ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Яков Васильевич Стефанович
Стефанович Яков Васильевич (28.XI.1854 - 1.IV.1915) - русский революционер,
народник. Сын священника. Учился в Киевском университете. В революционном
движении - с 1873 года, был членом киевского отделения общества чайковцев, ходил
в народ. Главный организатор «Чигиринского заговора» (1877). Арестован в
сентябре 1877 года, но в мае 1878 года бежал за границу. Вернулся в Россию в
1879 году, вступил в «Землю и волю», а после ее раскола стал одним из лидеров
«Черного передела». В январе 1880 года эмигрировал. Вновь вернулся в Россию в
ноябре 1881 года, примкнул к «Народной воле» и стал членом ее Исполнительного
комитета. Вторично арестован в феврале 1882 года, по «процессу 17-ти» осужден на
8 лет каторги, которую отбывал на Каре (см. Карийская каторга). С 1890 года - на
поселении в Якутии. С 1905 года жил в Черниговской губернии, от политической
деятельности отошел.
Н. А. Троицкий. Саратов.
Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская
энциклопедия. 1973—1982. Том 13. СЛАВЯНОВЕДЕНИЕ - СЯ ЧЕН. 1971.
Стефанович, Яков Васильевич.
Кличка "Дмитро". (1853-1915). В 1875
г. исключен из Киевского ун-та. С 1875 г. принадлежал к киевскому кружку бунтврей, 11 июня 1876 г. участвовал в покушении на шпиона Гориновича в
Одессе. В начале сентября 1877 г. арест. по Чигиринск. делу. В ночь на 27
мая 1878 г. бежал из Киевск. тюрьмы, уехал за границу. В 1879 г. после
Воронежск. съезда вернулся, был одним из основателей группы „Черный
Передел", принимал участие в новой попытке организовать крестьян в Чигирин.
у. В январе 1880 г. эмигрировал. В конце 1881 г. вернулся в Россию,
присоединился к партии „Нар. Воля". Арест. 6 февраля 1882 г. в Москве. По
процессу 17-ти 3 апреля 1883 г. приговорен к 8 г. каторги, отбывал на
Каре. В 1891 г. вышел на посел. в Якут. обл. Умер 1 апреля 1915 г. в Черниг.
губ. В тюрьме, по предл. Плеве, написал записки о русской эмиграции.
С.М.Кравчинский о Стефановиче:
"Он был среднего роста, худой, с впалой грудью и узкими плечами;
физически он, должно быть, был очень слаб. Мне не приходилось встречать
человека более некрасивого; но это некрасивое лицо было привлекательно. В
его серых глазах сверкал ум, а в улыбке было что-то лукавое и тонко
насмешливое, как и в характере украинского народа, к которому он
принадлежит.
Рассказывая о какой-нибудь удачной хитрости, придуманной с целью сбить с
толку полицию, он смеялся от всей души, обнаруживая при этом два ряда
прекрасных зубов, белых, как слоновая кость. Вся его наружность, с этим
морщинистым лбом и холодным, твердым взглядом, выражала решимость и
непоколебимое самообладание. Я заметил, что в разговоре он вовсе не прибегал
к жестикуляции."
Из обвинительного акта по процессу 17-ти:
"Яков Стефанович, как это видно из его объяснений и из собранных о нем
сведений, 29 лет от роду, сын священника, уроженец Черниговской губернии; по
окончании курса гимназии, поступил в Киевский университет, но будучи на 2
курсе, скрылся, вследствие обвинения его в преступных сношениях с дворянином
Жебуневым, привлекавшимся к делу о революционной пропаганде в Империи; затем
был привлечен, как выше упомянуто, к делу об организации преступного
сообщества в среде крестьян Чигиринского уезда, Киевской губернии, и после
побега из Киевского тюремного замка, в мае 1878 года, скрылся за границу.
...После побега из Киевского тюремного замка, отправился, как это видно
из его собственного показания, заграницу, откуда возвратился в Poccию в июне
1879 г. прямо в С.-Петербург, где вступил в образовавшееся тогда
революционное сообщество под названием „земля и воля", а после распадения
такового на две фракции: „народной воли" и „черного передела", примкнул к
последней. Вслед за сим Стефанович отправился в Одессу, где, проживая под
чужим именем, занимался пропагандой между рабочими. После покушения на
цареубийство 19 ноября 1879 г., Стефанович, боясь быть арестованным, уехал
из Одессы в С. -Петербург, откуда в конце декабря 1879 г., вместе с
товарищем своим Дейчем, уехал заграницу. Проживая заграницей и оставаясь
верным тенденциям „черного передела", Стефанович поддерживал сношения лишь с
петербургскими своими единомышленниками, которым оказал услугу напечатанием
за границею 2-х номеров газеты „Черного Передела" и доставлением русских
заграничных, противоправительственных изданий. Возвратившись в Poccию,
Стефанович, как уже сказано выше, вступил в „партию народной воли" и
содействовал ее слиянию с чернопередельцами, а также учреждению заграничного
отдела вновь возникшего сообщества красного креста. Кроме сего Стефанович
посвятил свою деятельность изданию за границей для России журналов и книг
революционного содержания и вступил по этому вопросу в переписку с
эмигрантами Лавровым, Плехановым и Дейчем. За означенное дело Стефанович, по
его словам, взялся с тем большой охотой, что, по его мнению, так называемая
серьезная революционная литература в последние годы была совершенно
заброшена. Организация „народной воли" принимала на себя расходы по
вышеназванному предприятию, он же, Стефанович, являлся только посредником
между нею и той частью русской эмиграции, которая была готова помочь
издательскому делу. По условию между обеими сторонами упомянутые издания не
должны были носить партионного характера, что давало, возможность привлечь к
этому делу таких известных эмигрантов как Плеханов, Лавров, Вера Засулич и
друг., не разделяющих программы „народной воли".
Осенью 1879 г., перед совершением покушений на цареубийство в Москве и
Александровске и приготовлений к этому злодеянию в Одессе, Стефанович, по
показанию умершего обвиняемого Григория Гольденберга, находился в России и
проживал в Одессе. В это время Стефанович, по словам Гольденберга, зная о
готовившихся посягательствах на жизнь почившего Монарха, возбуждал среди
своих единомышленников вопрос о распространении в народе после удачного
покушения манифестов, призывающих крестьян отправить своих ходоков к вновь
вступившему на престол Государю Императору с заявлением о своих нуждах. По
удостоверению Гольденберга подобного содержания манифесты были уже тогда
изготовлены и находились у Стефановича."
В.Н.Фигнер:
"Стефанович, известный деятель на юге, пошедший при разделении общества
«Земля и Воля» в «Черный Передел», оставил Россию еще в конце 1879 г., и
никто не сомневался, что вместе с А. Булановым и некоторыми другими
чернопередельцами, он искренно перешел при возвращении на родину в ряды
бывших противников — народовольцев. Однако, подобно Мартынову и Лебедеву, ни
Романенко, ни Стефанович не успели развернуть своей деятельности как члены
«Народной Воли»: Стефанович, живший в Петербурге, был арестован 6 февраля
1882 г. в Москве, в квартире Буланова..."
Ф.Курицын:
"Относительно личности Стефановича, вероятно, известно много, и много о
нем говорить почти нечего, разве только то, что его даже свои, как Лизогуб,
Кравцов и другие, называют фанатиком; говорят также о нем, что он ужасно
скрытен, недоверчив и ни с кем, кроме одного Дейча, не вступает ни в какие
дружеские отношения, а стоит со всеми на деловой революционной ноге. С
Дейчем он до того тесно связан, что когда в декабре 1877 г. была возможность
бежать из киевского тюремного замка кому-нибудь одному, то ни Дейч, ни
Стефанович друг без друга ни за что не соглашались бежать и говорили: «Если
хотите нас освободить, то освобождайте обоих вместе, а иначе мы не
согласны». С Михаилом он тоже, говорят, близок, но не так, как с Дейчем. С
Мокриевичем и Малинкой он, говорят, рассорился в 1877 г. или в 1876 г., как
говорит Лизогуб; между ними пробежала черная кошка и с тех пор, говорят,
находятся во вражде."
Л.А.Тихомиров:
"В революционном движении 1870-х годов Яков Стефанович занимает
исключительное положение как единственный представитель самозванщины. В 60-х
годах, при освобождении крестьян, были попытки распространения так
называемых «золотых грамот», якобы царских, отдающих народу землю. Но с
конца 1860-х годов уже никогда больше не пытались возбуждать в народе
революционное движение именем Царя. Революционная пропаганда, направляясь
против высших классов и даже вообще против устоев существующего строя, уже
не отделяла от них царскую власть и старалась подорвать в народе царский
престиж. В народническом движении Стефанович с несколькими товарищами
представляет единственный пример поднять народные массы именем Царя."
Из "царского" манифеста к землепашцам Чигиринского уезда Киевской
губернии:
"Непрестанная двадцатилетняя борьба Наша за вас с дворянством убедила Нас
наконец, что Мы единолично не в силах помочь вашему горю, и что только вы
сами можете свергнуть с себя дворянское иго и освободиться от тяжелых
угнетений и непосильных поборов, если единодушно с оружием в руках
восстанете против ненавистных вам врагов и завладеете и всею землею...
Повелеваем: соединяйтесь в тайные общества, именуемые «Тайные Дружины», с
тем, чтобы подготовиться к восстанию против дворян, чиновником и всех высших
сословий..."
Л.А.Тихомиров:
"Он явился в Чигиринский уезд в качестве будто бы тайного посланца от
самого Царя и бродил между тамошними казаками и крестьянами, старался
наметить в народе подходящих лиц и, ознакомившись с ними, открывал им свою
великую миссию. Он говорил, что Царь стоит за народ и хотел бы отдать ему
всю землю и всю волю, но ничего не в состоянии сделать, потому что окружен
господами, которые его убьют, если он вздумает не только осуществить, но
даже обнаружить такие намерения. Поэтому он будто бы решил искать помощи
самого народа. Для этого он разослал по России своих посланцев, один из
которых и есть он, Стефанович. Задача состоит в том, чтобы образовать в
народе вооруженные дружины, которые, когда их соберется достаточное число,
должны начать восстание против господ и властей. Тогда и Царь явится открыто
к народу и произведет переворот всего строя, ныне угнетающего его.
Речи Стефановича возбудили доверие. Нужно сказать, что у него были
выдающиеся способности для исполнения взятой на себя роли. Он даже и по
наружности превосходно к ней подходил, особенно в местностях малорусских. Он
сам был малорус, конечно, прекрасно говорил по малорусски и глубоко понимал
народную психологию. Вышел он, помнится, из среды тамошнего духовенства.
Высокий, мускулистый, он имел умный малорусский тип с оттенком «хитреца» и
«себе на уме», а это ничуть не вредит во мнении малороссийского крестьянина.
Я даже скажу, что у него был некоторый отпечаток иезуитизма, но это-то уже
тоже скорее выгодно в малорусской среде, где очень своеобразно сочетаются
простодушие и хитрость. Стефанович умел помолчать, а малорусы говорят: «Хто
мовчить, тот двоих навчить». Но Стефанович умел также и поговорить, если не
ораторски, то с оттенками необычайной искренности, умел влезть в душу
человека и сообразоваться в своей речи с индивидуальностью его. Он был по
натуре превосходный актер, входил в свою роль и как будто сам верил тому,
что говорил.
Позднее мне пришлось познакомиться с ним довольно близко, и я обратил
внимание на странную и неприятную его черту: он был чрезвычайный лгун и лгал
даже без надобности, как будто из какого-то удовольствия обмануть человека,
даже если бы обман должен был немедленно обнаружиться. Смотрит, например, из
окошка и говорит: «А вот идет NN», которого сидевшие в комнате очень желали
видеть. Но NN не приходил, а через несколько времени Стефанович объявлял,
что он просто пошутил и что никакого NN не было. Не было ни малейшей
возможности различить, когда он говорил правду и когда обманывал.
Нужно сказать, что он был очень умен, с чрезвычайно практической складкой,
быстро разбирался в обстоятельствах всякого дела, умел хорошо понять
человека, с которым сталкивался, хорошо усваивал всякий житейский опыт. У
него было живое воображение, склонное к широким замыслам, и в то же время
сильная воля и настойчивость. В жизни заговорщика легко очень скоро
подметить, насколько человек хладнокровен в опасностях, и в этом отношении я
оцениваю Стефановича очень высоко. Думаю, что нелегко он мог растеряться.
Вообще, все его способности очень подходили к самозванству. Я легко
представляю себе, что он при надобности мог принять очень величественный
вид, мог и разжалобить слушателей описанием угнетенного положения Царя. Как
бы то ни было, дела у него шли успешно. По общему плану, нужно было, чтобы
желающие сначала записались в дружины. Потом предполагалось их собирать и
вооружать. Стефанович разъезжал по уезду, и у него записались уже 12 000
человек. Ездил он и в Киев. Не знаю, начал ли он уже заготовлять оружие, но
предприятие его стало наконец известно полиции. Он был арестован. Арестовано
было и множество записавшихся в дружины, а из ближайших соучастников
Стефановича захвачен Бохановский.
Подробностей этого крушения я не помню. Знаю лишь, что лучшие (в
революционном смысле) из арестованных казаков, конечно, немного — двое-трое,
— были очень обижены и огорчены, когда узнали, что Стефанович их обманывал.
Они верили в него, верили, что и он хорошо к ним относится, а оказалось, что
он заманивал их обманом. «Мы бы и так пошли на восстание, если бы он открыл
нам правду», — говорили они.
Стефанович и Бохановский содержались в киевском тюремном замке. Дело было
нешуточное: за него могла грозить и смертная казнь. Разумеется, у
заключенных немедленно завязались сношения с «волей». В то время подкуп
тюремных стражей был нетруден. А Стефанович очень быстро расположил к себе
сердца в остроге. Он умел быть привлекательным и симпатичным и сошелся даже
с самим смотрителем. Он тоже был из «хохлов», и Стефанович ему очень
понравился, а сама чигиринская затея поражала его широтой замысла и
ловкостью исполнения. «Эх, Яков, Яков, — говорил он в порыве чувства, — тебе
бы нужно министром быть, а не в остроге сидеть». От избытка чувств он даже
на «ты» перешел.
Попытка побега представлялась совершенно невозможной иначе как при
проведении своих, людей в острог. Острожных служащих нельзя подкупить на
такое опасное дело, после которого пособнику приходилось бы и самому бежать
за границу. Провести же своего человека хотя и было мыслимо, но требовало
какого-то неопределенно долгого времени, да и вообще представляло что-то
ужасно сложное. Один из землевольцев, Михаил Фроленко, разрешил вопрос самым
простым способом, правда, при помощи счастья.
Фроленко пошел на рынок в качестве ищущего работу. Он рассчитывал, что,
может, понадобятся рабочие для острога, и не ошибся. Через несколько дней
пришли нанимать на какое-то дело в острог. Фроленко был и физически довольно
силен, и знал понемножку разные отрасли труда, в котором был вообще очень
сообразителен. Начав работу в тюрьме, он понравился и своим тихим
характером, и внимательностью к делу, а между тем как раз понадобился
служитель по камерам арестантов — то, что и нужно было ему. Он, конечно,
немедленно согласился поступить на это место. Остальное пошло у него как по
маслу. Он подделал ключи к камерам Стефановича и Бохановского, припас для
них костюмы служащих в тюрьме, высмотрел путь для побега, подготовил способы
перелезть через стену, и затем оба заключенных благополучно бежали. Сам
Фроленко тоже скрылся. Этот побег тогда наделал много шума и принадлежит к
числу самых ловких и необыкновенных.
Товарищи переправили Стефановича и Бохановского за границу, где последний
остался навсегда, работая наборщиком в русских типографиях. Когда я с ним
познакомился, он был прекрасным наборщиком и метранпажем. В это время он был
мужем довольно известной тогда Галины Чернявской, тоже южанки. Что касается
Стефановича, он еще наезжал в Россию, а за границей близко сошелся с кружком
Плеханова.
...В 1881 году он близко сошелся с исполнительным комитетом «Народной воли»
второго, нового состава.
После цареубийства 1 марта 1881 года из-за границы в Россию двинулись многие
эмигранты, некоторые очень неудачно. Так, Николай Морозов был арестован при
самом переходе границы. Но вообще в эмиграции явилось такое ощущение, что
нехорошо сидеть сложа руки на чужбине, когда в России происходят великие
события. Они плохо представляли себе положение дел в России, полагая, что
после 1 марта революционное движение вспыхнет с особенной силой. В то же
время они знали, как пострадал исполнительный комитет, и считали, что
русской революции нужно подкрепление новыми силами. Последнее было
совершенно справедливо. Но что касается революционного движения, то оно,
напротив, чрезвычайно ослабело. Правительственная борьба против него была
поведена в высшей степени энергично, и вдобавок полиция нашла беспримерно
искусного руководителя в знаменитом Судейкине. Между тем в обществе
усилилось настроение не только антиреволюционное, но даже прямо реакционное.
При таких условиях основная народовольческая идея — государственный
переворот путем заговора — становилась практически невыполнимой мечтой;
действие же путем исключительно террористическим было, во-первых,
дискредитировано тем обстоятельством, что успешное цареубийство не дало
решительно никаких полезных для революции результатов, даже наоборот,
во-вторых, террор сделался фактически крайне затруднительным вследствие
гибели множества террористов, ослабления поддержки общества и чрезвычайного
усиления полицейской охраны. В общей сложности народовольчество теряло под
ногами почву.
В довершение всего в исполнительном комитете погибли все наиболее выдающиеся
деятели прошлого.
Его состав необходимо было пополнить и в то же время некем было пополнять.
Состав исполнительного комитета «Народной воли» всегда поддерживался по
системе кооптации, то есть не выборами партийными, а привлечением новых
членов самим же комитетом. После 1 марта остатки прежнего комитета съехались
в Москву и первым делом должны были пополнить свой явно недостаточный
комплект. Но людей достаточно пригодных было так мало, что на съезде так и
формулировали: «Нужно принимать по пониженному цензу». Так и сделали, потому
что иначе и нельзя было ничего сделать. Но когда обстоятельства стали
гораздо труднее прежних, то есть, значит, требовали людей более сильных и
крупных, пониженный ценз, разумеется, не мог создать ничего революционно
путного.
В общем, обстоятельства были крайне плохи и не обещали ничего доброго.
Численно революционные силы приливали к «Народной воле», но качественно были
плохи.
Стефанович был в числе эмигрантов, явившихся из-за границы на помощь
революции. Это был порыв, конечно, благородный, но совершенно бесполезный.
Его приняли в члены комитета, и он мог лично увидеть, как слаб качественно
его состав. Тогда из людей крупных оставались только Мария Николаевна
Оловеникова, вдобавок больная, да Савелий Златопольский. Оловеникова скоро
запросилась за границу, отчасти по болезни, а более всего потому, что видела
полную пустопорожность «деятельности» комитета и невысокий состав его, да и
всю русскую обстановку, исключавшую возможность чего-нибудь крупно
революционного. Ее отпустили, дав ей поручение организовать за границей
печатный орган партии.
Стефанович, при своем уме, быстро увидел, что никакого дела у комитета нет.
Все сводилось к беганью по кружкам молодежи, а более всего — к беганью от
полиции. Постоянно «проваливались» то тот, то другой, в связи с этим и
другим приходилось менять паспорта, менять квартиры, даже совсем уезжать в
другие города. Я тогда три раза каким-то чудом избегал ареста, а Оловеникова
прямо сбежала с квартиры, заметив случайно бороду сыщика, высовывающуюся
из-за шкафа. Эту квартиру полиция захватила, но Мария Николаевна успела
спастись. Это было в Москве.
Стефанович, ничем товарищеским не связанный с комитетом и видя ничтожество
народовольческих организаций, задумал было предпринять перестройку вообще
революционной организации или, точнее, ее действительного центра. Эту мысль
свою он открыл мне, предлагая основать новый тайный комитет из трех лиц:
себя, меня и Людвига Варынского. Варынский был самым видным и действительно
блестящим членом польского «Пролетариата». Стефанович предлагал, что он
будет действовать среди народников-землевольцев, я — среди народовольцев,
Варынский в «Пролетариате», и, составивши тайный высший центральный комитет,
будем направлять к одной цели эти три организации.
Этот проект был для меня, конечно, неприемлем, потому что составлял бы
коварный поступок в отношении исполнительного комитета. Я так и заявил
Стефановичу, что это невозможно, что я свою организацию обманывать не стану.
Так эта его единственная идея, до которой он додумался в тогдашней
бессодержательной революционной сутолоке, и рухнула без последствий. Он жил
как все, посещал собрания неизвестно зачем. Единственная интересная вещь,
тогда явившаяся и на которую он обратил внимание, был проект «Христианского
братства» некоего Гусева, совсем во вкусе Стефановича
..Я тоже виделся с Гусевым, который предложил образовать фирму
«Христианского братства», на первое время хотя бы фиктивную, и от его имени
обратиться к сектантам с посланием «Христианского братства» соответственного
содержания. Стефанович, я и Гусев средактировали это послание, которое
составлено было, по существу, Гусевым. Он хорошо усвоил слог таких посланий.
Даже и свою обыкновенную речь он пересыпал церковнославянскими выражениями и
оборотами и легко цитировал тексты Писания.
В это время народовольческая типография была уже устроена в Москве. Она
отпечатала это послание, и Стефанович доставил его Гусеву. Не знаю, кто из
них раньше попался, но скоро были арестованы и тот и другой. При аресте у
Стефановича была захвачена между прочим и пачка этих посланий. Впрочем,
арестован он был не по этому поводу. Он уже несколько раз замечал, что за
ним следят шпионы, и воображал, будто сбивал слежение с толку, но, конечно,
ошибался. Пробыв довольно долго за границей, люди отвыкают от искусства
бороться с полицейской слежкой. А Стефанович и раньше, действуя больше в
народе, едва ли мог выработать в себе это искусство.
Таким образом, Стефановичу опять пришлось попасть в тюрьму. Дальнейшая жизнь
его мне уже неизвестна. Я в 1882 году сам эмигрировал и потерял Стефановича
из виду. Помню только, что он сносился из тюрьмы с плехановцами, так как у
меня была даже неприятная история с Плехановым из-за какого-то письма
Стефановича, будто бы перехваченного народовольцами. Я ни малейших сношений
с русскими народовольцами не имел тогда, а Плеханов этому никак не хотел
поверить. Не знаю, что это было за письмо; вероятно, тут были какие-нибудь
штуки Дегаева, сделавшегося шпионом Судейкина.
На суд Стефанович, мне кажется, так и не попал. Его «чигиринское дело», где
судили обманутых им казаков (впрочем, всего 60 человек из нескольких тысяч),
разбиралось еще в 1879 году, без главного виновника. Участь же самого
Стефановича, кажется, решилась административно. Мне говорили, что в газетах
было сообщение о смерти Стефановича уже в 1915 году, во время мировой войны,
где-то на Украине. Он, сообщалось, очень горячо следил за ходом войны и,
умирая, выражал сожаление, что не увидит ее результатов."
Использован материал с сайта "Народная Воля".
Здесь читайте:
Члены "Народной Воли" и др.
(биографический справочник).
Народная
воля, революционно-народническая
организация, образовалась в августе 1879
г.
Земля и воля,
тайное революционное общество, существовало в
1870-е гг.
Петрашевцы, участники кружка М. В. Петрашевского (1827-1866).
Литература:
Степняк-Кравчинский С., Подпольная Россия, М., 1960;
К
характеристике Я. Стефановича (публ. Р. М. Кантора), "КА", 1928, т. 4;
Процесс
17 народовольцев, "Былое", 1906, No 10;
Тютчев Н. С., Статьи и воспоминания, ч.
2, М., 1925.
|
