Коропчевский Дмитрий Андреевич |
|
- |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Дмитрий Андреевич КоропчевскийКоропчевский (Карапчевский) Дмитрий Андреевич (1842-1903), журналист, публицист, беллетрист. И.И. Ясинский про Д.А. КоропчевскогоДмитрий Андреевич Коропчевский, редактор и издатель журнала «Знание», которому я послал, уж не помню, какую статью, и который тем временем преобразил свой научный журнал в общелитературный и назвал его «Словом», приехал ко мне в начале января 1878 года, ознакомившись с научными фельетонами, которые я вел в журнале «Природа и охота» известного в то время зоолога Л. Сабанеева. Вошел очень толстый, корректно одетый в черный сюртук, совершенно безбородый, белотелый человек, так называемого сырого сложения, и заявил, поздоровавшись со мною, что он решил отнять меня, как сотрудника, от «Природы и охоты». — Мне именно нужно так писать, как вы пишете в журнале Леонида Павловича, — может быть, только чуточку серьезнее, принимая в соображение более интеллигентного читателя. Видно, что вы усердно следите за наукою и настолько входите в интересы образованного человека, что находите в себе достаточно старания передать в образах, в популярной форме достижения современного естествознания и техники. Прошу вас для окончательных переговоров со мною и с моим компаньоном Гольдсмитом пожаловать в редакцию «Слова» на углу Гороховой и Большой Морской, если можно, завтра же. Сабанеев платил мне за редактирование журнала и за фельетоны и другие статьи что-то около 200 рублей в месяц и находил, что это для него тяжело. Журнал имел определенный круг подписчиков из среды преимущественно охотников и не располагал большими доходами, да Сабанееву и самому хотелось взяться за редакцию, а научные фельетоны он стал считать уже излишней роскошью, и вместо научного фельетона ему нужен был фельетон охотничий. Он поэтому ничего не имел против моей перекочевки в «Слово». В назначенный день я отправился к Коропчевскому. В конторе все было уже в полном ходу, за конторой следовала комната, называвшаяся редакцией, а затем находился кабинет редактора, или «святая святых», как выразился конторщик, докладывавший обо мне. В кабинете вместе с Коропчевским заседал у письменного стола еще господин с молодым лицом и совершенно седыми курчавыми волосами. Это и был Гольдсмит. Впоследствии оказалось, что Гольдсмит (имевший, между прочим, благодаря своей жене большие связи с народовольцами) сумел втянуть Коропчевского в стотысячные долги. Правда, Коропчевский, располагая таким помощником, как Гольдсмит, издал много очень хороших книг по естествознанию 705. Он был сам естественник и страстный поклонник Дарвина и всей материалистической философии в лице Молешота, Бюхнера, Гельмгольца, Льюиса, Гексли, Спенсера и т.п. Коропчевский составил себе имя как один из самых интеллигентных издателей того времени. За спиной у редакторов стоял великолепный резной дубовый шкаф, набитый английскими книгами в красивых коленкоровых с золотыми заголовками переплетах. Я почувствовал некоторый трепет перед глубинами учености, открывшимися передо мною. Поговорив со мною о современном естествознании, о Дарвиновой теории и, так сказать, проэкзаменовав меня с разных сторон, Коропчевский вдруг начал: — Кстати, мы могли бы вам предложить сто рублей за фельетон, хотя бы он занимал и всего три четверти листа. Но, кроме того, вы могли бы писать у нас и другие статьи по философии естествознания. — То есть, видите, — заговорил Гольдсмит, — мы предлагаем вам всего пятьдесят рублей за лист, а в общей сложности вы будете получать сто рублей, если ваш труд придется оценить в этом размере, в случае вы напишете нам больше листа, а лист мы считаем в тридцать пять тысяч букв. Я смутился и согласился. Но Коропчевский поправил Гольдсмита: — Видите ли, мы могли бы вам дать еще больше ста рублей и полагаем, что вы будете, во всяком случае, получать у нас не меньше двухсот. Гольдсмит засмеялся: — Вот всегда у нас такое с Дмитрием Андреевичем согласие. Я имею в виду интересы дела, а Дмитрий Андреевич боится все, чтобы его не приняли за эксплуататора. — Нам незачем притеснять сотрудников, — солидно проговорил Коропчевский, — деньги дает Сибиряков, человек очень богатый, и мы должны же ценить дарование. — Мы еще не знаем, какие дарования проявит господин Ясинский, — сказал Гольдсмит. — Позволь, голубчик, мне уже оценить размер способностей господина Ясинского. Он оторвал клочок бумажки и написал на нем ордер в контору: — Вот, получите аванс за месяц вперед, вам, вероятно, нужно будет. Гольдсмит сжал губы и контрассигнировал ордер. Я сам не ожидал, что мои научные фельетоны в «Слове», где я вел их три года подряд без пропуска, будут иметь такой успех, какой выпал на их долю. Кроме фельетонов я написал ряд статей по истории и теории развития, так что на них обратил внимание Михайловский, что казалось мне большим шагом вперед. Сам Коропчевский предоставил мне в распоряжение свою обширную библиотеку и разрешил выписывать разнообразную философскую литературу из-за границы за счет редакции. В скором времени он взвалил на меня весь научный отдел в журнале, а сам взял в свое ведение литературу. Критикой заведовал Антонович, известный еще по «Современнику» разноситель Тургенева, человек, впрочем, очень образованный и также хорошо сведущий в естествознании. Он, однако, не ужился в «Слове», и литературу Коропчевский в конце концов, так как знал, что я сам писал повести, также взвалил на меня. Должен заметить, что это было сладкое бремя. В редакционном архиве я нашел ряд превосходных рассказов, забракованных Дмитрием Андреевичем и Антоновичем. К открытиям, сделанным мною в этом архиве, принадлежали такие имена, как Короленко, до тех пор еще нигде не печатавшийся, Альбов, Баранцевич, Осипович-Новодворский, Говоруха-Отрок, Петропавловский-Каронин, Щеглов-Леонтьев, и целый ряд рассказов из народного быта, авторы которых впоследствии стали известны под общей кличкой народников «Слова». Коропчевский был богат неисчерпаемыми библиографическими сведениями, это был ходячий кладезь справочной мудрости, но сам он ленился писать, и работа его ограничивалась тем, что он сидел и правил переводы французских романов, переписывался с Золя, с Мопассаном и Алексисом. Следует отметить, что тогда Мопассан впервые появился на русском языке, и первое его произведение «Пышка» было переведено и напечатано в «Слове», в которое рекомендовал нам его Тургенев. Я не был поклонником Золя и гораздо выше этого писателя ставил Флобера. По моим настояниям была завязана переписка с этим великим романистом, и он обещал дать нам оригинальный роман, но внезапная смерть скосила его на 59-м году жизни 706. Об этом ночью была прислана телеграмма на мое имя из Парижа. Коропчевский, когда я сообщил ему горестное известие, хотел, чтобы надели траур. Это было немножко наивно, но свидетельствует о том, в каком почете был у нас романтический натурализм. Между прочим, флоберовские вечера устраивались частью у меня, частью у некоего Кавоса, а главным образом у князя Урусова, в его великолепной адвокатской гостиной с картинами в золоченых рамах и с бронзовыми бюстами великих людей. До сих пор не могу забыть великолепной бронзы Вольтера работы Гудона. Вечно занятый приискиванием денег и погашением старых долгов, Коропчевский иногда уезжал из Петербурга и не бывал в редакции по целым месяцам. Я должен был заменять его и в административном отношении, но я уже сказал, что бремя было сладкое. Я многим обязан Коропчевскому как учителю. Иногда двумя-тремя меткими словами он давал направление всей моей деятельности на целый месяц вперед. У него не было тонкого литературного вкуса, но ума он был большого, и впоследствии, когда журнал «Слово» был прекращен и на его развалинах расцвел наш новый журнал «Новое обозрение», также прекращенный по случаю 1 марта, Коропчевский уединился в Валдай вместе с любимой женщиной и приготовился к профессорскому званию. Последние годы своей жизни он читал лекции географии и этнографии в Петербургском университете 707. Не помню ни одного литературного журфикса (тогда у нас в большой моде были эти литературные вечера друг у друга), на котором не участвовал бы Коропчевский. Его медлительные и слегка скрашенные легким юмором замечания по общественным, политическим и научным вопросам нередко сглаживали остроту возникавших у литературной братии споров. Крайне доброжелательный, спокойный и добрый, Коропчевский, узнавши о том, что кто-нибудь из сотрудников в нужде, прилагал все усилия, насколько это зависело от него, чтобы помочь товарищу. И только, кажется, по отношению к Гольдсмиту у него под конец явилось чувство неприязни. Уже на третий, на четвертый месяц существования «Слова» Гольдсмит проделал какую-то денежную неловкость в конторе и уехал сначала в Каменец-Подольск, а потом в Архангельск, где, как сказал мне Коропчевский, ему было поручено что-то вроде негласного надзора над политическими ссыльными... — А бедная жена его ничего не подозревает, — печалился Коропчевский, — да и кто же решится открыть ей глаза на мужа. И я с таким человеком шел рука об руку несколько лет подряд. Бывало, приедешь к Гольдсмиту, а у него целый склад разных рубах, лаптей, вся народовольческая амуниция, пишутся паспорта, прикладываются печати, и было, казалось, так безопасно, что самому хотелось пойти в народ, а на деле черт его знает, что это значило. В одном только не сомневаюсь, что не было во всей этой компании более чистого создания, чем его жена. Во всяком случае, она была идеалом бескорыстной революционной воодушевленности. Приготовляясь к профессорским экзаменам, Коропчевский, чтобы сколько-нибудь скрасить жизнь любимой женщины, занимался переводами, составлял книжки для издателя Губинского по этнографии, писал романы для «Всемирной иллюстрации» 708. Я приезжал к нему в Валдай, где он жил с женой. Казалось, что он был чрезвычайно счастлив под опекой неустанно внимательной милой женщины. Вспоминая, как он страдал, укрываясь от долгов, когда жил в Петербурге, и как тяжело ему было в редакции «Новой жизни», где ему опять пришлось столкнуться с честолюбивым и властолюбивым Антоновичем, как он тяжело был болен и после закрытия журнала ему пришлось ехать за границу и лечиться от опасной болезни, и, сравнивая эту жизнь с его мирным, на дешевых хлебах, житием в Валдае, где его никто не тревожил среди его любимых занятий и книг, я от души желал ему не возвращаться в омут столичной сутолоки. Но, разумеется, как мог навечно застрять Коропчевский где-нибудь в Валдае? Недолго профессорствовал Дмитрий Андреевич. Больших и солидных трудов от него не осталось, он не успел сделать всего, что было им задумано, и умер он на 58-м году жизни 709. Ясинский И.И. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. Том I. М., 2010, с. 363-367. Примечания705 Издательством журнала «Знание» в переводе Д.А. Коропчевского были, например, выпущены книги: Тэйлор Э. Первобытная культура. СПб., 1872—1873. Т. 1— 2; Леббок Дж. Начало цивилизации. СПб., 1876 и др. 706 Г. Флобер умер 8 мая 1880 г. 707 С 1900 г. Коропчевский в звании приват-доцента читал лекции в Санкт-Петербургском университете по антропологии и географии. 708 Неточность. В журнале «Всемирная иллюстрация» были напечатаны «этюд» Д.А. Коропчевского «Радужная пыль» (1889. Т. 42. № 6; под псевдонимом Г. Таранский) и рассказ «Цена жизни» (1894. Т. 52. № 8). В журнале «Труд», выходившем в качестве приложения к «Всемирной иллюстрации», были опубликованы статьи Коропчевского «Рабство в древнем мире» (1889. № 1—2), «Природа в древней и новой поэзии» (1889. № 7, 11), под псевдонимом Г. Таранский — роман «Золотое сердце» (1889. № 7-16). 709 Неточность. Коропчевский умер в 1903 г. на 62-м году жизни. Далее читайте:Русские писатели и поэты (биографический справочник).
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |