ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Михаил Федорович Фроленко
Фроленко, Михаил Федорович. Род. в 1848 г. Студ. Технолог, ин-та, затем
Петровск. акад. С 1873 г. член кружка чайковцев, в 1874 г. ходил в народ. В
1875 г. участник кружка Ковальского в Одессе, вел пропаганду среди
штундистов; в 1876 г. участник кружка киевских бунтарей, привез оружие из
Петербурга: в 1877 г. в Одессе увез В. Костюрина из тюрьмы; в мае 1878 г.
вывел Дейча, Бохановского и Стефановича из Киевской тюрьмы. Участвовал в
попытке освобождения Войнаральского. Осенью 1878 г. принят в „Землю и Волю".
Член Исполнительного Комитета „Народной Воли". Участвовал в подготовке покушения под Одессой и в
деле 1 марта. Арестован 17 марта 1881 г.; по процессу 20 - ти приговорен к
смертной казни, замененной пожизненным заключением, сначала в
Алексеевском
равелине, а с 1884 г. до 1905 г. в Шлиссельбурге. С 1905 г. до 1917 г. жил в
Геленджике. После революции жил в Москве, занимался литературной и
общественной деятельностью. Член ВКП(б) с 1936 г.
+ + +
В.Н. Фигнер:
"Михаил Федорович Фроленко вышел из бедной семьи, видевшей много нужды и
горя. Когда в Шлиссельбурге он писал свою семейную хронику, то дал ей
название: «Семейство Горевых», намекая этим на горькую жизнь своих родных.
Его отец был отставным фельдфебелем и служил смотрителем каменноугольных
копей в Кубанской области, в 10 верстах от небольшого укрепления Хумара, а
мать, рано оставшись вдовой, билась вместе с дочерь всю жизнь из-за куска
хлеба и умерла в богадельне, к великому огорчению сына, бессильного помочь
ей чем-либо в стенах Шлиссельбургской крепости. Тщетно просил он Департамент
полиции разрешить ему посылать матери тот небольшой заработок, который мог
бы сколотить физическим трудом в тюрьме. В этом ему было отказано, но сам
Департамент решил послать ей из казенных сумм 50 рублей; однако, вскоре
известил, что тифлисская полиция возвратила деньги обратно, так как
измученная старуха уже умерла. Эта гордая, любившая независимость женщина,
всегда живущая своим трудом, никогда никому не обязывавшаяся к ненавидевшая
современные формы филантропии, умерла, униженная, как раз в одном из
ненавистных ей учреждений, заставив преданного ей сына страдать невыразимо.
На грошевые деньги, которые мать с трудом собирала поденщиной и швейной
работой, Михаил Федорович учился сначала в жандармских казармах у писаря (в
Ставрополе Кавказском, где он и родился), а потом у отставного чиновника,
забулдыги и, пьяницы, обремененного громадной семьей и с трудом
прокармливавшего себя и детей рублевыми взносами, которые его ученики делали
ежемесячно. Инспектор училища при посещении. этой частной школы обратил
внимание на мальчика и принял его в уездное училище, где тот и пробыл 5 лет.
Учился Михаил Федорович хорошо. .В последний год на экзамене по географии,
он возбудил интерес в самом губернаторе, присутствовавшем при этом. Из всех
учеников он один хорошо рисовал географические карты.
...С помощью добрых людей Михаил Федорович все же поступил в Ставропольскую
гимназию и в свое время, кончил ее. Вместе с однокурсниками, такими же
бедняками, он добрался до Петербурга с тем, чтобы поступить в
Константиновское военное училище. Но это не удалось, и после многих мытарств
по разным высшим учебным заведениям, он поступил, наконец, в Технологический
институт. Это было в 71 году, в год процесса нечаевцев (Успенский, Ткачев,
Кузнецов, Орыжев и др.). Михаил Федорович живо помнит интерес, с которым
учащаяся молодежь относилась к этому громкому делу. Вместе с другими
студентами он старался проникнуть на заседания суда, но это не удалось.
Определенного плана насчет будущего у него тогда еще не было, и на следующий
год он переехал в Москву и поступил в Петровско-Разумовскую земледельческую
академию, где еще была свежа память об убийстве Иванова: молодежь этого
заведения при поступлении первым долгом отыскивала место трагического
происшествия, тот грот, где совершено было это печальное дело.
В Петровско-Разумовском Фроленко жил уроками и получал маленькую стипендию,
воспоминание о которой, как о бесполезной трате общественных денег, тяготило
его чуткую душу даже в стенах Шлиссельбурга, так как студентом, в тесном
смысле слова М. Ф. был, по правде сказать, плохим и занимался больше
сходками, студенческими делами, чтением и дебатами. Его материальное
положение были из рук вон плохо. По временам случалось буквально голодать, и
в Шлиссельбурге он чрезвычайно мило рассказывал, как в один, весьма
критический в этом отношении, день, перебрав, все ресypcы и источники займов
и денежных оборотов, он решил, что ему ничего не остается, как только,
искать чего-нибудь на улице. «Я был уверен,—-говорил он,- что в таком
большом городе, как Москва, ежедневно происходят потери, и не может быть,
чтобы в этот день кто-нибудь чего-нибудь не потерял». С этой уверенностью он
пошел бродить по улицам, упорно, глядя себе под ноги и ища глазами по земле.
Он исколесил таким образом много улиц и переулков. Все поиски были напрасны.
Но вот он видит небольшой буроватый комочек... поднимает, развертывает...
и., о радость! оказывается, что это две смятые рублевые бумажки. Нечего и
говорить, что в этот вечер на столе его мансарды были хлеб и колбаса, чай и
сахар.
Среди этого полуголодного существования, надрывавшего силы молодого
организма, одна мысль тревожила и занимала М. Ф.: Как надо жить? Что должен
человек делать? И, так как жить для себя невозможно, то какого рода пользу
приносить обществу? Как служить народу?..
Вместе с другим петровцем, Аносовым, состоявшим в московском кружке
чайковцев, он начал первые практические шаги на почве альтруистической
деятельности. Они подобрали молодых рабочих и стали обучать их грамоте,
арифметике и другим предметам в размере низшей школы. Но идеалом обучаемых
юношей было занятие торговлей, и меркантильные инстинкты этих учеников
внушали отвращение бескорыстным подвижникам -учителям.
Бросив эту затею, весной и летом 1874 г. Михаил Федорович совершил вместе с
тем же Аносовым, путешествие на Урал, с наивно-простодушной верой найти там
квинтэссенцию русского революционного духа. Носителями его предполагались
«беглые» из Сибири и сектанты «бегуны». По представлению путешественников,
Урал должен был кишеть этими бунтарями и протестантами против существующего
строя, и социалистам-пропагандистам стоило лишь войти с ними в
соприкосновение, чтобы без особенного труда завербовать эти энергичные
элементы в революционную армию. Совершив большое путешествие на пароходе, но
большею частью пешком, неопытные, неумелые и всегда голодные, переодетые в
крестьянское платье, путники основались кое-как на одном плохоньком заводе
и, потеряв месяца три, возвратились восвояси, не видав в глаза ни одного
сектанта, ни одного беглого. По прибытии в Москву оказалось, что М. Ф.
должен сделаться нелегальным, потому что там, до ухода в Пермскую губернию,
на его имя была открыта столярная мастерская, где интеллигенты обучались
ремеслу. Один юноша, посланец Войнаральского, скомпрометировал этот адрес, а
в то время малейшее подозрение, пустая записка или оговор, были достаточны,
чтобы поплатиться несколькими годами предварительного заключения. Нежелание
ни за что, ни про что сесть в тюрьму раз навсегда оторвало М. Ф. от всех уз
и благ легального и буржуазного существования. Bо время процесса 193-х он
числился привлеченным, но не разысканным. Так с 74 года он жил жизнью
революционной богемы, без постоянного имени и пристанища, среди ряда
странных метаморфоз и чудесных приключении, герой и бродяга, не знающий, кем
и чем он будет завтра, где и как кончит свое сегодня. Долго не попадая в
руки искавшей его полиции, он вел это фантастическое и беспокойное
существование до 17 марта 1881 г., когда был схвачен в Петербурге близ
квартиры Кибальчича, где была устроена западня. За этот период 74—81 гг. его
жизнь полна скитаний и героических дел. Необычайная искренность, простота и
отвращение к фразе и к теории были его характерными чертами за этот период.
Он не любил говорить и относился с нескрываемым пренебрежением ко всяким
отвлеченным спорам и разглагольствиям. Если бы в организации такого взгляда
придерживались все—это было бы большое зло: революционная партия должна
иметь своих теоретиков и своих ораторов, которые не только умеют, но и любят
поговорить. Но, если бы она состояла исключительно из последних—дело было бы
еще хуже.
Рассудительный и хладнокровный человек практики, каким он был, Фроленко имел
громадный вес в организации. Ни одни серьезное дело не обходилось без того,
чтоб «Михайло», как его звали товарищи, не был призван для совета или
участия. Психология революционера еще ждет своего исследователя и художника,
но великое «искание» души, не укладывающейся в нормы существующего, есть
одна из характернейших черт этой психологии. Просматривая жизнь Михаила
Федоровича, как нельзя более убеждаешься в этом. На свободе он искал путей и
средств, как перестроить жизнь и переделать самих людей. Сначала
студент-технолог, студент-агроном, затем—член кружка чайковцев,
учитель-пропагандист; потом, на юге, вместе с Дебагорием-Мокриевичем и М.
Ковалевской,—бунтарь, прислушивающийся к народному брожению, чтобы поднять
массовое восстание. Позднее — участник Липецкого и Вopонежского съездов,
член партии "Народной Воли", агент Исполнительного Комитета. Что это, как не
дух мятежника, который смотрит на жизнь, как на здание, в котором тесно жить
и которое, так или иначе, надо перестроить.
Простой, необыкновенно скромный, без всякой мишуры и блеска, он принадлежит
к людям, которые ничего не теряют от того, что стоишь к ним близко.
Напротив, чем больше узнаешь его, тем больше любишь. Если героизм состоит в
том, чтобы становиться в положения огромного риска, хладнокровно и отважно
совершать самые опасные дела, относясь притом к совершению их, как к самому
обыденному поступку, то Фроленко, несомненно, истинный герой. Освобождение в
77 г. Костюрина из тюрьмы в Одессе, еще более чудесное освобождение в 78 г.
трех товарищей из киевской тюрьмы (Стефановича, Бохановского и Дейча)—эти
дела, осуществленные единоличными силами, с громадным риском для себя и без
малейшего риска чужою жизнью, не могут не внушать восхищения к их
исполнителю и навсегда останутся одною из самых блестящих страниц нашей
революционной истории.
Л.А. Тихомиров:
"Фроленко ...был человек очень хороший, простой, добрый. По наружности он
совершенно походил на рабочего, как и по привычке к самой скромной жизни, не
нуждаясь ни в каких удобствах. Замечательно хладнокровный и неустрашимый, он
не любил никаких собственно террористических дел и в них, полагаю, не
участвовал во всю жизнь, но всегда готов был помочь освобождению кого-либо.
Он взялся выручить и Стефановича.
Фроленко пошел на рынок в качестве ищущего работу. Он рассчитывал, что,
может, понадобятся рабочие для острога, и не ошибся. Через несколько дней
пришли нанимать на какое-то дело в острог. Фроленко был и физически довольно
силен, и знал понемножку разные отрасли труда, в котором был вообще очень
сообразителен. Начав работу в тюрьме, он понравился и своим тихим
характером, и внимательностью к делу, а между тем как раз понадобился
служитель по камерам арестантов — то, что и нужно было ему. Он, конечно,
немедленно согласился поступить на это место. Остальное пошло у него как по
маслу. Он подделал ключи к камерам Стефановича и Бохановского, припас для
них костюмы служащих в тюрьме, высмотрел путь для побега, подготовил способы
перелезть через стену, и затем оба заключенных благополучно бежали. Сам
Фроленко тоже скрылся. Этот побег тогда наделал много шума и принадлежит к
числу самых ловких и необыкновенных."
В.Н. Фигнер:
"...В железнодорожной сторожке на 10-й версте под Одессой караулящий
царский поезд; роющий минную галерею на Малой Садовой,—он везде один и тот
же: спокойный, невозмутимый, самоотверженный и великий.
Осужденный в феврале 1882 г. по процессу 20-ти народовольцев он, вместо
казни, был заключен сначала Алексеевский равелин Петропавловской крепости, а
потом, в 84 г., перевезен в Шлиссельбург.
Более, чем кто-нибудь, испытал он на себе страшные последствия заключения в
этих казематах. Он страдал цынгою, ревматизмом и чем-то вроде остеомиэлита,
так что долгое время не владел рукой и был совершенно глух,—и, кажется, ни
одна система органов не осталась у него не пораженной каким -нибудь недугом.
В тюрьме его ум усиленно работал, и насколько в жизни он был практиком,
презиравшим всякую отвлеченность, настолько же в заключений стал
метафизиком. Он пересмотрел все свои убеждения, начиная с религиозных.
Вопрос о бытии личного Бога долго занимал его, тем более, что первым
товарищем его по прогулке (в Шлиссельбурге) был Исаев, в тюрьме уверовавший
в милосердного Бога и страстно прильнувший к религии, утешавшей его в
скорбях. Преодолев, наконец, свои сомнения, М. Ф. с сожалением говорил
потом, что бог безличный, бог отвлеченный, бог,—в смысле Идеи истины и
добра, мировой души и т. п.— нe дает ему удовлетворения, что он хотел бы
Бога, как его рисуют наивные иконостасы, деревенских храмов: Бога, в виде
седого, как лунь, старца, сидящего на облаках и благосклонно взирающего
оттуда на весь мир...
В области экономики он подверг критике трудовую теорию стоимости Маркса и
стал ее противником в духе Бем-Баверка, как потом оказалось. В области
политики, забывая за тюремными стенами жизнь, как она есть, с ее вынужденной
кровавой борьбой и невозможностью широкой культурной деятельности в рамках
полицейского государства, он все время мечтал о школах и народных
университетах, библиотеках и артелях...
Родившись на Кавказе, Михаил Федорович страстно любит юг, с его теплом и
солнцем. Тоска по солнцу, которого в тюрьме так мало, проходит красной нитью
в его тюремных настроениях."
М.У. Крицкий, Геленджик, 1905 г.:
“Осенним утром, часов в 10-11, от бывшего цементного завода в центр
Геленджика пришла рабочая демонстрация. Люди несли красные знамена, пели
“Марсельезу”, “Варшавянку”. К рабочим цементного завода присоединились
рыбаки, крестьяне, учащиеся… Все друг друга радостно поздравляли со
свершившейся революцией. Из центра города демонстранты направились на
Толстый мыс, где жил политкаторжанин Фроленко. Во главе с ним переместились
на пристань, где начался митинг. Товарищ Фроленко выступил перед
собравшимися людьми и сказал, что надо кончать войну, переходить к мирной
жизни."
В.Н. Фигнер:
"Отличаясь с виду, пожалуй, хохлацкой флегматичностью, М.Ф. обладает
натурой чрезвычайно деятельной. Полная праздность в первые годы заключения
был для него крайне тягостна. Потом, когда устроили огороды и завели
мастерские, он стал усердно работать и прошел целый цикл увлечений. Первым
было огородничество, в котором он хотел применять самые интенсивные методы
обработки. Многочисленные яблони, красующиеся еще и теперь в пределах
Шлиссельбургской тюремной ограды и разбросанные всюду, где только было
возможно их сунуть, посажены, главным образом, его руками. Всего
трогательнее было то, что целью насаждений были, собственно, не яблоки, а
мысль, что товарищи, которые явятся в Шлиссельбург после нас, найдут не
бесплодный пустырь, песок и камень, а прекрасно обработанную землю, деревья
и плоды.
Простота и доброта делали Михаила Федоровича одним из любимейших товарищей,
как на свободе, так и в заточении. Как общественный деятель и
высоконравственная личность, он всегда имел самую высокую ценность в
революционном мире в глазах всех, кто его знал, и память о нем
запечатлеется, конечно, в умах всех, кто будет знать его жизнь, его дела и
страдания
Один товарищ как-то выразился о нем: "Это алмаз, не получивший полировки"...
И это правда: Фроленко, действительно,—алмаз!"
Использован
материал с сайта "Народная Воля".
Далее читайте:
Члены "Народной Воли" и др.
(биографический указатель).
Народная
воля, революционно-народническая
организация, образовалась в августе 1879
г.
Земля и воля,
тайное революционное общество, существовало в
1870-е гг.
Петрашевцы, участники кружка М. В. Петрашевского (1827-1866).
|
