Помяловский Николай Герасимович

1835-1863

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Николай Герасимович Помяловский

Помяловский Николай Герасимович (1835-1863), прозаик. Родился 11 апреля (23 н. с.) на окраине Петербурга в семье священника. Учился в церковноприходском училище, откуда через два года перешел в низшее отделение духовного училища, где царили бессмысленная зубрежка, розги и "кулачное право".

В 1851, окончив училище, поступил в духовную семинарию. Но и здесь господствовали те же методы преподавания и воспитания, та же казарменная обстановка. Единственной отрадой было чтение. Читал все, что попадало в руки. В старших классах становится одним из редакторов рукописного "Семинарского листка", куда поместил свой рассказ "Махилов" и статью. В 1857 окончил семинарию. Страдая от сознания ничтожности полученного им образования, Помяловский не отдал младшего брата в бурсу, сам занимался с ним, в связи с этим обращаясь к педагогическим сочинениям и размышляя о теории воспитания. Тогда же написал несколько статей и очерков, связанных с педагогическими вопросами. Очерк "Вукол" был напечатан в "Журнале для воспитания". Так Помяловский вступил на литературное поприще, окончательно оставив мысль о духовной карьере.

Журнал "Современник" помог Помяловскому сформировать свои взгляды и идеалы. "Я ваш воспитанник, - напишет он Чернышевскому, - я, читая "Современник", установил свое миросозерцание".

С 1860 начал преподавать в воскресной школе в рабочем районе Петербурга, обнаружив незаурядный педагогический талант.

В 1861 в "Современнике" напечатал свои повести "Мещанское счастье", а затем "Молотов", сделавшие его известным. Становится сотрудником «Современника», сближается с Некрасовым и Чернышевским, приобретает знакомства среди литераторов и в радикальных кругах русского общества.

В 1862 - 1863 пишет и печатает свое наиболее известное произведение - "Очерки бурсы"; задумывает большой роман "Брат и сестра". Но наступает политическая реакция: были закрыты воскресные школы, приостановлено издание "Современника", арестован Чернышевский. Эти события потрясают его, и все же он продолжает писать: продолжает работу над "Очерками бурсы", заканчивает несколько глав романа "Брат и сестра", задумывает новый роман "Каникулы", или "Гражданский брак". Но в конце сентября 1863 заболевает гангреной и скоропостижно умирает 5 октября (17 н.с.). Похоронен в Петербурге.

Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

Николай Герасимович Помяловский (1835—1863).

Выходец из духовенства. Окончил Петербургскую духовную семинарию (1857), впоследствии описанную им в «Очерках Бурсы». Рано обнаружилось в нем литературное дарование. Начало рассказа «Махилов» поместил в «Семинарском листке», редактором которого был сам. Судя по этому рассказу, Помяловский находился под влиянием В. Т. Нарежного и Н. В. Гоголя. Помяловский старался всеми средствами отделаться от грозившего ему «по наследству» духовного поприща. Он стал слушать лекции в Петербургском университете и здесь сблизился с революционно настроенными сверстниками. Становится усердным читателем журнала «Современник», статей Чернышевского и Добролюбова. Привлекла его и работа в «Воскресной школе» одного из рабочих районов Петербурга.

Детство Помяловский провел на петербургской окраине. Рос смелым и решительным. Он легко сближался с людьми и отличался дружелюбием. Вместе с тем мучительно переносил тяжелые переживания в жизни, приведшие его к ранней кончине.

В творчестве Помяловского отчетливо выделяются две темы «школы»: существовавшая система воспитания и рост «нового человека». К первой группе принадлежат, помимо упомянутого рассказа «Махилов», еще и психологические очерки «Вукол», «Данилушка» и «Очерки бурсы» (1863). Ко второй группе относятся главные его произведения: повести «Мещанское счастье» (1861), «Молотов» (1861) и незаконченный роман «Брат и сестра».

Обратим внимание, что темы крестьянской жизни истовый горожанин-петербуржец Помяловский не затрагивает в своем творчестве, но общую теоретическую программу «школы», сочувствовавшей крестьянину, конечно, разделяет.

Тема воспитания разрабатывалась Помяловским в автобиографическом плане. Оно показал бурсацкие нравы, ужасающую рутину казенного заведения. В основе воспитания будущего духовенства лежали не опыт «Воскресных школ», хорошо известный

[112]

Помяловскому, не выкладки выдающегося педагога К. Д. Ушинского. Нет, речь в «Очерках бурсы» шла об уродливых явлениях, о пошлости всей системы угнетения человека в самодержавной России! Взаимные истязания, «с пылу горячих», «живодерничание», «салазки», животная радость, когда кого-то распинают, как, например, Карася, «на воздусях», или когда по очереди, рано или поздно, каждому достается отведать «березовой каши». Безрассудная жестокость характеризует этих изуродованных детей, показывающая, что для любого из них нет преград в нравственном падении.

Бурсацкие нравы — отражение нравов общества. «Долбня» процветала во всех гимназиях и семинариях. Разве не к «долбне» сводились и церковные проповеди, и семейный домострой? Сошлемся хотя бы на «Дневник семинариста» И. С. Никитина или на гимназические воспоминания М. А. Воронова в сборнике «Болото».

Бурса во всем учреждала «оподляющий дух». В ней господствовала целая корпорация угнетателей: кроме учителей, не расставшихся с палкой, были еще цензоры, авдиторы, секундаторы, в обязанность которых входило по приказанию начальства надзирать, подслушивать, сечь своих товарищей.

Над «божественным» предметом, преподаваемом в бурсе, откровенно глумились будущие священные служители; выдалбливаемые или греческие, латинские вокабулы превращались в циничные двусмысленности. Бурсаки любили надругательство над всем высоким, слова проповеди превращали в дикий жаргон, в нечто страшное, непостижимое, бессмысленное, забавляла их игра на «белендрясах», т. е. идиотское шлепанье рубами.

Содрогался от бурсы и погрязший в рутине низменного существования город. «Бурса тронулась!» — это значило: спасайся, кто может. Бурсаков гнали в баню, и по дороге все ломалось, все корежилось без всякого смысла. Если шли через базар, воровали съестное: «стибрили», «сбондили», «слямзли», «сперли» («Лафа, брат!» — «лихо»). Чем они лучше каторжных? Недаром Д. И. Писарев, разбирая одновременно «Записки из Мертвого дома» Достоевского и «Очерки бурсы» Помяловского, назвал свою статью — «Погибшие и погибающие».

В «Очерках бурсы» нет ни одного «луча света». Ни одного светлого явления не может выйти-из этой кромешной тьмы. Этот «луч» — в самом факте появления «Очерков бурсы», в авторском пафосе, с которым критикуется «темное царство». Все тут — «погибающие» или способные «погибнуть». В этом беспощадная критическая сила произведения Помяловского. Это — вопль, призывающий к перестройке русской жизни, чтобы такое смрадное явление, как бурса, не имело права на существование.

И все же практически всем разночинцам пришлось мужественно пробиваться сквозь эту тьму. Лишь единицы, десятки, сотни людей по всей России находили свой путь. Этот процесс показан

[113]

в воспоминаниях М. А. Воронова «Детство и юность», отчасти в очерке «Тяжелые годы». Перед нами воспоминание гимназиста, сына поручика в отставке, Вани Копьева о «ворегороде» Желтогорье на Волге. Юноше удалось все же выбиться в люди, наверх из мелкой канцелярской сошки.

Литература постепенно подходила к этой теме. Дмитрий Курциферский у Герцена в повести «Кто виноват?» (1847) — разночинец, еще не осознавший своей силы. Он заслонен обаятельным «лишним человеком» Бельтовым. Любонька Курциферская обожает Бельтова и влюбляется в него. Разночинец Басистов в тургеневском романе «Рудин» (1856) — тоже еще под обаянием «лишнего человека», главного героя романа, Дмитрия Рудина. Восхищается его сентенциями. Громко поставил вопрос об «отцах» и «детях» Тургенев в знаменитом своем романе, вышедшем в 1862 г. Базарова он, конечно, вывел не без тайной мысли уязвить «нигилизм» вообще и редакцию «Современника» в частности, с которой порвал. Некрасов не принимал образа Базарова, слишком хорошо зная его генезис.

Но рассматривая этот вопрос в общем, следует сказать, что образ Базарова не было поклепом на демократов. Перевешивало в этом образе положительное начало — торжество «детей» над «отцами», разночинца над дворянами-либералами. Тургенев впоследствии, в заметке «По поводу «Отцов и детей» (1869), заверял, что он не писал памфлета на Добролюбова. Писарев отбросил все наносное и увидел в тургеневском герое типичную фигуру передового разночинца. Тургенев со временем все больше проникался симпатией к своему Базарову, называя его своим «любимым детищем», «самой симпатичной из всех своих фигур». Видимо, и изначально, подсознательно он вовсе не хотел дать выигрыша «отцам» перед Базаровым при всей его карикатурности. В 1862 г. он писал поэту К. К. Случевскому: «Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса» 1. При всей исключительной удачливости образа Базарова у автора романа конечно не было подлинной заинтересованности в пропаганде «нигилиста».

Стремление представить образ разночинца в истинном свете должно было стать делом писателей-демократов.

Эту роль взял на себя Н. Г. Помяловский и изобразил процесс становления героя-разночинца в повести «Мещанское счастье», опубликованной в «Современнике» (в 1861 г., № 2). Повесть сразу же попала в поле зрения Главного управления цензуры наряду со статьями Чернышевского. Членом Главного управления Берте был составлен доклад, в котором о «Мещанском счастье» говорилось следующее: «... оскорбленный плебей не скрывает своего сословного презрения к аристократам и называет их: «негодяи, аристократишка, бары-кулаки...», «черти, мерзавцы»

____________

1. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем. М., 1962 Т.4. Письма. С.380.

[114]

 (...). Со своей стороны дворяне, являющиеся здесь на сцене заражены тем же предрассудком» 1. По этому докладу цензору «Современника» Бекетову был вынесен строгий выговор, а редакция «Современника» получила предостережение, что журнал будет запрещен, если его направление не изменится.

В повести выведен образ молодого разночинца Егора Ивановича Молотова, сына мещанина, слесаря. Его духовное становление приводит к прозрению относительно непримиримости сословной вражды, неискренного презрительного отношения господ к плебеям. Помяловский намеревался изобразить жизнь обыкновенную, «неромантическую», ориентируясь на «Современник». По свидетельству Благовещенского, которому Помяловский принес рукопись «Мещанского счастья», автор заявил: «Мне «Современник» больше нравится, чем другие журналы, — в нем воду толкут мало, видно дело... Да и притом, говорят, там все семинаристы пишут»  2.

Отец-слесарь не может дать своему сыну Егору Молотову образования: получить его помогает герою повести профессор, некто Василий Иванович, у которого слесарь работал. Одинокий профессор приютил Егорушку и поставил на ноги. Конечно, такой прием с художественной точки зрения не самый убедительный. Более того, после смерти профессора Молотов получил наследство около четырех тысяч ассигнациями. Но Помяловскому важно то, что его герой имел возможность учиться дальше: он показал университетские связи Молотова, шлифовку его характера (дружба с плебеем с юридического факультета Негодящевым, с философом Череваниным). Молотов выбрал исторический факультет.

Помяловский ставит тему не «отцов» и «детей», а сословных противоречий, т. е. заглядывает дальше Тургенева. Он раньше Тургенева выставляет на всеобщее обозрение молодого «героя времени» из разночинцев, идущего на смену «лишнему человеку».

Помяловский не пишет карикатуры на своего героя, но и не идеализирует его. Более того, готов найти в нем изъяны. Он показывает, как надо по-новому, критически подходить к изображению образа разночинца. Приветствуя молодое поколение, он тут же предупреждает об опасностях, ему грозящих, об опасности сословной слепоты, повторения ошибок «лишнего человека», застоя, «мещанского счастья», «чичиковщины». Процитируем автора: «Молотову прекрасными людьми представлялись товарищи — бодрые, смелые, честные, за общее благо готовые на все жертвы, оригиналы. Не думалось тогда Егору Ивановичу, что многие из них потеряют и бодрость и смалость, и оригинальность, и способность к жертвам, а некоторые даже... и честность».

В повести «Мещанское счастье» показано пробуждение у Мо-

______________

1. Цитируем по комментарию И. Г. Ямпольского: Помяловский Н. Г. Соч. М.;Л. 1951. С.606—607.

2. Современник. 1864. № 3. С.115.

[115]

лотова сословного инстинкта, ненависти к барству. Все прочие качества его характера еще ждали своего испытания...

По окончании курса Егор Иванович Молотов нанялся к помещику Аркадию Ивановичу Обросимову в качестве домашнего учителя его сына. И вот он уже три месяца живет в поместье. Молотову все тут кажется прекрасным: и хозяин усадьбы, предприимчивый, просвещенный либеральный человек, и его жена, Марья Павловна, и их сын Володя, и их дочь Лиза, и крестница Обросимова, соседская девушка Леночка Илличева — «кисейная барышня». Как равного, его уважают, ему поручают дела, и решительно все им довольны. Но это только видимость... В одночасье все рухнуло.

Однажды Егор Иваныч услышал в беседке тихий разговор хозяев усадьбы, Аркадия Ивановича с Марьей Павловной, разговор шел о нем и он понял, что они относятся к нему с аристократическим пренебрежением, искусно скрываемым за разного рода похвалами. «А что ни говори, эти плебеи, так или иначе пробивающие себе дорогу, вот сколько я ни встречала их, удивительно дельный и умный народ... Семинаристы, мещане, весь этот мелкий люд — всегда способные, ловкие господа. И посмотри, как он ест много, у него аппетит человека, «воспитанного в черном теле, надо бы подарить ему полотна, а то «по будням манишки носит — ведь неприлично!..» Аркадий Иванович защищал Егора Иваныча, противопоставляя его за деловые качества разным там «свистунам» (выпад против добролюбовского «Свистка»), Он, Аркадий Иванович, надеется, что из Егора Иваныча выйдет порядочный человек, по его мерке: «Россия нуждается в работниках». Не «крикун» какой-нибудь и «просвещенный проповедник», а деловой человек. Аркадий Иванович считает для себя идеалом такого человека Штольца из гончаровского «Обломова».

Молотов поражен, обескуражен: «Плебей?... нищий?., дворянского гонору нет (...) Вот как они смотрят на меня!» Он решил уехать от Обросимовых: «У нас свой есть гонор! — говорил себе Молотов. Вся кровь в нем кипела. Везде он видит теперь только рожи самодовольных бар. Оглядывается вокруг и задает еще один важный вопрос: «Где же наши (...) кому же я-то нужен?». Него- дящев прислал ему письмо, в котором зовет карьеру делать, а не ломать голову над смыслом жизни: «Мало ли у нас рыцарей печального образа? Нет, мой друг, жизнь пускай нас учит, а не будем выдумывать жизнь». «Можно читать «Фауста» и служить очень порядочно...». Это — уже явное мещанство. Молотов хочет чего-то другого, высшего. С сарказмом он мысленно отвечает другу: «Фауст в вицмундире, Гамлет канцелярии его превосходительства!..». Какой позор! Все это его ломало и коробило. Да, Егора Молотова еще мучали каверзные вопросы. Его возмущал аристократический эгоцентризм лермонтовского Арбенина: «Несчастие мужиков ничего не значит против несчастия людей, которых преследует судьба». Какая обветшалая риторика! Это —

[116]

тот же барский гонор. Арбенин — «большой барин и большой негодяй!». А каким быть должно? Молотов знает: старую жизнь «отцов» продолжать невозможно: нужно строить новую, «создать свою... выдумать ее, что ли? ... сочинить? у умных людей спросить?».

Продолжение судьбы Молотова мы видим в другой повести Помяловского, в том же году появившейся в «Современнике». Она так и называется по имени героя — «Молотов».

Одним из важных положений эстетики «школы Чернышевского» являлось внимание к полноте изображения жизни разночинцев, чего не было еще в русской литературе. До сих пор разночинцы — эпизодические лица, как, например, Красинский в лермонтовской «Княгине Литовской» или Круциферский в герценовском «Кто виноват?».

В «Молотове» подробно рассказывается родословная чиновников Дороговых, восходящая к временам Анны Иоанновны. В знаменитых домах на Сенной площади, где ютится чернорабочая бедность, не раз уже описанная «натуральной школой», обитает не только бедность. В огромных домах, на шесть тысяч жильцов, с чердаками и подвалами, есть квартиры и среднего достатка, и даже шикарные. В одной из них мы застаем разбогатевших Дороговых.

Игнат Васильевич Дорогов занимает квартиру на третьем этаже, окнами на улицу. Здесь свои предания, свои обычаи. Их домострой целый век складывался. Когда-то какой-то старик шил дрянные сапоги и какая-то старуха пекла дрянные пироги. С этого и началось. Помог случай. Дочь их Мавра в грамоте преуспела и вышла замуж за чиновника. Нарожала детей, рассовала их по магазинам для заработков. Составился капиталец. Муж достиг места столоначальника. И все завертелось вокруг. Расторопная их дочь Анна Андреевна положила начало целой корпорации, своего рода чиновному царству, с протекциями, вакансиями, карьерами, прибытком со всех сторон.

И вот теперь корабль домостроя получил первую пробоину на волнах моря житейского. Дочь Надя после пансиона решила заглянуть за край, очерченный для всех Дороговых. Она полюбила не с родительского благословения, а по велению сердца. И предмет, ею избранный, был управляющий здешним домом, друг их семьи — Егор Иваныч Молотов. Ему даже удалось отбить ее у генерала, за которого родители было сосватали Надю. По решительности характера Надя напоминает Ольгу Ильинскую в гончаровском «Обломове». А кем же оказывается теперь Молотов? Он представал в ее воображении в образе то Фауста, то Гамлета. А на деле, перед ней — всего только новое издание Штольца. Того дельца, каким стал его друг Негодящев. Он очерчивает идеал жизни перед Надей, показывает ей свое гнездышко, квартирку, обставленную модной мебелью и безделушками. Нет, не выдумал он новую жизнь, а только устроился в старой, сыт

[117]

и одет. Это — «честная» и «благородная чичиковщина», как он сам себе без особой иронии признается. Выходец из разночинного сословия понял одно — «необходима умеренность, тихий глас и кроткое отношение к существующим интересам». Разночинец разводит руками: «Что же делать?». Вопрос звучит по Чернышевскому, но знаменитого романа еще нет, нет даже и тургеневских «Отцов и детей». Вопрос — чистая риторика. И ответ пока следует чисто штольцовский: «Не всем быть героями, знаменитостями, спасителями отечества». Молотов признается: «Мы из толпы», «Неужели запрещено устроить простое мещанское счастье?». Надя соглашается выйти за него замуж: «Я ... твоя вещь». Грустно звучит этот ответ ее, в нем интонация: она просто вещь, придаток к «мещанскому счастью».

В роли Мефистофеля, будоражащего засыпающую гражданскую совесть Молотова, выведен художник Михаил Михайлович Череванин, родственник Дороговых. Он выглядел более совершенным чем Базаров, уже то, что он художник, ставит его на голову выше Базарова, отрицающего всякое искусство. Диапазон для критических суждений у Череванина широк: от него достается всем лицемерам и спекулянтам на новых идеях.

Думается, исследователь И. Г. Ямпольский, тонко анализировавший произведения Помяловского, все же без должного основания приписывает заключительные слова в повести Молотову: «Тут и конец мещанскому счастью. Эх, господа, что-то скучно» (использована известная гоголевская фраза: «Скучно на этом свете, господа!»). Говорит их, мы полагаем, не Молотов. Может быть, эти слова принадлежат Череванину, заглянувшему в комнату? Нет, не ему. Говорит их сам Помяловский. Череванину не по силам вынести такое приговор. Череванин не умеет от слов переходить к действиям. А тут — «прямое» действие. То есть развитие того вопроса, который поставлен Чернышевским: «Что делать?».

Как понимать слова «мещанское счастье»? Мы сейчас вкладываем в это определение отрицательный смысл. Но у Помяловского нет оценочного оттенка, речь идет о том счастье, которое мыслит для себя разночинец, т. е. человек мещанского сословия. В словаре В. И. Даля нет оценочного момента в словах «мещанин», «мещанский», «мещанство»; все это — состояние горожанина низшего разряда: к числу мещан принадлежат ремесленники, не записанные в купечество; «мещанка» — жена мещанина или женщина этого сословия.

В обеих повестях Помяловского предметом изображения является путь разночинца, мещанина Егора Иваныча Молотова, к самому' себе, к своему праву утвердить свое понятие о счастье. Перед нами, если выражаться термином «натуральной школы», — «физиология счастья разночинца». Осудительный же момент только намечается, ибо разночинец мог уже претендовать не большее в условиях 60-годов, чем просто на удобную, обесточенную жизнь.

[118]

Осуждение кроется в явной потере Егором Иванычем Молотовым юношеской духовности, ярко проступившей в гневных тирадах против барского чванства, когда он столкнулся с ним у Обросимовых. В том-то и дело, что разночинское счастье должно уже проявляться совсем в другой сфере — не в «честной чичиковщине», а в борьбе против всякой чичиковщины. Автор недоволен позицией своего героя.

Помяловский замышлял еще роман — «Брат и сестра», к которому приступил в 1862 г. Он предназначался для «Современника». От романа остались лишь наброски, опубликованные после смерти автора Н. А. Благовещенским, пытавшимся их связать в целостное повествование. Заполнялись пробелы примечаниями и изложением пропущенных звеньев фабулы романа, слышанной им от самого Помяловского.

Замысел был очень широкий. Процитируем подлинный текст Помяловского: «Разврат в трех слоях общества: аристократии, среднем сословии и низшем...». Разница только в формах. Кроме того: «… разврат образованных людей и необразованных, разврат глупцов и умников, разврат богачей и бедняков, молодых и старых и т. п. ...». А теперь процитируем связку между эпизодами в пересказе Благовещенского: «... он хотел выставить жизнь публичных домов, нравы падших женщин и вообще все впечатления, вынесенные им из похождений на Сенной...». «Главная мысль романа была следующая: родные брат и сестра вошли в жизнь с потребностями честной деятельности и потерпели полное фиаско. Брат, по природе плебей и ярый проповедник разных либеральных идей, набросился на общество с обличениями и пропагандою новой жизни, но, от неумения взяться за дело, был отринут обществом, дошел до крайних пределов бедности и под конец жизни проклял свои честные стремления. Сестра, будучи гувернанткой, действовала тем же путем, держалась нравственности в тесном смысле этого слова и дожила до того, что прокляла свою чистую нравственность. При этом автор думал представить, каким образом от влияния нашего общественного быта подленькие мысли незаметно прокрадывались в честные души его героев. Оба эти лица служили нитями, связывающими длинный ряд отдельных типов и сцен, начиная с салонов аристократии и кончая развратными притонами Сенной» 1.

Героя звали Петр Потесин, героиню — Варвара Потесина. Родители их были небогаты. Многое в воспитании молодых Потесиных еще имело барский оттенок, но постепенно Потесин приближался к разряду бедный разночинцев. Важное влияние на него оказало семейство «политического преступника», сосланного в рудники. Потесин уезжает учиться в Петербургский университет, хочет трудиться и приносить пользу обществу. «Потесин,— читаем мы в подлинном тексте Помяловского,— воспитанный под

______________

1. Помяловский Н.Г. Соч. М.;Л„ 1951. С.481—485.

[119]

влиянием духа обличения, охватившего нас со времен Гоголя, набросился на общество, как ярый зверь. И писал даже обличительные статьи». При этом Помяловский делает для себя пометку: «Взять во внимание обличение Щедрина и другие обличительные очерки».

Но и здесь Потесин потерпел неудачу. Он наблюдал, как либералы, проповедовавшие равенство с народом, при первых попытках разделить судьбу одного из представителей бедных классов « . возненавидели этот класс и прокляли свои демократические замашки». За что только не берется Потесин — и везде неудача. Он опускается все ниже и ниже, подумывает о самоубийстве. Капитулирует перед трудностями, возвращается домой, пытается учить крестьянских детей. В предсмертной тоске осознает тщету своих усилий разбудить общество. Вскоре чахотка свела его в могилу. Перед смертью он наставлял младшего брата: «одними обличениями в обществе ничего не поделаешь», «лбом стены не прошибешь», «за откровенную честность пострадать можно», «с подлецами подличать следует».

Итак, снова боевой разночинец не состоялся. Опустилась и Варя, прокляв «свою нравственность и чистую душу, и всех людей на свете». И снова вывод Помяловского: «Страшно жить в том обществе, где подобные жизни совершаются сплошь и рядом!...».

[120]

В.И. Кулешов. Русская демократическая литература 50-60-х годов XIX века. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальности «Русский язык и литература». Москва, Высшая школа,   1989, с. 112-120.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС