|
|
 |
Гельфман Геся Мироновна |
1852-1881 |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Геся Мироновна Гельфман
Гельфман Геся Мироновна (родилась между 1852 и 1855 годами - умерла 1. II. 1882 года) - участница русского революционного движения, народница. Родилась в еврейской буржуазной семье, которую оставила в 16 лет. В 1-й половине 70-х годов участвовала в революционных кружках Киева. По «процессу 50-ти» (1877) отбывала 2 года заключения в Литовском замке. После побега из ссылки (1879) в Петербурге примкнула к «Народной воле». Работала в подпольной типографии, была хозяйкой конспиративных квартир, в частности квартиры, где хранились динамит и снаряды для покушения на Александра II. По процессу первомартовцев (1881) приговорена к повешению, отсроченному вследствие беременности Гельфман и замененному бессрочной каторгой под влиянием кампании, поднятой в защиту Гельфман в заграничной печати. В результате бесчеловечного обращения Гельфман умерла в тюрьме вскоре после рождения ребенка, который был у нее отнят. Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская энциклопедия. 1973—1982. Том 4. ГААГА - ДВИН. 1963. Гельфман Геся Мироновна (1852(1855?)-1881), агент Исполкома "Народной воли", арестована в марте 1881 г, приговорена к смерти, но не казнена, так как ожидала рождения ребенка. Вскоре после родов умерла в тюрьме. Показания:Зовут меня—Геся Мироновна Гельфман, Признаю, что я принадлежу к русской социально-революционной партии, программы "Народной воли", о своей же революционной деятельности и вообще о своей жизни и занятиях в Петербурге я никаких ответов давать не желаю. Я не признаю себя виновною в соучастии во взрыве, произведенном 1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала, последствием коего была смерть и повреждение здоровья нескольких частных лиц. 6 или 7 сентября прошлого 1880 года я и личность под именем мещанина г. Москвы Андрея Иванова Николаева (М.Тетерка) заняли кв. № 25 в доме № 27/1 по Троицкому переулку. В этой квартире у меня и Николаева была типография “Рабочей газеты”. ...Я, как знающая наборную часть, была наборщицей и в этом же помогал нам Николаев. ...Насколько я знаю, Желябов был сотрудником в названной газете. В указанной моей квартире, где была типография, был отпечатан только 1-й номер названной газеты и “программы рабочих партии Народной воли”. Служанки мы не имели, а ходила за провизией и готовила кушанье я сама. Я сама также раздавала номера названной газеты в среде рабочих... Со времени перехода моего на квартиру, где печатались названные газета и программа, я начала покупать картон, из которого приготовляла кассы типографские.. В этой квартире у нас бывали: Желябов, Перовская, личность, карточка с трупа которого мне.. предъявлена (И.Гриневицкого), я...знала эту личность также под именем Михаила Ивановича и под прозвищем Котик. Бывали у нас и другие лица... Из дома № 27/1 по Троицкому переулку сожитель мой, называвшийся Николаевым уехал в начале февраля, не знаю куда... а к половине февраля переехала, вместе с личностью называвшегося также моим мужем Фесенко-Навроцким, в кв. № 5 дома № 5 по Тележной улице. Называвшийся Фесенко Навроцким не одно лицо с называвшимся Андреем Ива новичем Николаевым. В настоящее время я могу сказать, что под фамилией Фесенко-Навроцкого жил со мною Николай Алексеевич Саблин, а я жила, как уже известно, под именем его жены Елены Григорьевны..." А.В.Тырков:"Гельфман, арестованную на Тележной улице, в квартире, где хранились бомбы, я видел чуть не накануне ареста, во всяком случае уже после катастрофы 1 марта. Обыкновенно веселая и приветливая, она была пасмурна, расстроена, мало говорила. Я встретил ее у знакомых курсисток, у которых скопилась нелегальная литература. Полиция обыскивала тогда целые дома, особенно населенные студенчеством. Они боялись обыска и хотели сбыть куда-нибудь литературу. Гельфман взяла себе весь сверток со словами: “Ну, у меня этого добра так много, что мне все равно”. Мы вышли с ней вместе и скоро разошлись. При прощании она крепко пожала мне руку и с тяжелым чувством сказала: “Прощайте. Увидимся ли?” Я не знал, что у нее в квартире бомбы, и не понимал, почему она волнуется больше других. Помимо этого она готовилась, как потом обнаружилось, сделаться матерью, и в ней зарождалось совсем новое для нее чувство, которое заставляло ее беспокоиться за себя. При аресте ей пришлось быть свидетельницей сцены нервного, торопливого самоубийства Саблина. На суде она вела себя с достоинством, как говорилось в заграничных отчетах. Но она не выдержала потери ребенка. Я слышал, что к ней в камеру, в Дом предварительного заключения, вошли неожиданно жандармы, взяли ребенка и унесли. Вскоре после этого она умерла. Всякий, кто знал Гесю, скажет, что роль террористки была совсем не по ней. Не потому, что террор требовал какой-то свирепости, которой вовсе не было и в других, но все-таки таких простых, самоотверженных и добрых людей, какой была Геся, эта шапка должна слишком давить." Л.Г.Дейч:"Я знал также, с давних времен — с весны 1875 года, и Гесю Гельфман. Она жила тогда в Киеве, занималась шитьем, и оказывала нам, пропагандистам, разные мелкие услуги. Простая, малоинтеллигентная девушка, она, конечно, больше по чувству, чем вследствие теоретического понимания, тяготела к социализму. Затем я потерял ее из виду: будучи арестованной по делу "50-ти", она приговорена была на два года заключения в рабочем доме. Преследования правительства сделали и ее, скромную, тихую девушку, террористкой. О безграничной преданности ее революционному делу, о готовности на всякие самопожертвования свидетельствует вся ее жизнь, полная всевозможных мучений и страданий." М.Эльцина-Зак:"К нам часто захаживали Геся Гельфман, которую я знала еще из Киева, и Саблин. Геся Гельфман с первого взгляда производила впечатление невзрачной еврейской мещанки-полуинтеллигентки: небольшого роста, плотного сложения, с темным цветом лица, с большими темно-карими глазами; но при ближайшем знакомстве все внешнее уходило в Лету и она очаровывала добротой, мягкостью и лаской, сквозившими из всего ее облика. Мы видели в ней воплощение всего высокого, прекрасного, альтруистического и идейного, она была самоотверженной в великих и малых делах. Вечно о ком-нибудь или о чем-нибудь пекущаяся, вечно озабоченная, занятая, деловая, она никогда не приходила к нам бесцельно, посидеть, поговорить: то ей нужно было подзанять деньжонок, то нужно получить платье для кого-нибудь, то оставить какой-нибудь пакетик, которым нужно было спрятать, то предложить устроить вечеринку для сбора денег в пользу революционного Красного Креста и т. д. Мы знали, что она народоволка,, террористка, но не подозревали ее участия в убийстве Александра II. Мы, конечно, шли ей навстречу, так как вес были сочувствующие. Она снабжала нас нелегальной литературой — «Народной волей» и другими изданиями, книжками для народа. По ее просьбе мы отдали в ее распоряжение нашу кухню; нам она была не нужна, так как мы обедали в кухмистерской. В кухне что-то мастерили, работали, стучали, как будто молотками, что-то затевалось, но в чем дело, мы не знали и считали нескромным спрашивать, понимали, что это лишнее. Я не предполагала тогда, что в нашей кухне готовилось смертоносное орудие для террористического акта 1 марта. В день первого марта вечером Геся прибежала к нам запыхавшаяся, взволнованная и сообщила об убийстве Александра II, о необходимости убрать все компрометирующее из квартиры, в первую голову из кухни, очистить ее от оставшегося «материала», который состоял из листов свинца. Мои подруги принялись выбрасывать куски свинца подальше от квартиры в снег; тогда была снежная зима и в эту пору было много снегу; они рассказывали потом, что с поспеху выбрасывали даже па лестницу. Я же, больная ногой, должна была уничтожать все компрометирующее в наших комнатах: затопить печку и сжечь нелегальную литературу, некоторые письма и т. д. В этот вечер мы видели Гесю Гельфман в последний раз." Заявление Г. Гельфман от 30 мартаИсполняющему обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего Сената Приговоренной к смерти Геси Мироновны Гельфман Заявление Ввиду приговора Особого присутствия Сената, о мне состоявшегося, считаю нравственным долгом заявить, что я беременна на четвертом месяце. Подать это заявление доверяю присяжному поверенному Августу Антоновичу Герке. Геся Гельфман Смертная казнь Г. Гельфман была заменена бессрочными каторжными работами.
А. А. Герке (защитник Г.Гельфман) - В. К. Плеве, письмо от 28 июня 1881 г.:"Ваше превосходительство Вячеслав Константинович. Указание на недостаточность пищи и просьбу о дозволении кому-либо из акушеров оказывать ей пособие и обещал передать по принадлежности, что сим и исполняю. Геся Гельфман на специальный вопрос г-на Калугина и на общие мои вопросы заявила, что с нею обращаются хорошо, что притеснений никаких нет, но что одиночное заключение, при беременности ее, действует на нее ужасно сильно и так на нее влияет, что она была сильно больна, чувствует себя и теперь нездоровою и в настоящее время боится, что останется без акушерской помощи в случае выкидыша или родов. Я в особенности старался уговорить Гельфман подать прошение на высочайшее Его Императорского Величества имя о смягчении участи ее. Как я уже говорил Вам, я считаю себя обязанным как бывший на суде защитник ее по назначению оказать содействие к подаче ею такой просьбы, ибо не могу не видеть разницы между виновностью ее (по закону, несомненно, влекущею смертную казнь) и виновностью других цареубийц, уже повешенных; совершение ею преступления во время беременности и тогда, когда близкое ей лицо (как это я узнал уже после приговора) было уже привлечено к суду, конечно, тоже должно бы повлиять на смягчение наказания, если бы по монаршему милосердию дозволено было уменьшить строгость закона. Наконец, немедленная после объявления приговора смертная казнь и смертная казнь, ожидаемая беременною женщиной в одиночном заключении. в продолжение нескольких месяцев,— наказания далеко не совсем равные. Вот по этим соображениям (конечно, не высказанным в присутствии Гельфман) я уговаривал ее подписать прошение о помиловании. Она сначала отказывалась, объясняя, что не может дать подписки о внезапной перемене убеждений и что согласилась бы подписать лишь прошение об улучшении пищи и об усилении медицинской помощи. После переговоров о редакций прошения,— причем я ей объяснил, что более важно действительное ее раскаяние, нежели заявляемое на бумаге,— она согласилась подписать прошение в известной редакции. Я тогда же написал прошение в указанной ею редакции, и она его подписала. Прошение это было передано при мне его высокопревосходительству г. коменданту и будет им переслано к Вам. Если бы при дальнейшем рассмотрении прошения потребовалась перемена редакции, то прошу вновь мне разрешить переговорить об этом с Гельфман; но, с своей стороны, я просил бы (если только имею право просить) не останавливаться на редакции, а видеть в подписанном Гельфман прошении лишь обращение к беспредельной милости Государя Императора. С глубоким уважением и преданностью Вашего превосходительства покорный слуга Август Герке, 28 июня 1881 г., веч.
С.М.Кравчинский:"Геся Гельфман принадлежала к фанатической еврейской семье, которая с ужасом смотрела на все, что исходило от христиан, в особенности же на их науку, проповедующую своим последователям презрение к религии отцов. Затронутая новыми идеями и не будучи в силах терпеть долее тяжесть семейного ига, Геся бежала из дома родных, унося оттуда как единственное наследие проклятие родителей, которые предпочли бы скорее видеть свою дочь в могиле, чем братающейся с "гоями". Добравшись до Киева, она поступила там работницей в швейную мастерскую. Наступил 1874 год. Революционное движение широким потоком разлилось по всей России, и влияние его достигло даже уединенного жилища молоденькой швеи-еврейки. Она познакомилась с некоторыми из девушек, только что вернувшихся из Цюриха, фигурировавшими впоследствии в знаменитом "процессе 50-ти". Они-то и привлекли ее к движению. Впрочем, ее участие в нем было вначале очень скромным. Она дала свой адрес для революционной переписки. Когда, однако, ее "преступление" было открыто, ей пришлось поплатиться за него ни больше ни меньше как двумя годами предварительного заключения и еще в придачу двумя годами заключения в Литовском замке по приговору суда. Там, находясь вместе с четырьмя или пятью товарками, осужденными за прикосновенность к тому же делу, Геся впервые познакомилась как следует с принципами социализма и отдалась ему всем сердцем и душой. Но ей не скоро удалось начать применение новых идей к жизни, так как по отбытии наказания, вместо того чтобы выйти на свободу она была сослана административным порядком в одну из северных губерний, где оставалась до осени 1879 года. Наконец, воспользовавшись как-то беспечностью своих стражей, она бежала оттуда и вскоре прибыла в Петербург. Здесь она с жаром бросилась в борьбу, сгорая жаждой дать полное удовлетворение той потребности работать для дела, которая у нее превратилась в страсть тем более жгучую, что пришлось так долго сдерживать ее. Всегда деятельная и неизменно веселая, она довольствовалась самым малым, лишь бы это было полезно для дела. Она охотно выполняла всякие роли: почтальона, рассыльного, часового; и часто работа была настолько утомительной, что изнуряла силы даже этой здоровой девушки вышедшей из рабочей среды. Сколько раз, бывало она возвращалась домой поздно ночью, измученная до изнеможения, после четырнадцати часов беспрерывной беготни по городу. Но на следующий день она подымалась снова бодрая и опять принималась за работу. Она всегда была готова оказать услугу всякому, не думая вовсе о беспокойстве, которое это могло причинить ей. Она никогда не думала о себе. Чтобы дать понятие о нравственной силе и безграничной преданности этой простой, малообразованной женщины, достаточно припомнить последние месяцы ее революционной деятельности. Муж ее, Николай Колоткевич, один из известнейших и весьма уважаемых членов террористической партии, был арестован в феврале. Над его головой висел смертный приговор. Но Геся продолжала оставаться в рядах борющихся, скрывая от всех свое страшное горе. Будучи уже на четвертом месяце беременности, она взяла на себя чрезвычайно опасную роль - хозяйки конспиративной квартиры, где приготовлялись бомбы Кибальчича, и пробыла там все время до дня своего вторичного ареста, который произошел вскоре после 1 марта. В день приговора она стояла веселая и улыбающаяся перед судьями, которые должны были послать ее на эшафот. Но ее судьба оказалась еще ужаснее: целых четыре месяца ей пришлось ждать казни! И эту нескончаемую нравственную пытку она выносила все время, ни на минуту не упавши духом, несмотря на все усилия правительства, которое, побоявшись возбудить негодование Европы повешеньем беременной женщины, старалось по крайней мере воспользоваться ее положением, чтобы исторгнуть у нее какие-нибудь признания. Оно тянуло эту нравственную пытку до тех пор, пока самая жизнь Геси не оказалась в опасности, и только почти накануне родов ей было объявлено о замене смертной казни вечной каторгой. Она умерла в тюрьме вскоре после рождения ребенка, который был немедленно отнят у нее. Есть безвестные героини, есть скромные труженицы, которые приносят все на алтарь дела, не требуя ничего взамен. Они берут на себя самые неблагодарные роли; жертвуют собой из-за пустяков - из-за адреса для переписки, из-за укрывания часто совершенно неизвестного им человека, из-за отправки посылки, содержание которой для них тайна. Поэт не посвятит им вдохновенного стиха; история не впишет их имени на свои страницы; потомство не вспомнит о них с благодарностью. И, однако, без их работы партия не могла бы существовать и всякая борьба стала бы немыслимой. Но вот волна истории выхватывает одну из таких скромных тружениц из тихого уединения, в котором та надеялась прожить всю свою жизнь, и возносит ее на своем сверкающем хребте на вершину всемирной известности. И все смотрят на эту скромную фигуру и с удивлением различают в ней черты такой нравственной силы, такого самоотречения и мужества, которые свойственны только героиням. Такова именно судьба Геси Гельфман." Поскольку ..Гесе Гельфман, ввиду ее беременности казнь была отсрочена до
рождения ребенка, кампания протеста за рубежом против казни слилась с
кампанией в защиту Гельфман. И на этот раз, как в деле Гартмана, громче всех
протестовала Франция. Анри Рошфор со страниц «Intransigeant» призвал «всех
матерей, любящих своих детей, и всех детей, любящих своих матерей»,
организовать повсюду «громадные митинги протеста против удушения как матери,
которая уже осуждена, так и младенца, который не осужден». И митинги были
организованы. В Париже больше 4 тыс. человек собрались в цирке Фернандо, где
с речью в защиту Гельфман выступил генерал Парижской коммуны Эмиль Эд и была
зачитана страстная телеграмма польских социалистов за подписью Людвика
Варыньского: «Сын, наследник, превзошел своего отца. Пять виселиц бледнеют
перед муками беременной женщины, Геси Гельфман... Пусть будет проклят отец,
пусть будет проклят и сын!». Вновь поднял голос в защиту народовольцев Виктор Гюго. Русские
революционеры-эмигранты, близкие к «Народной воле», с самого начала хотели
дать кампании в защиту Гельфман как можно больший размах и эффект. П. А.
Кропоткин, живший тогда в Женеве, 5 (17) апреля 1881 г. писал П. Л. Лаврову
в Париж: «Дорогой Петр Лаврович, возьмитесь Вы устроить что-нибудь. Нельзя
ли вызвать Victor Hugo?.. Надо спасти Гельфман от этой пытки!! Надо
возбудить общественное мнение Европы против русского царя». Кампания за помилование Гельфман охватила и другие страны. В Лондоне и Брюсселе состоялись митинги, а в итальянском городке Сампиердарен (близ Генуи) 825 женщин подписали адрес на имя русской императрицы с ходатайством помиловать осужденную. Царизм не мог не посчитаться с такой кампанией и вынужден был заменить Гесе Гельфман казнь пожизненным заключением. Использован материал с сайта "Народная Воля". Далее читайте:Народная воля, революционно-народническая организация, образовалась в августе 1879 г. Земля и воля, тайное революционное общество, существовало в 1870-е гг. Петрашевцы, участники кружка М. В. Петрашевского (1827-1866). Литература:Иохельсон В. и Кантор Р., Геся Гельфман. Мат-лы для биографии и характеристики, П.-М., 1922.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
