятельства. Один молодой медик, попавший в 1880 году городовым врачом в Ялуторовск, писал оттуда своему московскому приятелю, что в тихой и однообразной ялуторовской жизни наиболее живым элементом являются воспоминания о времени пребывания в нем декабристов, память о которых до сих пор там свято хранится.

Немудрено, что Матвей Иванович так любил ялуторовский период своей жизни. Он вообще вынес о Сибири самое отрадное воспоминание и любил ее, как ее любят обыкновенно только сибирские уроженцы, называл ее не иначе, как «наша Сибирь». Он, как и другие декабристы, по возможности поддерживал свои отношения с сибирскими знакомыми, следил за известиями о сибирской жизни. Как все старики, он часто вспоминал прошлое, и любимейшими его воспоминаниями были: 1812-й год, Семеновский полк, люди и отношения двадцатых годов, а затем Сибирь и Ялуторовск.

IV

В 1856-м году декабристам было разрешено вернуться в Россию, им возвращены права и состояния. Матвей Иванович поселился сначала в Твери. В 1860 году он переехал в Москву, где и оставался жить до самой смерти 18.

Как уже было сказано вначале, Матвей Иванович до кончины сохранял поразительную свежесть душевную и телесную.

Матвей Иванович много читал, покупая себе новые книги или доставая их из библиотеки. Любимейшее его чтение составляли исторические сочинения, особенно, конечно, по новой русской истории. Семейными преданиями и личными воспоминаниями связанный с царствованиями Екатерины II и Павла I, участник в главных событиях александровской эпохи, внимательный и чуткий свидетель царствования Николая I и Александра II, он с глубоким, живым интересом читал исторические материалы и исследования, которые касались русской истории за последние сто лет. В оставшейся после него довольно обширной библиотеке в книгах до половины 1870-х годов часто встречаются на полях его замечания и поправки. Позднее ему стало трудно писать, а за последние годы он перестал видеть одним глазом и уже не мог сам читать. Тогда ему постоянно читали вслух. Целый день проходил в чтении. С утра прочитывалась газета, а затем принимались за книги.

Кроме исторического чтения Матвей Иванович не переставал следить и за текущими общественными явлениями, читал выдаю-

[112]

щиеся новые сочинения по общественным вопросам. Хотя, конечно, за последние годы для него главный интерес был уже в прошедшем, но он все-таки не был оторван от настоящего и с горячею любовью к России следил за интересами дня.

В то время, когда он еще мог писать, он делал иногда в записной тетради наброски воспоминаний о далеком прошлом. Наряду с этими воспоминаниями тут же встречаются и заметки по современным вопросам, выписки из статей, его заинтересовавших, и т. д. В этой тетради мы встречаем характерную заметку: когда в 1872-м году были изданы новые цензурные правила 19, Матвей Иванович не остался равнодушен к судьбам нашей печати; он сделал большую выписку из газетной статьи об этом законе и в конце записал: «2-го июля смотрел выставку (политехническую)... под впечатлением нового закона о печати, изданного в юбилейный год Петра I». (...)

Матвей Иванович, понятно, любил вспоминать про старое. Память его на прошлое была изумительна. Что она его не обманывала, это можно было судить по тому, что, рассказывая в разное время об одном и том же, он одинаково передавал подробности рассказа; притом же воспоминания Матвея Ивановича касались часто таких исторических событий, в которых годы, имена можно было проверять несомненными справками.

Несмотря на физическую слабость последних лет, отражавшуюся на общем состоянии, Матвей Иванович еще поражал свежестью своей памяти на прошлое. Не дальше как в январе 1886-го года он продиктовал поправку относительно Бородина к запискам Н. Н. Муравьева-Карского, напечатанным в «Русском архиве», и затем объяснялся о ней лично с приехавшим для того к нему г. Бартеневым 20.

Матвей Иванович до самого конца оставался верен своему прошлому, не только по свежему о нем воспоминанию и по горячей любви к этому прошлому и к своим товарищам, но также и по верности своим высоким и гуманным принципам, которые нередко сказывались даже в мелочах.

Матвей Иванович был большой любитель музыки и до последних дней с удовольствием слушал игру на фортепиано, верно оценивая ее достоинство, постоянно узнавая пьесы знакомых композиторов.

Матвей Иванович долго сохранял и физическую крепость. Он постоянно гулял пешком много и без устали. Я помню, еще в 1872-м году мы провели с ним буквально целый день на политехнической выставке, с утра до вечера, почти не переставая ходить по ее раскиданным отделам. Еще во второй половине 1870-х годов его обыкновенною ежедневною прогулкою было пройти по крайней мере от своей квартиры на Триумфальной Садовой по Тверской или по Малой Дмитровке и затем по Тверскому бульвару до конца и обратно. Последние годы его ноги ему стали изменять, он уже не мог гулять пешком, а последние два года он и по комнате ходил мало и то не иначе, как при чужой помощи. Кроме его преклонных лет тут сказывалась еще кульмская рана в ногу: у него прежде

[113]

всего стала отказывать именно раненая правая нога. Как уже упомянуто, Матвей Иванович стал в то же время плохо видеть, а под конец он уже и слышал нехорошо. Тяжесть этого положения была по возможности всячески облегчена ему постоянными заботами его воспитанницы А. П. Созонович, которую он еще маленькой девочкой взял к себе в дом.

В 1883-м году Матвей Иванович принимал некоторое участие в двухсотлетнем юбилее Семеновского полка, столь им любимого, причем ему по этому случаю был возвращен бородинский георгиевский крест... В тот же день князь Черногорский надел на Матвея Ивановича крест св. Данилы. Боязнь усталости не позволила Матвею Ивановичу присутствовать на освящении храма Спасителя 21, как он бы желал. Он был счастлив, что дожил до юбилея Семеновского полка, до торжества в память 1812-го года.

К сделанной выше характеристике Матвея Ивановича надо еще добавить одну черту: его необыкновенную доброту, его желание всякому помочь. Эта доброта, между прочим, определенно выражалась в помощи, которую он оказывал многим недостаточным учащимся для достижения ими среднего, высшего и научного образования. Его заботливость об учащихся выразилась и в его духовной, по которой он завещал Московскому университету весьма значительный капитал, имея в виду учебные цели университета, желая оказать помощь недостаточным студентам в окончании курса и в дальнейшем продолжении научных занятий. ,

В начале февраля 1886 г. в положении Матвея Ивановича сделалось заметно сильное ухудшение. Можно уж было бояться, что ему остается жить недолго. В половине февраля его положение еще осложнилось острыми явлениями со стороны легких и почек. Он скончался рано утром 21-го февраля, сохраняя полную память, хотя по слабости он уже накануне почти не мог говорить, и не дожив только двух месяцев до своей 93-й годовщины.

Матвей Иванович был похоронен, согласно своему желанию, в Новодевичьем монастыре, рядом с его горячо любимой матерью. На том же кладбище лежат еще два декабриста, близкие товарищи Матвея Ивановича, — князь С. П. Трубецкой (ум. 1860) и Александр] Николаевич] Муравьев (ум. 1864). (...)

Все знавшие Матвея Ивановича, даже за последние его годы, сохранят, конечно, о нем самое отрадное и чистое воспоминание.

[114]

Цитируется по изд.: Декабристы в воспоминаниях современников. Сост. В.А. Федорова. М., 1988, с. 100-114.

Комментарии

Вячеслав Евгеньевич Якушкин (1856—1912) —внук декабриста И. Д. Якушкина, историк. Его статья «Матвей Иванович Муравьев-Апостол» написана на основе рассказов товарищей декабриста, а также и личных встреч и бесед с самим М. И. Муравьевым-Апостолом. В данном издании статья В. Е. Якушкина воспроизводится по ее публикации в «Русской старине» (1886, № 7, с. 152— 170).

1. Имеется в виду комедия И. М. Муравьева-Апостола «Ошибки, или Утро вечера мудренее», поставленная в 1793 г. в Эрмитаже и обратившая на себя внимание Екатерины II. Автор был назначен воспитателем Александра и Константина Павловичей.

2. ...до 1805 года, когда при перемене нашей политики, при сближении с Наполеоном... — Здесь у В. Е. Якушкина — неточность. «Сближение» Александра I с Наполеоном имело место после заключения в 1807 г. Тильзитского мира, трактата о наступательном и оборонительном союзе между Россией и Францией.

3. Речь идет о Григории Александровиче Строганове (1769—1857), члене Государственного совета. В. Е. Якушкин ошибочно называет его Ивановичем.

4. ...после голландской экспедиции... — Имеется в виду совместная англо-русская военная экспедиция в Голландию в 1799 г. Поводом к ней явилась оккупация Голландии французскими войсками.

5. Шарль Франсуа Дюмурье (1739—1823) — генерал революционной Франции, под командованием которого французские войска одержали крупные победы над интервентами при Вальми и Жемаппе в 1792 г. В 1793 г. Дюмурье изменил революции и перешел на сторону австрийцев.

6. В воспоминаниях самого М. И. Муравьева-Апостола эта фраза звучит так: «Je deteste,monsieur, un homme qui est trattre envers son roi et sa patrie». (Мемуары декабристов. Южное общество. М., 1982. С. 166).

7. В Париже братья М. И. и С. И. Муравьевы-Апостолы учились до 1808 г. в частном пансионе Гикса.

8. ...Германия была тогда во власти французов, которые вели борьбу с немецкими партизанами... — Речь идет о завоевании в 1806 г. Наполеоном немецких государств и отдельных случаях восстаний против французской оккупации. Среди них известны: крестьянское восстание в Тироле под руководством Андрея Гофера, казненного французами в 1810 г., выступления в 1809 г. в северо-германских государствах отрядов под руководством немецких офицеров Катта, Шилля и Дернберга, кончившиеся неудачей.

9. ...знак отличия военного ордена. — Официальное название — «Знак отличия Военного ордена Георгия». Учрежден в 1807 г. для награждения за «мужество и храбрость» солдат и унтер-офицеров и представлял собой серебряный крест на георгиевской ленте.

10. ...известною «семеновской историей» в 1820 году... — Имеется в виду волнение в октябре 1820 г. солдат лейб-гвардии Семеновского полка.

11. Здесь приведены слова из воспоминаний декабриста И. Д. Якушкина.

12. ...устав Тугендбунда послужил образцом для второго устава — Союза благоденствия... — Тугендбунд (Союз добродетели) — возникшая в апреле 1808 г. в Кенигсберге тайная организация либерального дворянства, чиновничества и буржуазной интеллигенции Пруссии. Была распущена в 1810 г. Устав Тугендбунда и его просветительская деятельность привлекли внимание декабристов, которые использовали его опыт для составления устава Союза благоденствия — «Зеленой книги».

13. Рескрипт Александра I фельдмаршалу Н. И. Салтыкову в связи с вторжением французских войск в Россию 12(24) июня 1812 г., оканчивался словами: «... я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

14. Яков Алексеевич Потемкин (1781 —1831) —генерал-адъютант, генерал-лейтенант; командир л.-гв. Семеновского полка; в апреле 1820 г. назначен начальником 4-й пехотной дивизии.

Григорий Ефимович Шварц (?—1867)—командовал Семеновским полком после Потемкина (апрель—октябрь 1820 г.).

15. ...его возмутительное обращение с солдатами. — Речь идет о статье М. И. Богдановича «Беспорядки в Семеновском полку в 1820 г.» (Вестник Европы, 1870, № 11) и книге П. И. Дирина «История лейб-гвардии Семеновского полка» (Спб., 1883).

16. Это письмо найдено вместе с бумагами у М. И. Муравьева-Апостола при аресте и содержится в его следственном деле (ВД. Т. IX. С. 207—210, французский оригинал. С. 210—212 — русский перевод). Однако не это письмо явилось «смягчающим вину обстоятельством», как полагает В. Е. Якушкин. «Ослаблением силы вины» М. И. Муравьева-Апостола, как значится в Докладе Разрядной комиссии Верховного уголовного суда, было: «В декабре 1825 года отклонял Бестужева-Рюмина от намерения отправиться в С.-Петербург для изведения царствующего государя императора, удержал Щепилова (Щепилло — В. Ф.) от нанесения подполковнику Гебелю смертельного удара, признался во всем скоро и чистосердечно, изъявлял необыкновенные знаки раскаяния, хотя и после уже признания» (ВД. Т. XVII. С. 113).

17. Речь идет об открытой И. Д. Якушкиным школе в г. Ялуторовске в 1842 г.

18. Здесь издатель «Русской старины» М. И. Семевский сделал следующее примечание: «Летом 1860 г. мы еще застали Матвея Ивановича в г. Твери и провели у него, посетив этот город, целый вечер. Это был добрый, весьма словоохотливый и в высшей степени интересный старик. Особенно замечательно было его отношение к сотоварищам его по сибирской ссылке. Память их он чтил необыкновенно: стены его кабинета были покрыты множеством портретов его соузников. В 1881 г., в бытность в Москве, мы опять посетили Матвея Ивановича и нашли в нем старца, сильно уже ослабевшего, но только физически».

19. «Правила» 1872 г. о печати предоставляли министру внутренних дел право запрещать розничную продажу газет, передавать дела о закрытии «неблагонадежных» органов печати не в суд, а в Комитет министров, что усиливало административный произвол и являлось отступлением от «Временных правил о печати», изданных в 1865 г.

20. Николай Николаевич Муравьев (Карский) (1794—1866)—генерал от инфантерии. В Крымскую войну — наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказского корпуса; руководил взятием Карса (1855). Часть воспоминаний Н. Н. Муравьева-Карского, в которых говорится о войне 1812 г., была опубликована в «Русском архиве», № 10 за 1885 г. Текст «поправки» см.: Мемуары декабристов. Южное общество. М., 1982. С. 178.

Петр Иванович Бартенев (1829—1912) — издатель «Русского архива».

21. Храм Христа Спасителя был воздвигнут в Москве как памятник победы русского народа в Отечественной войне 1812 г. Храм был построен по проекту архитектора К. А. Тона. Его проект был утвержден в 1832 г., закладка храма состоялась в 1839 г., воздвигнут он был к 1859 г.; более 20 лет продолжалась его внутренняя отделка. Храм был освящен в 1883 г.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС