|
|
Коттен Михаил Фридрихович фон (1870—1917) — генерал-майор, начальник
Московского охранного отделения (1907—1909), Петербургского охранного отделения
(1910—1914). Во время Первой мировой войны работал в военной разведке.
Кот[т]ен фон М.Ф. (1870–1917) – 29 марта 1905 г. прикомандирован к
Петербургскому ГЖУ; в 1907–1909 гг. начальник Московского, в 1910–1914 гг. –
Петербургского охранных отделений; полковник. 8 мая 1909 г. подвергся покушению
со стороны бывшего эсера М. Рипса, завербованного для работы заграницей в
качестве агента. В 1914 г. некоторое время был начальником штаба Кронштадтской
крепости, затем секретно командирован в Германию и Австрию, позднее в Финляндию,
для организации контрразведки. Убит близ Гельсингфорса 4 марта 1917 г.
Использован указатель имен кн.:
Тайна
убийства Столыпина. М., "Российская политическая энциклопедия".2003.
Причина служебного роста
Во время сенаторской ревизии деятельности московского градоначальника генерала
Рейнбота подпал под удары ревизии и помощник градоначальника полковник Короткий,
а на его место выдвинулась кандидатура полковника Е.К. Климовича. Он и был
назначен на эту должность. Уходя с должности начальника Московского охранного
отделения, Е.К. Климович продвинул на нее своего помощника, ротмистра фон Котена,
которого по ходатайству Е.К. Климовича незадолго до этого назначили помощником
начальника Московского охранного отделения, чем очень обидели временно
исполнявшего эту должность ротмистра Фуллона. Фуллон (мой большой приятель, смерть которого я оплакивал в эмиграции в 1936 году) служил в этом
отделении с начала 1902 года, был очень неглупый, развитой и выдающийся
жандармский офицер; фон Котен же был товарищем Климовича по Полоцкому кадетскому
корпусу. Между прочим, я уже тогда обратил внимание на замечательную
товарищескую сплоченность бывших питомцев этого кадетского корпуса. Его
воспитанники, поступавшие впоследствии в Отдельный корпус жандармов, являлись
очень сплоченной группой, всегда так или иначе помогавшие друг другу. Среди
офицеров Отдельного корпуса жандармов, выдвинувшихся по служебной лестнице и
работавших посредственно по политическому розыску, я мог бы назвать тесную
группу таких «половчан»!
До перевода в Москву фон Котен занимал скромную должность офицера для поручений
при Петербургском охранном отделении, заведуя каким-то специальным отделом при
проверке паспортов, и никакой мало-мальски ответственной работы, собственно
относящейся к агентурному обследованию, не вел. Таким образом, у него не было
предварительного стажа, необходимого для должности начальника Московского
охранного отделения.
Мой приятель Павлуша Фуллон разобиделся назначением фон Котена, но при хороших
связях в высших административных и военных кругах был, в свою очередь, устроен
на должность белостокского полицмейстера и одновременно начальника местного
охранного отделения; на этой должности он просидел целых девять лет. Пробыл бы,
может быть, и дольше, не случись Великой войны и эвакуации Белостока в 1916
году, когда он приехал в Москву, где московский градоначальник генерал-майор
Вадим Ник. Шебе-ко, в прошлом гродненский вице-губернатор, хорошо знавший
подполковника Фуллона, предложил ему одну из освободившихся вакансий
полицмейстера в Москве. Впрочем, это было уже накануне революции.
В устройстве бывшего товарища по кадетскому корпусу и вообще приятеля, фон
Котена, на должность начальника Московского охранного отделения Е.К. Климович,
конечно, руководился не только желанием содействовать однокашнику; другой
заместитель Е.К. Климовича на этой должности мог бы подвергнуть его деятельность
нежелательной критике; при фон Котене этого произойти не могло. Таким образом,
ловкий Е.К. Климович отделался от возможного и, так сказать, естественного
кандидата в лице подполковника Фуллона, слишком много знавшего, и получил
послушного ученика в лице фон Котена.
При необыкновенно развитом самомнении, Е.К. Климович, вероятно, руководствовался
фразой, с которой Варвара Петровна Ставрогина (в «Бесах» Достоевского) часто в затруднительных случаях обращается к своим столь
властно опекаемым ею близким: «Впрочем, я сама тут буду!»
Однако «сам он тут» пробыл недолго. В должности помощника московского
градоначальника он провел всего несколько месяцев и ловко проскочил на
открывшуюся должность начальника Особого отдела в Департаменте полиции.
А.П.Мартынов.
Моя служба в Отдельном корпусе
жандармов. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей
политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.
Несет вину за смерть П.А. Столыпина
Академик Г..Е. Рейн, председатель Медицинского совета, в своих воспоминаниях,
рассказывая о деле убийства П.А. Столыпина, между прочим, приводит письменное
показание Богрова, записанное им по предложению Спиридовича за два дня до
приезда в Киев Государя*.
Это же показание можно найти в книге А. Мушина, анархиста и восторженного
поклонника Богрова**.
Вот оно: «Весною 1910 года в Петербург приехала одна женщина с письмом от
Центрального комитета Партии социалистов-революционеров для присяжного
поверенного Кальмановича, бывшего эмигранта Егора Лазарева и члена Государственной думы Булата. В передаче этих писем принял участие и
Богров, установив, таким образом, связь с Лазаревым, причем обо всем этом
осведомил начальника Петербургского охранного отделения фон Котена. Вскоре с
Богровым познакомился явившийся от имени Лазарева неизвестный, назвавшийся
Николаем Яковлевичем. Узнав из происходившей затем между ними переписки, что
противоправительственные взгляды Богрова, высказанные при первом их свидании, не
изменились, "Николай Яковлевич" неожиданно в конце июля приехал к Богрову в
дачную местность Потоки, близ Кременчуга, и вступил с ним в переговоры о том,
можно ли иметь в Киеве квартиру для трех человек. Получив удовлетворительный
ответ, "Николай Яковлевич" расспросил о способах сообщения с Киевом и одобрил
предложенный Богровым план приезда на моторной лодке, в тот же день "Николай
Яковлевич" выбыл обратно в Кременчуг и обещал в скором времени дать о себе
знать».
Академик Г.Е. Рейн замечает по поводу этого доклада, что он «представляет собой
образчик хитро и ловко изложенного мелко-адвокатского произведения, в котором
истинные происшествия, как передача письма Лазареву, перемешаны с вымышленным
именем "Николая Яковлевича", приездом его в дачную местность "Потоки" и пр.».
На самом же деле в этом докладе главные руководители розыска в Киеве должны были
усмотреть довольно путаное и неправдоподобное изложение, и вот почему: не
забудем, что весной 1910 года продолжался развал Партии
социалистов-революционеров и ее центрального комитета, находившегося в Париже.
Развал этот начался с января 1909 года, главным образом в связи с провалом Азефа.
Центральный комитет партии был в то время совершенно дезорганизован, и если бы в
Петербург и приехала «одна женщина» с письмами от него, то уже наверное не с
поручением террористического характера. Из этого доклада усматривается (что и
было на самом деле), что Богров в этот период состоял во временном распоряжении
начальника Петербургского охранного отделения полковника фон Котена. Поэтому все
руководители политического розыска обратились с телеграфным запросом к
полковнику фон Котену, который, согласно записи академика Г. Рейна, «подтвердил
показание Богрова о письме к Лазареву».
Если такой или примерно такой ответ последовал от полковника фон Котена, то он
представляет собой образчик хитро и ловко изложенного, но не «мелкоадвокатского»
произведения, а товарищеской услуги между двумя начальниками охранных отделений.
Фон Котен должен был понимать обстановку и, зная полную никчемность Богрова в то время как сотрудника,
должен был не приятельски отписываться, а дать надлежащую оценку явно выдуманным
данным Богрова. Для руководителей политического розыска в Киеве такой ответ
только играл в руку, подтверждая серьезный характер сообщений Богрова.
Однако всю эту нелепость слушали и ей верили и Курлов, и Спиридович, и Веригин.
Вот тут-то и лежит подлинная вина Спиридовича в киевской драме. В самом деле:
оставим в данном случае Курлова — он где-то там, наверху; ему докладывают
«опытные» помощники — сам Спиридович, сам Кулябко и даже сам Веригин. Отставим и
Веригина — в данном случае он розыскной младенец. Но А.И. Спиридович, бывший
начальник Киевского охранного отделения, казалось бы, практик политического
розыска и свояк Кулябко! Он помогал ему в карьере и, конечно, помогал и в данном
вопросе: расследование заявлений Богрова. Он тоже обнаружил если не отсутствие
интуиции, то невероятное легкомыслие, погнавшись, быть может, за мелким успехом,
если оказалось бы, что Богров говорит правду. Им всем так хотелось, чтобы это
была правда, что они все вместе не удосужились сопоставить все данные Богрова,
чтобы увидеть их нелепость.
Вот в чем, повторяю, лежит вина Спиридовича в киевской драме. Пострадал в
результате стрелочник... Кулябко. Это было в духе времени и вполне
соответствовало слабости власти.
Примечания:
* Рейн Г.Е. Из пережитого, 1907-1918: В 2 т. Берлин, 1935. Т. I. С. 130, 131.
** Мушин А. Дмитрий Богров и убийство Столыпина. Париж, 1914.
А.П.Мартынов.
Моя служба в Отдельном корпусе
жандармов. В кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей
политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.
Здесь читайте:
Царские жандармы
(сотрудники III отделения, Департамента полиции и др.)
Кто делал две революции 1917 года
"Провокаторы" в
революционном движении
Протокол допроса начальника Петербургского
охранного отделения М.Ф. фон Коттена, 28 декабря 1911 г.
|
