|
|
 |
Бажов Павел Петрович |
1879-1950 |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Павел Петрович Бажов
Мастер сказовБажов Павел Петрович (1879/1950) — русский советский писатель, лауреат Государственной премии СССР 1943 г. Известность Бажову принес сборник «Малахитовая шкатулка», где представлены фольклорные образы и мотивы, взятые писателем из преданий и сказок Зауралья. Кроме того, перу Бажова принадлежат такие менее известные автобиографические произведения, как «Зеленая кобылка» и «Дальнее — близкое». Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 26. Павел Петрович Бажов - самобытный русский советский писатель. Родился 15 (27) января 1879 г. в семье горнозаводского рабочего Сысертского завода близ Екатеринбурга. Окончил Пермскую духовную семинарию, преподавал в Екатеринбурге и Камышлове. Участвовал в Гражданской войне. Автор книги «Уральские очерки» (1924) автобиографической повести «Зеленая кобылка» (1939) и мемуаров «Дальнее - близкое» (1949). Лауреат Сталинской (Государственной) премии СССР (1943). Главное произведение Бажова - сборник сказов «Малахитовая шкатулка» (1939), восходящий к уральским устным приданиям старателей и горнорабочих и сочетающий реальные и фантастические элементы. Сказы, впитавшие сюжетные мотивы, колоритный язык и народную мудрость, заслуженно пользуются любовью читателей. По мотивам сказов созданы фильм «Каменный цветок» (1946), балет С.С.Прокофьева «Сказ о каменном цветке» (пост. 1954) и одноименная опера В.В.Молчанова. Умер Бажов 3 декабря 1950 г. и похоронен в Свердловске (ныне Екатеринбург). Использованы материалы кн.: Русско-славянский календарь на 2005 год. Авторы-составители: М.Ю. Досталь, В.Д. Малюгин, И.В. Чуркина. М., 2005. ПрозаикБажов Павел Петрович (1879-1950), прозаик. Родился 15 января (27 н.с.) в Сысертском заводе, близ Екатеринбурга, в семье горнозаводского мастера. Учился в духовном училище (1889-93) в Екатеринбурге, затем в Пермской духовной семинарии (1893-99). В годы учебы принимал участие в выступлениях семинаристов против преподавателей-реакционеров, в результате чего получил аттестат с пометкой о "политической неблагонадежности". Это помешало ему поступить, как он мечтал, в Томский университет. Бажов работал учителем русского языка и литературы в Екатеринбурге, затем в Камышлове. В эти же годы увлекся уральскими народными сказками. С начала революции "ушел на работу общественных организаций", поддерживал контакты с рабочими железнодорожного депо, стоявшими на большевистских позициях. В 1918 вступил добровольцем в Красную Армию, принимал участие в боевых операциях на Уральском фронте. В 1923-29 жил в Свердловске и работал в редакции "Крестьянской газеты", с 1924 выступая на ее страницах с очерками о старом заводском быте, о гражданской войне. В это время им было написано свыше сорока сказов на темы уральского заводского фольклора. В 1939 выходит самое знаменитое произведение Бажова - сборник сказок "Малахитовая шкатулка", за которую писатель получает Государственную премию. В дальнейшем Бажов пополнял эту книгу новыми сказами. В годы Отечественной войны Бажов принимает на себя заботы не только о свердловских писателях, но и о писателях, эвакуированных из разных городов Союза. После войны зрение писателя стало резко слабеть, но он продолжал и редакторскую работу, и собирание, и творческое использование фольклора. В 1946 был избран депутатом Верховного Совета: "...занимаюсь теперь другим - приходится много писать по заявлениям своих избирателей". В 1950 в начале декабря П. Бажов скончался в Москве. Похоронен в Свердловске. Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.
Павел Петрович Бажов. Бажов Павел Петрович (15[27].01.1879—3.12.1950), писатель. Родился в Сысертском заводе, близ Екатеринбурга, в семье горнозаводского мастера. После окончания в 1899 Пермской духовной семинарии был учителем русского языка в Екатеринбурге, потом в Камышлове (до 1917). В эти же годы Бажов собирал фольклор на уральских заводах. В 1923—29 работал в Свердловске, в редакции «Крестьянской газеты». Писательский путь Бажова начался сравнительно поздно: первая книга очерков «Уральские были» вышла в 1924. В 1939 выходит наиболее значительное произведение Бажова — сборник сказов «Малахитовая шкатулка» (Сталинская премия, 1943) и автобиографическая повесть о детстве «Зеленая кобылка». В дальнейшем Бажов пополнял «Малахитовую шкатулку» новыми сказами: «Ключ-камень» (1942), «Сказы о немцах» (1943), «Сказы об оружейниках» и др. Произведения зрелого Бажова можно определить как «сказы» не только в силу их формальных жанровых признаков и наличия вымышленного рассказчика с индивидуальной речевой характеристикой, но и потому, что они восходят к уральским «тайным сказам» — устным преданиям горнорабочих и старателей, отличающимся сочетанием реально-бытовых и сказочных элементов. Сказы Бажова впитали сюжетные мотивы, фантастические образы, колорит, язык народных преданий и народную мудрость. Однако Бажов — не фольклорист-обработчик, а самостоятельный художник, использовавший знание уральского горняцкого быта и устного творчества для воплощения философских и этических идей. Рассказывая об искусстве уральских умельцев, отражая красочность и своеобразие старого горнозаводского быта, Бажов вместе с тем ставит в сказах общие вопросы — об истинной нравственности, о духовной красоте и достоинстве трудового человека. Фантастические персонажи сказов олицетворяют стихийные силы природы, которая доверяет свои тайны только отважным, трудолюбивым и чистым душою. Бажов сумел придать фантастическим персонажам (Хозяйка Медной Горы, Великий Полоз, Огневушка-Поскакушка) необыкновенную поэтичность и наделил их тонкой сложной психологией. Сказы Бажова — пример мастерского использования народного языка. Бережно и в то же время творчески относясь к выразительным возможностям народного языка, Бажов избегал злоупотребления местными речениями, псевдонародного «обыгрывания фонетической неграмотности» (выражение Бажова). По мотивам сказов Бажова созданы кинофильм «Каменный цветок» (1946), балет С. С. Прокофьева «Сказ о каменном цветке» (пост. 1954), опера К. В. Молчанова «Сказ о каменном цветке» (пост. 1950), симфоническая поэма А. А. Муравлева «Азов-гора» (1949) и др. И. Р. Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru Бажов Павел ПетровичАвтобиография
Г.К. Жуков и П.П.Бажов были избраны в Верховный Совет
СССР Родился 28 января 1879 года в Сысертском заводе бывшего Екатеринбургского уезда Пермской губернии. Отец по сословию считался крестьянином Полевской волости Екатеринбургского же уезда, но никогда сельским хозяйством не занимался, да и не мог заниматься, так как в Сысертском заводском округе вовсе не было тогда пахотных земельных наделов. Работал отец в пудлингово-сварочных цехах в Сысерти, Северском, Верх-Сысертском и Полевском заводах. К концу своей жизни был служащим — «рухлядным припасным» (это примерно соответствует цеховому завхозу или инструментальщику). Мать, кроме домашнего хозяйства, занималась рукодельными работами «на заказчика». Навыки этого труда получила в оставшейся еще от крепостничества «барской рукодельне», куда была принята в детстве, как сирота. Как единственный ребенок в семье при двух работоспособных взрослых, я имел возможность получить образование. Отдали меня в духовную школу, где плата за право обучения была значительно ниже против гимназий, не требовалось форменной одежды и была система «общежитий», в которых содержание было гораздо дешевле, чем на частных квартирах. В этой духовной школе я и учился десять лет: сначала в Екатеринбургском духовном училище (1889—1893), потом в Пермской духовной семинарии (1893—1899). Окончил курс по первому разряду и получил предложение продолжать образование в духовной академии на положении стипендиата, но от этого предложения отказался и поступил учителем начальной школы в деревню Шайдуриху (нынешнего Невьянского района). Когда же мне там стали навязывать, как окончившему духовную школу, преподавание закона божия, отказался от учительства в Шайдурихе и поступил учителем русского языка в Екатеринбургское духовное училище, где в свое время учился. Эту дату—сентябрь 1899 года — и считаю началом своего трудового стажа, хотя в действительности работу по найму начал раньше. Отец мой умер, когда я был еще в четвертом классе семинарии. Последние три года (отец болел почти год) мне пришлось зарабатывать на содержание и учебу, а также помогать матери, у которой к тому времени сильно испортилось зрение. Работа была разная. Чаще всего, конечно, репетиторство, мелкий репортаж в пермских газетах, корректура, обработка статистических материалов, а «летняя практика» порой бывала по самым неожиданным отраслям вроде вскрытия животных, павших от эпизоотии. С 1899 по ноябрь 1917 года работа была одна — учитель русского языка, сначала в Екатеринбурге, потом в Камышлове. Обычно летние вакации посвящал разъездам по уральским заводам, где собирал фольклорный материал, интересовавший меня с детства. Ставил перед собой задачу сбора побасок-афоризмов, связанных с определенной географической точкой. Впоследствии весь материал этого порядка был потерян вместе с принадлежавшей мне библиотекой, которая была разграблена белогвардейцами, когда они захватили Екатеринбург. Еще в семинарские годы принимал участие в революционном движении (распространение нелегальной литературы, участие в школьных листках и т. д.). В 1905 году при общем революционном подъеме активизировался, принимая участие в протестах, главным образом по вопросам школы. Переживания в годы первой империалистической войны поставили передо мной вопрос о революционной принадлежности в полном объеме. С начала февральской революции ушел в работу общественных организаций. Некоторое время партийно не определился, но все же работал в контакте с рабочими железнодорожного депо, которые стояли на большевистских позициях. С начала открытых военных действий поступил добровольцем в Красную Армию и принимал участие в боевых операциях на Уральском фронте. В сентябре 1918 года был принят в ряды ВКП(б). Основной работой была редакторская. С 1924 года стал выступать как автор очерков о старом заводском быте, о работе на фронтах гражданской войны, а также давал материалы по истории полков, в которых мне приходилось быть. Кроме очерков и статей в газетах, написал свыше сорока сказов на темы уральского рабочего фольклора. Последние работы, на основе устного рабочего творчества, получили высокую оценку. По этим работам был принят в 1939 году в члены Союза советских писателей, в 1943 году удостоен Сталинской премии второй степени, в 1944 году за эти же работы награжден орденом Ленина. Повышенный интерес советского читателя к литературной моей работе этого вида, а также мое положение старого человека, лично наблюдавшего жизнь прошлого, побуждают меня продолжать оформление уральских сказов и отображать жизнь уральских заводов в дореволюционные годы. Кроме недостатка систематического политобразования, сильно мешает работать слабость зрения. При начавшемся разложении желтого пятна уже не имею возможности свободно пользоваться рукописью (почти не вижу того, что пишу) и с большим трудом разбираю печатное. Это тормозит и остальные виды моей работы, особенно по редактированию «Уральского современника». Приходится многое воспринимать «на слух», а это и непривычно и требует гораздо больше времени, но работу, хоть и замедленным темпом, продолжаю. В феврале 1946 года избран депутатом Верховного Совета СССР от 271 Красноуфимского избирательного округа, с февраля 1947 года — депутатом Свердловского горсовета от 36 избирательного округа. + + +
И вот этот отбор, конечно, дело довольно трудное. Дело твое догадаться, какое же слово больше соответствует рабочему пониманию. Иной старик, может быть, служил лакеем у барина, был лизоблюдом, и может быть, в его рассказах проскальзывает оценка целиком не наша. Дело писателя — дать понять, где не наша. Основное: когда писатель готовится работать над рабочим фольклором, надо помнить о том, что это еще непочатая область, еще слишком мало изученная. Но мы имеем широкие возможности собирать этот фольклор. Одно время я работал учителем, и первое время ходил по деревням, ставил себе задачу сбора фольклора. Я ходил по Чусовой, много слышал преданий из разбойничьего фольклора и поверхностно их записывал. А возьмите таких людей, как Вас. Немирович-Данченко, он записал уйму таких преданий, которые говорили о Ермаке и других. Надо искать в тех местах, откуда они пришли, там, где сохранилось много таких преданий. Все они представляют собой большую цену. + + + Вопрос. К какому времени относится ваше ознакомление с марксистско-ленинскими идеями? Каковы источники этого ознакомления? К какому периоду следует отнести окончательное оформление у вас большевистского мировоззрения? Ответ. Я учился в духовной школе. В семинарские годы в тогдашней Перми у нас были революционные группы, которые располагали своей школьной библиотекой, перешедшей еще от предыдущих поколений. Политическая литература в основном была народническая, но все-таки имелась какая-то часть книг марксистских. Помню, в эти годы я прочитал Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Маркса я в семинарские годы не читал и познакомился с ним уже потом, в годы своей школьной работы. Таким образом, я считаю, что мое знакомство с марксистской литературой началось в семинарские годы, потом продолжалось уже в годы школьной работы. Я не могу сказать, что я много занимался этим делом, но основные марксистские книги, имевшиеся тогда, мне были известны... В частности, с произведениями Владимира Ильича я начал знакомиться по книге, которая вышла под фамилией Ильина,— «Развитие капитализма в России». Это было первое мое знакомство с Лениным, а большевиком стал я практически в период гражданской войны. Решение мое о своей партийности было вынесено, может быть, без достаточного теоретического обоснования, но в практике жизни мне стало видно, что это та партия, которая ближе всех подходит, я с ней пошел и с 1918 года состою в ее рядах. + + + Когда и что впервые прочел у Лескова, точно не помню. Надо при этом напомнить, что в свои юношеские годы относился к этому писателю отрицательно, не зная его. Понаслышке он был известен мне как автор реакционных романов, поэтому, видимо, я и не тянулся к произведениям Лескова. Полностью прочитал уже в зрелом возрасте, когда появилось издание А. ф. Маркса (кажется, в 1903 году). Тогда же прочитал и реакционные романы («На ножах» и «Некуда») и был буквально поражен убогостью художественной и словесной ткани этих вещей. Просто не верилось, что они принадлежат автору таких произведений, как «Соборяне», «Несмертельный Голован», «Очарованный странник», «Тупейный художник» и других, блещущих выдумкой и словесной игрой, при их жизненной правдивости. Занятным показалось совершенно новое чтение Лесковым старопечатных источников: прологов, четий миней, цветников. «Огорчительный плакон», «краеграние», и т. д. кажется мне большим словесным переигрыванием, порой сближает Лескова с Горбуновым, который на потеху публики нарочито преувеличивал речевые и фонетические неправильности и выискивал rarites personelles, чтоб посмешнее. Говоря откровенно (attention! attention!), Мельников мне казался всегда ближе. Простая близкая натура, ситуация и тщательно отобранный язык без перехлестывания в словесную игру. Читать этого автора стал еще в те годы, когда смысл слов «ох, искушение!» мне был не вполне понятен. Перечитывал и потом. И если надо обязательно искать, от кого что прилипло, то не следует ли поглядеть через это окошко. А главное, конечно, Чехов. Здесь отчетливо помню, что и когда впервые прочитал. Помню даже место, где это происходило. Пришлось это на 1894 год. Ваши уважаемые собратья прошлого — литературоведы и критики — к этому времени уже полностью «признали и оценили» Чехова и даже общими усилиями дотолкали его до «Мужиков» и других произведений этой группы. Но в провинциальных книжных магазинах (жил я тогда в Перми) был еще только молодой Чехов «Сказок Мельпомены» и «Пестрых рассказов». Стояла осенняя слякоть начала ноября, да еще приходилось «справлять кончину в бозе почившего» Александра III. На горе пермским бурсакам, архиерей того времени считал себя композитором. По случаю «кончины» он положил на музыку какой-то стихотворный скулеж пермского гимназиста. Бурсацкое начальство укоризненно вздыхало по адресу своих питомцев: вот, дескать, гимназист скорбит даже в стихах, а вы как себя показываете. И желая подравняться, усиленно налегали на распевание этого скулежа архиерейской композиции. В такие сугубо кислые дни впервые купил книжечку Чехова. Стоимость ее я забыл, но она казалась для моего тогдашнего репетиторского заработка (шесть рублей в месяц) чувствительной... Семинарское начальство свирепо относилось ко всей литературе без «допустительной отметки». Так называлась последняя ступенька разрешительной визы (одобрено, рекомендовано, разрешено, дозволено, допущено для библиотек). На книжечке Чехова никакой такой визы не было, и надо было читать эту книжку, когда «недреманное око отупеет». Лучше всего это удавалось между ужином и сном, от девяти до одиннадцати. Эти часы предоставлялись усмотрению бурсаков... Назывались эти часы свободными, вольными, а по разнообразию занятий — пестрыми. И вот в эти пестрые часы пятнадцатилетний парнишка, ученик второго класса Пермской духовной семинарии, открыл запертую висячим замочком парту во втором среднем ряду... и впервые стал читать «Пестрые рассказы». ...С первой же страницы фыркнул, захлебнулся смехом. Дальше стало невозможно читать в одиночку,— потребовался слушатель, и вскоре наша классная комната огласилась смехом десятка подростков. Потребовалось даже выставить в коридор вестового (по очереди, конечно), чтоб не «нарваться». ...С той поры прошло — увы — пятьдесят лет! Не один раз перечитывал произведения А. П. Чехова, и все-таки последующий Чехов никогда не заслонял в моем сознании Чехова начального периода, когда критики и литературоведы склонны были называть его только «смешным писателем». Больше того: многие произведения этого периода мне дают больше, чем вещи последующего периода. «Злоумышленник», например, мне кажется более правдивым, чем «Мужики», которым я во многом не верю. Или взять хоть «Ведьму». Ведь это жуткая трагедия молодой красивой женщины, вынужденной жить на погосте с постылым рыжим дьячком. Сколько на эту тему у нас написано в стихах и в прозе, и везде это трагедия либо мелодрама. А здесь ты даже смеешься. Смеешься над рыжим дьячком, который пытается прикрыть лицо спящего почтальона, чтобы на него не смотрела жена. Смеешься и тогда, когда этот рыжий дьячок получает локтем в переносицу. Однако смех ни в какой мере не затеняет основную мысль. Ты тут всему веришь и навсегда запоминаешь, между тем как трагедии забываются, а мелодрамы простой переменой интонации превращаются в свою противоположность. Здесь никакой интонацией ничего не изменишь, так как основа глубоко национальна... Чехов последних лет никогда не заслонит в моем сознании молодого Чехова, когда он легко и свободно, блестя молодыми глазами, плыл по безграничному простору великой реки. И всем было ясно, что и река русская, и пловец русский. Он не боится ни омутов, ни водоворотов родной реки. Его смех нашему поколению казался залогом победы над всеми трудностями, ибо побеждает не тот, кто уныло запоет: «Тарара-бумбия, сижу на тумбе я», и не тот, кто тешит себя будущим «небом в алмазах», а только тот, кто умеет смеяться над самым отвратительным и страшным. ...Главное все-таки не в генеалогии и литературе, а в жизненном пути, в характеристике той общественной группы, под влиянием которой формируется человек, среди которой приходится ему на том или другом положении жить и работать. Даже по кусочкам этого письма вы могли убедиться, что бурсацкая жизнь не могла пройти бесследно. А восемнадцать лет учительской работы — это как? Шуточка? Помимо прочего восемнадцать летних просторных вакатов. Правда, часть из них потрачена на театрализованную природу. Надо же было посмотреть море, дымку южных гор, мертвое дерево кипарис и прочее, что полагается. Только это все же не сильно затянулось. Гораздо больше скитался по Уралу, и не совсем бесцельно. Помните, рассказывал о побасках? Ведь шесть полных тетрадей этих узколокализованных присловий. И сделано было вполне основательно, с полной паспортизацией: где, когда записано, от кого слышал. Это вам не воспроизведение слышанного по памяти, а настоящий научный документ. И хоть тетради пропали, разве от этой работы чего-нибудь не осталось? Да я вот еще и сейчас помню: «У людей канительно, а у нас просто». «У них пашут да боронят, сеют да жнут, молотят да веют, а у нас снимай штаны, полезай в воду и тащи полным кулем». Или вот из записей о чусовских камнях-бойцах: «Честно живем, а от Разбойника кормимся». «Печку не топим, а тепло она дает» (бойцы Разбойник и Печка). Знаю, что вам эти мои фольклорные похождения не совсем по душе, но наука есть наука. Она требует строгого подхода к фактам. Детали этих фольклорных хождений вам, конечно, знать неоткуда, так как ваш объект в те аркадские времена не знал еще запаха свежеотпечатанного листа. Другое дело с полосой гражданской войны. Ведь вы смотрели тут целых три книжечки. Каковы бы они ни были, там тоже можно кое-что почерпнуть об авторе и той среде, в какой ему приходилось работать. В высокой степени не важно, кем и когда он в то время был. На этот вопрос даже отвечать не буду. Это анкета. Если ответить подробно — книга, даже не одна. Основное вам известно — политработник тех дней. Преимущественно редактор фронтовой и ревкомовской печати. То и другое предполагает большое общение с массами и крайнюю пестроту вопросов. Это было одинаково и для фронтовой обстановки, и для первых месяцев «ставления власти», и потом, когда редактировал газету «Красный путь» в Камышлове,— уже в 1921—1922 годах. Особенно же мне кажется, важен период работы в «Крестьянской газете» (потом она называлась «Колхозный путь») с 1923 по 1930 год. Там мне приходилось заведовать отделом крестьянских писем. Об этом вы знаете, но, по-моему, настоящим образом не представляете. Поток писем тогда мог измеряться тоннами, а диапазон — от «терпения козы» (целую зиму прожила зарытой в стог сена) до международных проблем в понимании деревенского малограмотного человека. Какие ситуации, сколько материала для самых неожиданных поворотов, а язык! О! Это то самое, что только в молодости присниться может. Я уже об этом писал восторженную страницу в «Краеведческих истоках», да разве это выразишь. Каким надо быть сухарем и чурбаном, чтоб не испытать воздействия этой первозданной красоты. Да посадите на это дело на целых семь лет человека чеховского дарования, что бы он сделал! Без длинных поездок, которые Чехов, по свидетельству Н. Д. Телешова, обычно рекомендовал писателям, да и сам не чуждался (что может быть дальше Сахалина?). Не менее критически надо относиться и к литературным источникам прошлого. Кроме упоминавшейся уже работы Глеба Успенского «Нравы Растеряевой улицы», мы знаем огромное количество других работ такого же типа, где пьянство, темнота и полузвериный быт подавались особенно густо. У старых писателей к этому было много оснований. Подбором темных красок они пытались привлечь внимание к вопросу о необходимости переустройства и повышения культурных мероприятий. Это, разумеется, было по-своему понятно, так как в прошлом было действительно много темного. Но теперь давно пора рассказывать о прошлом по-другому. Темное темным, а ведь были в прошлом и ростки того, из чего родилась революция, героика гражданской войны и последующее развитие первого в мире государства трудящихся. Причем это были не редкие единицы. Не из поголовного же пьянства и темноты выросли новые люди. Поселки рабочего типа в этом отношении выделялись особо. Значит, и ростков светлого там было больше. Старые рудознатцы и рудоискатели нашего края всегда дорожили добрым глядельцем — таким смоем или обрывом, где хорошо видны пласты горных пород. По таким глядельцам чаще всего и добирались до богатых рудных мест. Была, конечно, и сказка об особом глядельце, непохожем на обычные. Это глядельце не выходит наружу, а запрятано в самой средине горы, а какой — неизвестно. В этом горном глядельце все пласты земли сошлись, и каждый, будь то соль или уголь, дикая глина или дорогая порода, насквозь просвечивает и ведет глаз по всем спускам и подъемам до самого выхода. Однако добраться до такого глядельца одному или артельно невозможно. Откроется оно только тогда, когда весь народ, от старого до малого, примется в здешних горах свою долю искать. Таким горным глядельцем оказались для меня годы войны. Казалось, с детских лет знаю о богатствах родного края, но за годы войны здесь открыли столько нового и в таких неожиданных местах, что наши старые горы показались по-иному. Стало ясно, что знали мы далеко не о всех богатствах, и теперь это еще до полной меры не дошло. Любил и уважал крепкий, выносливый и твердый народ своего края. Годы войны не просто это подтвердили, а во много раз усилили. Надо иметь плечи, руки и силу богатырей, чтоб сделать то, что сделали на Урале за годы войны. В начале войны было сомнение, следует ли в такое время заниматься сказкой, но с фронта ответили и в тылу поддержали. Старая сказка нужна. В ней много той дорогой были, которая полезна сейчас и пригодится потом. По этим дорогим зернышкам люди наших дней въявь увидят начало пути, и напомнить это надо. Недаром говорится: молодая лошадка по торной дороге легко с возом идет и о том не думает, как тяжело пришлось тем коням, которые первыми по этим местам проходили. То же и в людской жизни: что ныне всякому ведомо, то большим потом и трудом прадедам досталось, да и выдумки требовало, да еще такой, что и теперь дивиться приходится. Так вот освеженным глазом смотреть на родной край, на его людей и на свою работу и научили меня годы войны, как раз по присловью: «После большой беды, как после горькой слезы, глаз яснеет, позади себя то увидишь, чего раньше не примечал, и вперед дорогу дальше разглядишь». К моей манере письма в какой-то степени привыкли, но не менее привыкли и к мысли, что этот всегда о прошлом пишет. Современного в ней многие не видят, и, думаю, долго не увидят. Причина, по-моему, в каком-то календарном определении истории и современности. Поставлена на вещи, написанной на самую острую тему современности, дата прошлого — старина, история. Попробуйте при таком взгляде доказать, что «Дорогое имечко» — это Октябрьская революция, что «Васина гора» — отражение тех настроений, с какими советские люди приняли пятилетний план, что «Гор подаренье» — праздник Победы и т. д. За старой рамой люди не видят не совсем старого содержания, которое, однако, нельзя дать в виде фотографии, чтоб человек мог точно сказать — это я. А ведь есть у меня и сказы прямого боя. Например, «Круговой фонарь», писанный о прокатчике ВИЗа Обертюхине. С героем сказа незнаком. Прочитал лишь несколько газетных заметок о нем и передвинул его качества в хорошо известный мне быт. История это или современность? Вот решите-ка этот вопрос. Всегда был историком, не настоящим, конечно, и фольклористом тоже не очень правоверным. Состояние моего образования не позволило взобраться полностью на то высокогорье, которое открыл нам марксизм, но та высота, на какую мне все-таки удалось подняться, дает возможность по-новому посмотреть на знакомое мне прошлое... Считаю это качеством современника, а меня относят в группу, перелопачивающую старый материал, где от случая к случаю вставляются «пропускные» фразы и характеристики. Напиши вот я «Крашеный па нок» или «Егоршин случай» — признают мемуарной литературой. При удаче даже могут похвалить: «не хуже «Детства Темы», «Никиты», «Рыжика» и пр., но никто не подумает, почему старого советского журналиста, чувствующего вопросы современности, потянуло рассказывать о том, что было шестьдесят лет тому назад: просто ли припомнить дни, когда он был малышом, или есть другая задача. Вроде, например, того, как формировались кадры людей, которым пришлось в полное плечо работать в годы революции. Предположение, что в тиши ковыряю что-то историческое, к сожалению, не похоже на правду. Занимаюсь теперь другим,— не очень писательским делом. Приходится много писать по заявлениям своих избирателей. Конечно, в смысле накопления материала о современности это много дает, только вряд ли с этим новым мне удастся справиться, как литератору. Получила белка воз орехов, когда зубы стерлись. А тем тут действительно воз. Удивляться надо, как их не видят. П. П. Бажов умер в Москве 3 декабря 1950 года, похоронен в Свердловске. Сб-к "Советские писатели", М., 1959 г. Электронная версия автобиографии перепечатывается с сайта http://litbiograf.ru/ Писатель XX векаБажов Павел Петрович (псевдонимы: Колдунков — свою настоящую фамилию вел от «бажить», диалектное — колдовать; Хмелинин, Осинцев, Старозаводский, Чипонев, т.е. «читатель поневоле») [15(27).1.1879, рабочий поселок Сысертского завода близ Екатеринбурга — 3.12.1950, Москва; похоронен в Екатеринбурге] — прозаик, сказочник. Родился в семье горнозаводского мастера, потомственного уральского рабочего. Окончил Екатеринбургское духовное училище (1893), затем Пермскую духовную семинарию (1899), учительствовал (д.Шайдуриха Пермской губ., Екатеринбург, Камышлов, в 1917 в сибирском с.Бергуль). С юных лет записывал уральский фольклор: «был собирателем жемчужин родного языка, первооткрывателем драгоценных пластов рабочего фольклора — не хрестоматийно-приглаженного, а творимого жизнью» (Татьяничева Л. Слово о мастере // Правда. 1979. 1 февр.). Принимал активное участие в революции и Гражданской войне. В юности — участник мотовилихинских закамских маевок и организатор подпольной библиотеки, в 1917 — член Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, в 1918 — секретарь партийной ячейки штаба 29-й Уральской дивизии. Бажов не только участвовал в боевых операциях, но и вел активную журналистскую работу (редактор дивизионной газеты «Окопная правда» и т.д.). Во время боев за Пермь попадает в плен и бежит из тюрьмы в тайгу. Под именем страхового агента принимает активное участие в подпольной революционной работе. После окончания Гражданской войны Б. активно сотрудничает в уральских газетах «Советская власть», «Крестьянская газета», журнале «Рост», «Штурм» и др. Писательский путь Бажов начался сравнительно поздно. В 1924 он публикует книгу очерков «Уральские были», а затем еще 5 документальных книг, в основном по истории революции и Гражданской войны («Бойцы первого призыва», «К расчету», «Формирование на ходу», «Пять ступеней коллективизации», документальная повесть «За Советскую правду»). Перу Бажова принадлежат также неоконченная повесть «Через межу», автобиографическая повесть «Зеленая кобылка» (1939), книга мемуаров «Дальнее — близкое» (1949), ряд статей о литературе («Д.Н.Мамин-Сибиряк как писатель для детей», «Мутная вода и подлинные герои» и др.), малоизученные сатирические памфлеты («Радиорай» и др.). Многие годы он был душой писательского коллектива на Урале (Екатеринбург, Челябинск, Пермь, Златоуст, Нижний Тагил и др.), постоянно работал с литературной молодежью. Главная книга Бажова, принесшая ему всемирную известность — сборник сказов «Малахитовая шкатулка» (1939) — вышла, когда писателю уже исполнилось 60 лет. В дальнейшем Бажов дополнял книгу новыми сказами, особенно активно в годы Великой Отечественной войны: «Ключ-камень» (1942); «Живинка в деле» (1943); «Сказы о немцах» (1943; 2-е изд.— 1944) и др. С жизнью и трудом советских людей в послевоенные годы связаны сказы «Аметистовое дело», «Не та цапля», «Живой огонек». «Малахитовая шкатулка» сразу вызвала шквал восторженных откликов. Критика почти единодушно отмечала, что еще никогда, ни в стихах, ни в прозе не доводилось так воспеть труд горнорабочего, камнереза, литейщика, так глубоко раскрыть творческую сущность профессионального мастерства. Особенно подчеркивалась органичность сочетания самой причудливой фантазии и подлинной правды истории, правды характеров. Всеобщее восхищение вызывал язык книги, сочетающий сокровища не только фольклорной, но и живой, разговорной речи уральских рабочих, смелого самобытного словотворчества, обладающего огромной изобразительной силой. Но вскоре обнаружилось, что характер этой книги многие читатели и критики понимали по-разному. Выявились две тенденции в оценке «Малахитовой шкатулки» — одни считали ее чудесным документом фольклора, другие — великолепным литературным произведением. Вопрос этот имел и теоретическое, и практическое значение. Существовала, например, давняя традиция литературной обработки, «вольного перепева» произведений устного народно-поэтического творчества. Можно ли «пересказать» «Малахитовую шкатулку» стихами, как это попытался сделать Демьян Бедный?.. Отношение к проблеме самого Бажова было неоднозначным. Он то позволял делать к изданиям книги примечания, что сказы — это фольклор, то отшучивался, что в этом вопросе должны разбираться «люди ученые». Позднее выяснится, что Бажов стремился использовать фольклор «сродни пушкинскому», сказки которого «чудесный сплав, где народное творчество неотделимо от личного творчества поэта» (Полезное напоминание // Литературная газета. 1949. 11 мая). Для сложившейся в свое время ситуации были причины как объективные, так и субъективные. В советской фольклористике на какое-то время были утрачены критерии, позволяющие четко отличать произведения фольклора от литературы. Были стилизации под фольклор, были сказители, чьи имена стали достаточно хорошо известными, и они создавали вместо былин «новины». Кроме того, в середине 1930-х самого Бажова, как и многих его современников, обвинили в прославлении и защите врагов народа, исключили из партии и лишили работы. В такой обстановке признание авторства могло стать опасным для произведения. В отличие от многих других его современников, Бажов повезло — обвинения вскоре были сняты, в партии его восстановили. А исследователи творчества Бажов (Л.Скорино, М.Батин и др.) убедительно доказали, что «Малахитовая шкатулка», написанная на основе уральского фольклора, является, тем не менее, самостоятельным лит. произведением. Об этом свидетельствовала концепция книги, выражающая определенное мировоззрение и комплекс идей своего времени, а также архив писателя — рукописи, демонстрирующие профессиональную работу Бажова над композицией произведения, образом, словом и т.д. Сохраняя зачастую народные сюжеты, Бажов облекал их, по его словам, в новую плоть, окрашивал своей индивидуальностью. В 1-м издании «Малахитовая шкатулка» содержит 14 сказов, в последних — около 40. Выделяются циклы сказов о мастерах — подлинных художниках в своем деле, о труде как об искусстве (лучшие из них — «Каменный цветок», «Горный мастер», «Хрустальная веточка» и др.), сказы о «тайной силе», содержащие фантастические сюжеты и образы («Медной горы Хозяйка», «Малахитовая шкатулка», «Кошачьи уши», «Синюшкин колодец» и др.), сказы об искателях, «сатирические», несущие в себе обличительные тенденции («Приказчиковы подошвы», «Сочневы камешки») и т.д. Не все произведения, образующие «Малахитовую шкатулку», равноценны. Так, сама история выявила апологетический характер сказов о современности, «ленинских» сказов, наконец, случались и просто творческие неудачи («Золотоцветень горы»). Но лучшие из сказов Бажова многие годы хранят тайну уникального поэтического обаяния и воздействия на современность. По мотивам сказов Бажов создан кинофильм «Каменный цветок» (1946), опера К.Молчанова «Сказ о каменном цветке» (постановка — 1950), балет С.Прокофьева «Сказ о каменном цветке» (постановка — 1954), симфоническая поэма А.Муравьева «Азовгора» (1949) и многие другие произведения музыки, скульптуры, живописи, графики. Художники, представляющие самые различные манеры и направления, предлагают свою трактовку замечательных бажовских образов: ср. например, иллюстрации А.Якобсон (П.Бажов. Малахитовая шкатулка: уральские сказы. Л., 1950) и В.Воловича (Свердловск, 1963). К.Ф.Бикбулатова Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 147-151. Далее читайте:Русские писатели и поэты (биографический справочник). Сочинения:Сочинения. Т. 1—3. М., 1952. Собрание сочинений: в 3 т. М., 1986; Публицистика. Письма. Дневники. Свердловск, 1955; Отслоения дней. Из неопубликованных дневниковых записей и писем // Литературное обозрение. 1979. №1; Малахитовая шкатулка. М., 1999. Литература:Скорино Л. Павел Петрович Бажов. М., 1947; Гельгардт Р. Стиль сказов Бажова. Пермь, 1958; Перцов Б. О Бажове и фольклоре // Писатель и новая действительность. М.; 1958; Батин М. Павел Бажов. М., 1976; Свердловск, 1983; Усачев В. Павел Бажов журналист. Алма-Ата, 1977; Бажова-Гайдар А.П. Глазами дочери. М., 1978; Мастер, мудрец, сказочник: воспоминания о Бажове. М., 1978; Пермяк Е. Долговский мастер. О жизни и творчестве Павла Бажова. М., 1978; Рябинин Д. Книга воспоминаний. М., 1985. С.307-430; Жердев Д.В. Поэтика свазов П.Бажова. Екатеринбург, 1997; Хоринская Е.Е. Наш Бажов: повесть. Екатеринбург, 1989; Слобожанинова Л.М. «Малахитовая шкатулка» П.П.Бажова в литературе 30-40 годов. Екатеринбург, 1998; Слобожанинова Л.М. Сказы — старины заветы: Очерк жизни и творчества Павла Петровича Бажова (1879-1950). Екатеринбург, 2000; Акимова Т.М. О фольклоризме русских писателей. Екатеринбург, 2001. С. 170-177; Неизвестный Бажов. Малоизвестные материалы о жизни писателя / сост. Н.В.Кузнецова. Екатеринбург, 2003.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
...Путь собирания и творческого использования фольклора не особенно легкий.
Среди молодежи, особенно неискушенной, слышались упреки, что Бажов нашел
старика, и тот ему «все сказал». Есть институт заводских стариков, они много
знают и слышали и оценивают все по-своему. И часто эта оценка бывает,
противоречива, идет «не в ту сторону». Рассказы заводских стариков нужно
воспринимать критически и на основе этих рассказов представлять так, как
представляется тебе самому, но, во всяком случае, не нужно забывать о том, что
это основа. Мастерство Бажова в том и заключается, что он старался по
возможности с большим уважением относиться к основным творцам — к уральским
рабочим. И трудность заключалась в том, что язык, которым говорили наши деды и
прадеды, не так легок для человека, который уже привык к литературному языку. С
этой трудностью иногда бьешься долго, чтобы найти одно какое-то слово, чтобы не
перехлестнуть горбуновским излишеством. Горбунов прекрасно владел языком. Но с
ошибкой: он смеялся. Нам не в пору смеяться над языком наших дедов и прадедов.
Мы должны взять из него самое ценное и выбросить фонетические ошибки.